Русские сказки, богатырские, народные - Михаил Чулков

Этот пламенный разговор окончился поцелуем и подал случай богатырю Киевскому наговорить тысячи нежных извинений, тысячу ласк; но я сомневаюсь, чтоб он удержался от преступления, в коем извинялся. Сказать правду: не существенность преступления составляет вину, а обстоятельство и время.

Солнце взошло уже, и самодержец Русский увидел опасную неприятельницу, с покорностью подвергшуюся его законам. Царь-девица не скрыла, на каких условиях вступает она в подданство. Алеша Попович просил дозволения у своего государя, о дозволении сдержать ему свое слово. Владимир охотно соизволил дать согласие на их брак, который был совершен во дворце в тот же день с превеликим торжеством. Пиршества продолжались целую неделю, и старый богатырь Чурило Пленкович, подгулявши на свадьбе у сына, имел случай сказать: «Противу жестокой женщины всегда должно высылать молодого пригожего детину».

Больше о подвигах славного богатыря сего неизвестно. Насилие времени лишило нас дальнейших о нем сведений, кроме того, что он жил в великом согласии со своею женою и одарен был от великого князя великим имением. Слышал я, что есть отрывки о победах его, учиненных во услужении Владимировом, в летописях Косожских и Угрских, но и эти также не пощажены были древностию, и сказывают, что листы в них все сгнили.

Впрочем, желающие узнать о прочих славных и могучих богатырях русских, также и о богатыре, служившем князю Владимиру под именем дворянина Заолешанина, те да потрудятся поискать повествования о них в тех курганах, коих довольное число в разных местах находится. Уверяют, что все эти земляные насыпи заключают в себе свидетельство славных происшествий, но я не имею времени их раскапывать.

Между тем для первой части этого

БУДЕТ ДОСТАТОЧНО

Часть вторая. Сказки народные

Сказка I. Про вора Тимоню

В одной деревне жил старик. О древности его свидетельствовала лысина, с которой от долгого ношения шапки слезли все волосы. Словом сказать, он в доме его служила ночью вместо месяца. Помощницу у себя имел он равных с ним лет, но отличалась от него она горбом. Однако речь у нас пойдёт не о статях их, а о сыне их, Тимоне, который был малым проворным, но еще ничему не был научен, кроме как игре на сопилке. Старику казалось, что послушав музыку, напоследок захочется поесть, и что сопелкино свистенье – худая для желудка пища и чтобы попищав не ложиться спать с голодным брюхом, вздумал он отдать сына учиться какому-то ремеслу. Но прежде всего следовало посоветоваться об этой со старухой, которой он, о том доложив, затребовал о том мнения. И представил, что он желал бы сына определить учиться одному из двух ремёсел: кузнечному или портняжному.

– Нет! – заявила старуха – ни тому, ни другому. Кузнец ходит около огеня и сажей марается, и тем больше походит на чёрта, чем на человека. Разве ты хочешь его сделать пугалом? А портновское ремесло – хотя и изрядное художество, но ведь приходится день-деньской сидеть согнувшись, так ведь недолго, друг мой, заработать чахотку!

– Ну так чему ж ты думаешь учить его? – вскричал старик.

– Надобно отдать его учиться золотарству либо малярству, либо тому подобное.

– Да ведаешь ли ты, – перебил её старик, – сколько придётся заплатить за такую науку денег? Наших животов на столько не станет.

И так долго споря чуть не дошло у них дело до драки. Сердитая старуха уже вооружилась было кочергой, но… Но скучно описывать мне их ссору, а лучше я скажу, что согласились они оба отдать сына тому мастеру в науку, который первый попадётся навстречу. Итак старик, взяв с собою положенные на учёбу сына десять рублей, и сопровождаемый Тимоней, выступил. По случаю первыми с ними встретились два родных брата, питающихся «подорожной пошлиной», а при том еще и искусные портные, которые столь проворно владели своими иглами, что «раз стегнёт, то шуба да кафтан», а проще сказать, оба они были разбойниками.

Старик, поздоровавшись с ними, спросил их: не художники ли они?

– О, и весьма искусные, – отвечали ему разбойники.

– А какое ваше ремесло? – продолжал расспрашивать старик.

– На что тебе это знать? – отвечали они.

– Я хочу отдать сына в науку, – объяснил старик.

– С радостью! – вскричали оба. – Мы это берём на себя. Научим сына твоего всему тому, что умеем сами. Ремесло наше называть тебе не для чего, но ведай, что тужить ты не будешь, отдав нам его в ученики.

– Но сколько вам, родимые вы мои, следует за труды? – промолвил старик.

– Не менее двадцати рублей, – отвечали бравые мастера.

– Ох, где же мне взять столько? У меня только и денег, что десять рублей, – отвечал старик.

– Ну добро, подай хотя бы и те сюда, уж что с тобою поделать? Быть по сему. Хотя бы и десять рублей.

Старик, отдав деньги, препоручил им сына своего в ученье, и хотел было уже идти домой, но вспомнив, что для начала не худо было бы узнать, где новоявленные учителя живут, возвратился и проследовал за ними.

Домик их стоял в глухом лесу, где оба они жили вместе с девушкой – их родной сестрою.

По прибытии туда с Тимони сняли худой деревенский кафтанишко и одели в хорошее платье, а старика попотчевали винцом. И так отец с большим удовольствием оставил их жилище.

По наступлении ночи вздумали удальцы показать Тимоне первый опыт своего искусства. Почему вооружив юнца, как и себя, длинной рогатиной и большим ножом, вышли на дорогу. Тут один из учителей сказал ученику: «Когда нападут на нас какие люди, что ты, Тимоня, будешь делать?»

– А это что? – отвечал он, выхватив нож. – С ним мне мало будет и десяти человек.

– Ну, из тебя, пожалуй, толк выйдет, – отвечали разбойники, – но прежде лучше будет испытать тебя не таким опасным делом, каковое обычно бывает при требовании с проезжающих пошлины. А пойдём-ка мы и залезем в близлежащий монастырь, в архимандритову кладовую, там будет чем нам поживиться.

– Как изволите, – отвечал Тимоня. – Куда мастер, туда и ученик.

Итак, отправились они в чужую клеть – там песни петь. По прибытии в обитель закинули они железный крюк за кровлю кладовой, куда Тимоня по верёвке и отправился, и впервые доказал, что ученик он понятливый. В кровле тотчас образовалась скважина, в кладовой сундуки отверзаются, мешки с деньгами восстают с ложа, лишается хозяин долголетних трудов своих, с коими собирал он и копил свои денежки, мешки спускаются из кладовой на землю, а их старательно прибирают Тимонины учителя. Всё дело шло по заведённому порядку, если бы Тимоня был поглупее. А он узнал, что его учителя из полученных денег не дадут ему ни полушки. Почему он и вытащил из сундука для себя архимандритову шубу на собольем меху. Однако как только он её сбросил, один из его наставников надел её на себя. Тимоня, спустившись начал искать её на земле ощупью, ибо было темно. Учителя его спросили, чего он шарит?

– Шубу свою ищу, отвечал тот.

– Какой еще «своей»? – отвечал ему один. – Вот она на мне. Да и с чего ты решил, что она тебе принадлежит?

– Потому, – отвечал ему Тимоня, – что я взял её для себя, а не для вас.

– Но мы ведь твои учителя! – воскликнули оба, – а потому в сегодняшней добыче нет никакой твоей части.

– О нет! – воскликнул юноша громко, – Я для вас достал деньги, в них моей доли нету, согласен. Но шубу я брал для себя.

– Врёшь ты, дурак, – молвили оба брата.

– А коли так, по я пойду спросить об этом архимандрита, кому он отдаст, того и шуба, – заявил Тимоня.

– Посмотрим, как ты пойдёшь, засмеялись они.

– А вот так и пойду, только чур не робеть, – отвечал тот, и побежал к окну архимандритовой кельи, у которого спал его келейник, малый забавный и притом сказочник.

Тимоха прислушался: келенйник еще не спал, а архимандрит храпел во всю глотку. Он стукнул в окошко. Келейник, его открыв, выглянул наружу. Но лишь хотел он спроси ть, кто тут, как Тимоня вхватил его обеими руками за уши и выдернул вон, завязал ему платком рот и отдал под караул своим учителям. А сам с осторожностью забравшись в окно, лег на келейникову постель. Немного погодя начал он будить архимандрита. Учителя его, стоявшие под окном, услышав как будит архимандрита, взмолились оба, что бы он вышел вот оттуда. Провавлись ты, ругались они, чёрт с тобою и с шубою. Мы до беды с тобой дойдём. Но Тимоня не слушал их и закричал: «Отец архимандрит! Ваше высокопреподобие!

«Что? – отвечал тот томным голосом спросоня.

– Я видел сон дурной, – отвечал Тимоня. – Будто бы воры залезли к вам в кладовую и забрали деньги. А между тем взяли и шубу вашу. Тот, который лазил красть, взял её из сундука для себя. Деньги он все отдал товарищам, а сам желает одной только шубы. Но и той ему не дают. Кому бы вы приказали её отдать?

Архимандрит посчитал его за келейника своего, почему и сказал:

– О, как ты надоел! Куда ночь, туда и сон. Пожалуйста, не мешай мне спать.

Тимоня, помолчав немного, как только архимандрит снова стал засыпать, опять его раскликал и спросил: