Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако тут вошел Тристан, и это вернуло меня к яви.
— Доброго тебе дня, — сказала я весело. — Нечего делать такое изумленное лицо, Тристан. Роза отлично справится в Саутуарке и без меня, а я захотела своими глазами взглянуть на великое деланье, коему помогаю моими скромными трудами. Знаю, ты хотел меня здесь видеть, вот и решила поспешить.
— Ты явилась на две недели раньше срока, — ответил он.
— Все эти натурфилософы такие скучные, что с души воротит, и мне захотелось сменить обстановку. Ты же мне рад? Извини, что платье мое так невзрачно, твоя служанка мне другого не предложила. Чулки не доходят даже до колен. Я не знала, как убог наряд вашего времени.
— Послушай, — проговорил Тристан со своей мужественной выдержкой.
Меня это вполне устраивало, я сюда для того и выбралась, чтобы его послушать. К тому же я слабела с каждым мгновением.
— Здесь в воздухе, — продолжал он, — есть то, что может тебя убить, если ты это вдохнешь. Ты должна пройти комплекс процедур.
Дальше он произнес много длинных слов, похожих на латинские. Мне было не особо интересно, к тому же очень хотелось сесть на диван. По счастью, туда он меня и усадил, и добавил, что должен поговорить со своим начальством, а мне покамест следует претерпеть все эти «процедуры».
Вошла женщина во всем белом, подобно служительнице некой языческой религии, и они с юношей принялись что-то делать с разными механизмами, которые все были как живые, с загадочными глазками и огоньками, и двигались, и издавали звуки, и от них отходили трубки, прозрачные, точно стекло, но гибче соломинок. И всех этих чудищ придвинули ко мне, и я увидела, что все трубки заканчиваются острыми иголками. Женщина сказала, что она врач (фу-ты ну-ты! женщина-врач), а юноша — ее брат (или он монах и потому «брат»?), после чего на самом странном и неблагозвучном английском объяснила, что они закачают в меня различные снадобья, чтобы невидимые воздушные гуморы не нарушили равновесие моих собственных. Ничего практического у них нет, ни пиявок, ни примочек, ни амулетов, ни трав, только эти механические диковины. Юноша сказал, что они воткнут мне в руку иголки, дабы ввести снадобья. Никогда еще я не была так близка к панике, и лишь знакомое присутствие Тристана спасло меня от истерики, а Вашей милости известно, что я не прихожу в волнение по пустякам.
Все здесь было донельзя чистое, чище мыла, и пахло чистотой, и все было какое-то зябкое. Иголки кололи не больно; их закрепили у меня на руках липкой лентой, и я ощутила, как в мои жилы вливается холодное сонное чувство, будто кто-то связывает меня заклятием летаргии. Должна сознаться, что первые мгновения в будущем совсем не походили на то, что я воображала.
— Профилактические процедуры займут несколько дней, — сказала врач, — а на карантине в этом помещении вы пробудете две недели.
— Я должен буду привести к тебе Блевинса, — сказал Тристан скорбно, хотя втайне именно Блевинса я и хотела видеть. — Грайне, я потрясен, что ты не посоветовалась со мной.
— Тебя надо было ждать еще много недель, — ответила я. — Как я могла с тобой посоветоваться, если тебя не было рядом?
— В твоем времени полно агентов. Могла бы обратиться ко мне через кого-нибудь из них.
— Но я скучала по этому выражению твоего лица, — улыбнулась я. — Все прекрасно, Тристан, нам будет очень весело.
Он посмотрел на меня, нимало не убежденный и вовсе не радостный, но все равно ушел. Я осталась одна. Вернее, думала, что одна.
Свет, яркий, как в летний полдень, померк и стал сперва как в пасмурное утро, потом — как в предрассветный час, но без правильных оттенков и теней. Все было странное, все не такое. Я была совершенно ошеломлена, ошарашена и сомневалась, вправду ли готова к новому приключению. Мне думалось, надо поскорее отыскать кого-нибудь, кто отправит меня назад.
И внезапно я поняла, что я в комнате не одна. На расстоянии плевка (по крайней мере моего плевка, а я могу плюнуть дальше большинства) висела занавеска, делящая комнату пополам и хитроумно закрепленная на каких-то полозьях под потолком. С другой стороны появилась рука и сдвинула занавеску, явив мне второй трон-диван. На троне этом восседал мужчина с длинными каштановыми волосами, одетый так же неприглядно, как и я — в длинную белую рубаху и куцые чулки. Из руки его торчали иголки, соединенные с трубками. И был он крепок и мускулист телом — в Лондоне таких поди сыщи, даже среди солдат. Да что там, честно сказать, уж на что мне милы Тристановы стати, а в сравнении с этим молодцом он просто колода. У молодца каждый дюйм кожи был плотно натянут, лицо пригожее, хоть и не такое пригожее, как у Тристана. Кто он по роду-званию, я сказать не могла, и ничего на нем не было, кроме того, что нам дали прикрыть наготу, но держался он как воин и вождь. Здравый смысл говорил, что он, как и я, прибыл издалека. Глядя на него, я подумала, что он будет превосходным защитником и превосходным хахалем, посему решила завоевать его расположение.
— Доброго тебе дня, — промолвила я. — Ты говоришь по-английски?
Он глянул на меня странно, а затем ответил — не на английском, а на англо-норманнском французском. Французский я знаю вполне достаточно для борделя, но то современный, а он говорил на языке древней эпохи. Однако времени у нас было вдоволь, мы не имели иных занятий и мало-помалу сумели объясниться.
Его зовут Магнус, он из нормандской деревушки, почти всю жизнь провел на чужбине, сражаясь за византийского императора. Сюда попал из 1205 года или около того (в календарях Магнус не силен, он больше по части карт). Перенесли его без спроса, к большому его изумлению, как раз когда он начал разбираться, что в мире происходит нечто странное. Дабы из-за его знания не приключился ломах (который Магнус называет другим словом, но
