Русские сказки, богатырские, народные - Михаил Чулков

Приближался он к столице царя Аланского и нашел его стоящим в полях со всем его войском. Богатырь Кимбрский, именем Ареканох, имеющий при себе девять исполинов, напал на его земли и требовал за себя в супружество единочадную дочь его. Два уже сражения потеряли аланы, не хотящие выдать государя своего поруганью, чтоб богатырь рода низкого взял силою наследницу их престола. Готовились к последнему, долженствующему решить участь государства Аланского, ибо последние силы собраны были для отпору наступающего неукротимого Ареканоха. Алеша Попович узнал о сем, явился на отводном карауле и велел вести себя к царю Аланскому.

Царь, видя дородство его и богатые доспехи, не сомневался, чтоб не был он богатырь. Он спросил Алешу, откуда он и какую до него имеет нужду. «Я уроженец поруский, богатырь русский и обещаю побить исполинов и привезть к тебе голову Ареканохову», – сказал Алеша. «Не много ли ты обещаешь? – говорил царь. – Слыхал я про богатырей русских, но испытал уже силу Ареканохову». – «Много ли, мало я обещаю, – подхватил Алеша, – какой убыток вам, если и не сдержу я слова своего? Я иду один; но обещайте мне, если привезу к вам голову богатыря Кимбрского, признать, что один Владимир-князь Киевский Всеславьевич должен подавать законы всему свету, что нет в свете сильнее, могучее богатыря его Чурилы Пленковича и что сын Чурилин Алеша Попович свободил царство Аланское от погибели. Обещайте возвестить сие чрез, посольство свое князю Русскому». Царь согласился на оное, и тем удобнее, что не ожидал столь многих успехов из похвальбы младого витязя. Но утро решило его сомнение.

Богатырь русский хотя чувствовал крепость руки своей, хотя надеялся на остроту своего разума, но не мог уснуть во всю ночь. Опасность предприятия повергала его во многие размышления. Невозможно казалось ему управиться разом с девятью исполинами и богатырем, оными повелевающим. Но так как Ареканох воевал не один, а с помощью исполинов, то посчитал извинительным употребить против него хитрость. По этой причине встал он в полночь и пошел в стан Ареканоха, находившийся в виду, ибо свет от луны освещал златоверхий шатер этого богатыря. Подкравшись с великою осторожностью, нашел он исполинов, спящих по два рядом. Рост их был необычайный и мог бы привести в ужас всякого, кроме сына Чурилина. Исполины спали крепко. Алеша имел способность осмотреть их и придумать средство к низложению их. Престрашные, с железными шипами, дубины, составлявшие единственное их оружие, прибрал он к стороне. Всего удобнее казалось ему истребить исполинов собственными их руками, и выдумка его была весьма удобна. Во-первых, подошел он к коню Ареканоха, который стоял совсем оседланный. Он обласкал его, подсыпав ему пшеницы, размоченной в сыте медовой, и после подвязал оному под хвост пук крапивы и колючего репейнику, также, ослабив подпруги, подрезал оные так, чтобы должны были они при скакании необходимо оборваться, и после подтянул седло. Потом подошел к исполинам и связал оным попарно волосы друг с другом очень крепко, а девятому, коему не было пары, надел на шею веревочную петлю и конец её привязал к одному исполину за ногу. Все было приготовлено, и следовало начинать побуждение к междоусобной драке. Алеша употребил к тому острие жреческого ножа своего, которым за один раз отрезал нос исполину, к ноге коего была укреплена петля, и с великим проворством черкал по лицам и прочих, так что каждый лишился глаза, либо губы, или уха, не видя, откуда получил удар сей. Лишенный первым носа имел честь начать сражение. От превеликой боли забрыкал он ногами и удавил товарища, имеющего петлю на шее. Но поскольку он никак не ожидал, чтобы такое поругание произошло от кого-либо ещё, кроме как от товарища, близ него спящего, ибо чувствовал, что тот его тянет еще и за волосы, то начал он бить и кусать зубами. Тот по разным причинам готов был отмщать за себя и встретил удары сугубою отплатою. Прочие исполины спросонья и от боли охотно употребили пример товарищей своих и увечили себя изо всех сил. Алеша подстрекал жар их, пуская им в головы камни, и имел удовольствие видеть их истребивших себя собственными руками, поскольку исполины умолкли тогда только, как иной остался без головы, оторванной руками того, коему перегрыз горло, другой был удавлен в объятиях того, которому раскусил голову. Словом, Ареканох пробудился от сна богатырского, избавленный труда разнимать своих помощников. Он надеялся еще на силу свою и чаял, что управится с воинством, не имеющим ни одного богатыря во всем своем множестве, но скоро увидел, что наглая сила порой должна бывает уступить разуму.

День настал, провозвестник Аланского царя прокричал богатырю, чтобы выезжал он на бой с витязем, желающим один на один с ним переведаться и усмирить его гордость. Ареканох, раздраженный уже потерею своих исполинов, междоусобию коих не понимал он причины, тотчас сел на коня своего и с высокомерием выступил пред воинским станом аланов. Царь, предупреждённый об истреблении исполинов и имеющий надежду на искусство и отвагу богатыря Русского, стоял на возвышенном месте со своими воинами и смотрел, исполненный ожидания, на своего ратоборца, который, смело приближась к Ареканоху, сердил его разными досаждающими словами. Ареканох был толст и имел великое брюхо. Алеша называл его лягушкою, жеребою кобылою и советовал для пощады чрева его возвратиться домой, а выслать своих исполинов, ежели таковые есть у него еще в запасе. Ареканох скрипел зубами и готовился рассечь дерзкого надвое. Он кольнул коня в бока острогами и принудил к скоку. Алеша же в тупой конец копья своего вколотил шило и ждал успеха предпринятой хитрости. Конь Ареканоха, начав скакать, почувствовал действие крапивы и шипов репейника. Не привыкший к такой насмешке, начал он из всех сил брыкать задом и передом. Богатырь разгневался на свою скотину и думал ударами возвратить его к должности, но крапива удерживала того в прежних расположениях. Конь лягался, прыгал, становился на дыбы и наделал превеликих хлопот своему хозяину. Алеша, только и ожидавший подобного происшествия, подоспел на помощь. Он вдогонку уколол шилом коня и богатыря в черные мяса. Конь усугубил скок и брыканье, подпруги лопнули, и богатырь, слетев с седлом чрез голову, отбил себе зад. Царь Аланский со всем войском подняли громкий смех, взирая на неудачу своего неприятеля, да и нельзя было не хохотать, ибо Алеша колол коня и богатыря шилом с таковыми забавными ужимками, что рассмешил бы и мертвого. Он кричал странным голосом, когда конь помчал богатыря. Конь же, давши перебяку всаднику своему и настрекавши задние свои, продолжал брыканье, визжал и кувыркался. Конные аланцы бросились ловить его, а Алеша слез с лошади, чтобы связать богатыря, ибо не хотел ему срывать голову. Ареканох собрал было остаток сил противиться, но один туз крепкой руки богатыря русского принудил его к покорности. Алеша Попович снял с него оружие и доспехи, связал его в корчажку и, притороча позади седла своего, привез к Аланскому царю.

Невозможно было не иметь почтения к богатырю, избавившему от столь опасного неприятеля страну Аланскую и явившему себя в таком равнодушии в час сражения. Царь благодарил несказанно Алешу Поповича и предлагал ему великий чин в своем государстве, но тот требовал только исполнения данного ему слова, которое и сдержано было в точности. Великолепное посольство предстало пред князем Владимиром. Благодарили его торжественно за одолжение, его богатырем оказанное. Самодержец русский не знал о сыне Чурилы Пленковича, спрашивал у отца, но тот не мог ничего вспомнить. Послы, богато им одаренные, возвратились к удовольствию царя Аланского. Между тем побежденный Ареканох сохранил себе жизнь по просьбам своего победителя и наказан был только вечным заточением. А торжествующий богатырь простился с царем Аланским и пробирался в земли русские.

Расположив проехать сквозь Великую Польшу, спрашивал он, прибыв в страну, о ближнем пути. Указывали ему кратчайшую дорогу, но уверяли, что она уж с тридцать лет стала непроходимою, и объявляли причиной того, что в середине леса, простирающегося на сто верст, находится древнее капище, в коем погребен великий польский волшебник, который умерщвляет всех мимопроходящих.

Больше того не нужно было неустрашимому богатырю. Он поехал указанным путем и под вечер прибыл к капищу. Развалившаяся и мхом заросшая ограда окружала его. Трава в поле росла внутри ограды и представила тем это место удобным к ночлегу. Богатырь расседлал коня и пустил на свежий корм, а сам, вынув из сумы дорожное стряпню и флягу с вином, расположился на паперти ужинать.

Смеркалось уже. Великий стук поднялся в капище, двери растворились навстречу, и толстый поляк начал выглядывать из них. «А, господин хозяин! – сказал богатырь. – Не прогневайся, что я без спросу остановился здесь. Я думал, что дом этот пустой». Поляк заскрипел на него зубами. «Пожалуй, не сердись, – продолжал богатырь, – милости прошу покушать дорожного», – и, налив чарку вина, поднес ему. Поляк не принимал и сверкал глазами, раскалившимися, как уголь. «О, пожалуй, не упрямься, – сказал Алеша и выдернул несговорчивого поляка из-за двери. – Выкушай-ка и будь поласковее». Поляк толкнул рукою чарку и облил богатыря. «Слушай же ты, невежа, – продолжал он, – я хотел было с тобою познакомиться, но вижу, что ты человек угрюмый. Поди ж прочь и не мешай мне ужинать!» Поляк вместо ответа, бросясь ему под ноги, начал кусать. Богатырь, рассердившись, поймал его за волосы, принялся таскать и бить пинками, однако поляк не дал ему удовольствовать свой гнев, вырвался и ушел в капище. Богатырь затворил двери, заложил цепь на пробой и, поужинав, лег спать, надеясь, что отпотчеванный пинками поляк не будет уже мешать ему. Но неугомонный житель капища не дал ему покою. Едва Алеша начал засыпать, тот вышел опять, положил ему голову на брюхо и приготовлялся ногтями своими выдрать ему глаза, но голова его имела действие огня. Богатырь, почувствовав жжение, вскочил в ярости, оттолкнул прочь голову столь сильно, что поляк отлетел стремглав в стену и хотел уйти. Но Алеша, схватив саблю, ударил ею по голове. Удар этот был жесток, камень бы расселся от такого, но из головы мертвеца посыпались только искры, и он провалился сквозь пол. Богатырь схватил копье и совал в отверстие с твердым намерением учинить из тела поляка решето, однако не мог достать дна. И так лег он опять спать, и поляк уже не приходил нарушать покой его.