Григорий Отрепьев - Лейла Элораби Салем

– Нет, Петр, все хорошо, я еще попарюсь, потом пойду обольюсь холодной водой.

Григорий лег на сосновую скамью и вспомнил тот день, когда он вот также парился в бане с Адамом Вишневецким, только тогда он был обычным слугой, который за что-то получил оплеуху. Кто знал, что именно тот случай изменит его жизнь навсегда?

– Петр, разомни мне спину, в области лопаток.

Басманов сильными руками принялся расстирать царскую спину, гадая, почему государь в последнее время стал каким-то мрачным, задумчивым? Раньше это был веселый жизнерадостный молодой человек, лицо которого светилось в довольной улыбке? Теперь же он видел перед собой постаревшего на несколько лет мужчину, от которого не осталось того прежнего шутника и весельчака, словно царская корона и правда оказалась непосильной ношей.

– В последнее время ты всегда мрачен, государь. Что-то случилось?

– Нет, все хорошо, – равнодушно ответил тот.

– Волнуешься о встречи с царицей Марией? Думаешь, она не узнает тебя?

– Я даже не думаю об этом. Послав за ней Скопин-Шуйского, я вручил ему кое-какой подарок, при виде которого она поймет, что я истинный царевич Димитрий.

– Ты хороший сын, царь. Однако… что тебя гнетет?

Григорий глубоко вздохнул и сел на скамью. Все тело горело от жара, кровь стучала в висках. Вдруг молодой человек повернулся к боярину, его глаза светились радостным огнем – он снова стал прежним.

– Скажи, Петр, – он схватил его за руку и взволнованно спросил, – скажи, где сейчас Ксения Борисовна Годунова?

Басманов кашлянул, поняв теперь, почему столько времени царь был сам не свой. Вон оно что! Он-то думал, будто государь о делах страны думает, а оказывается все намного проще: похоть возобладала над ним!

– Ксения пока живет во дворце.

– Почему я до сих пор не видел ее?

– Как и все женщины, царевна проводит время в горнице за рукоделием.

Григорий усмехнулся и ответил:

– Странный у нас обычай, Петр, ты не находишь: прятать женщин? Когда я жил в Польше, дамы там имели свободный доспут ко всему: они сидели за столом с мужчинами, танцевали в парах с мужчинами, веселились с мужчинами. А тут? Куда ни глянь, одни мужики да мужики кругом. Эх, как же я соскучился по женскому обществу! Сейчас же прямо веди меня к ней!

Царь поднялся и, быстрым шагом, пройдя в другую комнату, вылил на себя ведро воды, после чего одевшись в чистый наряд, двинулся вслед за Басмановым по длинному коридору в самый дальний конец дворца, где сидела в заточении единственная оставшаяся в живых из семьи Годуновых. Петр остановился возле большой деревянной двери с кованым замком и проговорил:

– Здесь.

– Хорошо, – ответил царь, – жди меня возле двери и никого не пускай, никого. Даже нянечек. Ты понял?

– Понял, – проговорил тот, зная, что хотел государь.

Ксения сидела за вышиванием. Ее руки проворно создавали узоры, а думы были совсем о другой. Прошло немного времени с тех пор, как ее лишили отца, матери, брата – никого на свете у нее не осталось. Теперь даже свободы нет. Раньше она была веселой, жизнерадостной девушкой, сейчас же ее глаза потухли и набухли от слез, щеки ввалились, некогда румянец, озарявший лицо, заменился бледностью. Каждый день она ждала смерти, засыпая, боялась, что к ней ворвется тайный убийца и задушит ее, от этого она мучалась бессоницей, ее стали одолевать кошмары, вскакивая от глухих рыданий, Ксения подходила к окну и, глядя в ночное небо, думала: «Матушка, братишка, заберите меня к себе, сил моих больше нет». Но судьба как назло не желала ее смерти, заставляя вновь и вновь страдать в гордом одиночестве.

Погруженная в тяжелые думы, царевна не расслышала, как отворилась дверь. Григорий, бесшумно ступая по горнице, подошел к ней сзади, наклонившись, прошептал:

– Рад видеть тебя, царевна Ксения Борисовна.

Девушка вскочила от испуга и неожиданности, доска, на которой она вышивала, с грохотом упала на пол. Перед собой она увидела молодое безбородое лицо с темно-голубыми глазами под тониким изогнутыми бровями. Ксения, прижавшись спиной к стене, прокричала:

– Уходи, царь! Что тебе нужно от меня? Убить меня решил?

– Что ты, голуба моя? У меня нет с собой оружия. Да и не в моих интересах убивать женщин.

– Тогда зачем ты явился ко мне? – прокричала девушка и прикрыла лицо руками, ее тело сотрясли рыдания.

Царь подошел к ней и, убрав руки с ее лица, долго держал их в своих. Ксения перестала плакать, однако ее все еще трясло. Она боялась взглянуть в глаза того, кто украл трон у ее семьи, кто сверг ее брата и мать. Она боялась этого человека, хотя понимала, что он ничего с ней не сделает.

– Ты дрожишь, царевна, – ласково проговорил Григорий, его голос дрожал от возбуждения, руки крепче сжимали тонкие пальчики Ксении, – не бойся меня, я не сделаю тебе ничего плохого, только взгляни на меня, ну же, посмотри. В моем сердце нет ненависти и злобы, я лишь хочу, чтобы ты любила меня, понимаешь? – он взял ее за подбородок и приподнял голову.

Царевна увидела его лицо: красивое, молодое, с белозубой улыбкой, и сердце у нее растаяло, она больше не могла ни сопротивляться, ни говорить. Царь скинул с себя длинную шелковую рубаху и, схватив девушку за талию, плотно прижал к себе. Сквозь одежду он почувствовал стройное молодое тело, от этого у него в висках забурлила кровь, в нем проснулись страсти. Не думая ни о чем, он поцеловал Ксению в губы, затем осыпал поцелуями ее щеки и шею. Девушка не сопротивлялась, она машинально обвила его шею руками и они вместе упали на большую кровать под зеленым альковом. Впервые в жизни Ксения познала мужчину, она не была к этому готова и потому боялась, дрожа всем телом. Григорий, страстно целуя ее, повторял одно и тоже: «Любимая моя, солнышко мое. Как же я долго ждал этого момента. Будь со мной всегда и я осушу твои слезы, мы будем всегда вместе, только ты мне нужна, больше никто. Как же я люблю тебя!»

Петр Басманов, стоя на страже возле двери, слышал скрип кровати да стоны, доносившиеся время от времени из горницы. Ему не было стыдно за то, что царь овладел царевной, которая теперь вряд ли когда-либо выйдет замуж. Знал боярин также, что никогда государь не возьмет ее в жены, как бы ему этого не хотелось, ибо боялся за свою жизнь. Прохаживаясь туда-сюда, Басманов думал теперь лишь о том, когда закончатся любовные утехи и он будет свободен.

В это время Ксения лежала на широкой груди Григория, который с блаженной улыбкой поглядывал в потолок, время от времени накручивая ее прядь волос на пальцы. На секунду он вспомнил Анну, которая осталась в поместье Адама Вишневецкого и которая, скорее всего, уже родила сына, его сына. Сравнивая двух женщин, молодой человек сделал выбор в пользу последней: Ксения была скованной, в ней не было той страсти, того жара, которые давала ему Анна. Вскоре царевна наскучила ему, да и красота ее, о которой все только и твердили, была явно преувеличина. Широкие брови, маленький пушок над верхней губой, темные, почти черные немного раскосые глаза делали ее молодое лицо грубоватым. Иное дело панна Марина: нежная, белокожая, с алыми губами, всегда веселая и раскованная. Нет, не будет он жениться на Ксении, оставит, конечно, во дворце как члена бывшей царской семьи, но никаких привилегий он ей не даст.

Встав с кровати, царь быстро оделся и проговорил холодным тоном:

– Мне нужно идти, царевна. Дела ждут. Будет время, зайду еще, – на пороге он еще раз обернулся и сказал, – ты красивая и и потому понравилась мне.

Это была еще одна ложь, но она, по крайней мере, не была губительной.

Басманов, стоящий на страже, отступил на два шага, когда дверь наконец отворилась и из горницы вышел, широко улыбаясь, Григорий. Его молодое лицо снова стало прежним как и раньше: чуть румяным, с дерзким огоньком в темно-голубых глазах. Боярин заметил, что рубаха государя немного смята, о чем незамедлительно сказал, на что молодой человек безразлично махнул рукой и проговорил:

– А, мне все равно. Призови лучше слуг, дабы они накрыли на стол. Я есть хочу.

После ужина Григорий пошел отдыхать, ибо в скором времени должна состояться еще одна важная встреча, которая решит его дальнейшую судьбу.

Приезда инокини Марфы ждал весь русский народ. К нему готовились еще с тех пор, как царь Димитрий приехал в Москву. За бывшей царицей отправился Скопин-Шуйский, получивший от государя новый придворный титул мечника, который был в обиходе в Речи Посполитой у короля Сигизмунда. Инокиня Марфа, когда за ней приехали посыльные от царя, не сразу решилась на встречу со Скопином. Она попросила обождать ее два дня, в течении которых, отказавшись от еды и воды, придавалась молитве, прося Бога подсказать ей правильное решение. Однако мечник был нетерпелив, позволив себе намекнуть инокине, что у него есть с собой секретное послание от царя на тот случай, если она не согласится ехать с ним в Москву.