Путем дикого гуся - Мариуш Вильк

Рядом со мной оперлась о поручни очаровательная эскимоска (похожая на Тули с Хатиды[108]), и хотя девушка глядела вниз, на воду, я чувствовал, что она сильнее ощущает мое присутствие, чем итальянская туристка, которая щелкала фотоаппаратом у меня за спиной, то и дело задевая рукавом блузы. А погрузке не было конца. Туристы видят в этом пустую трату времени и хаос — что интересного в том, как кран перетаскивает товары со складов в грузовой трюм; в суетящейся толпе — непонятно, кто провожает, а кто плывет, не говоря уже о самом порте — фотографировать тут нечего. Другое дело — местные, для них погрузка — дело первостепенной важности, грузят ведь их сокровища (прежде всего модные сегодня квадроциклы), к тому же всегда есть интрига: кто кого провожает, а кто не пришел попрощаться — поссорились, расстались? Очаровательная эскимоска читала каждое лицо, словно книгу, а для нас это была всего лишь безликая толпа, беспорядочно клубящаяся внизу у трапа.

И рейс для нас начинается по-разному. Инуиты уселись семьями в большом салоне на палубе — багаж под рукой, дети на виду. Мы блуждаем по коридорам, толкаясь с рюкзаками в тесных проходах, ищем свои каюты, занимаем койки, раскладываем вещи и снова начинаем бродить в поисках туалета и душа с теплой водой, потом марш-бросок в столовую — ознакомиться с меню. О, fuck, за жратву придется платить отдельно, а мы думали — все включено, даже чая с собой не взяли.

Так что, плывя на одном и том же пароме, мы на самом деле движемся разными тропами, которые иногда идут параллельно и даже соприкасаются на какой-нибудь тесной лестнице — но никогда вместе! Реальность туриста очерчивают маршруты «от» и «до», это пространство плоское, словно лист бумаги или экран. Местная же реальность напоминает паутину, в которой нити плетутся вширь и вглубь, образуя многоплановый и неоднозначный мир, каждое колебание в котором распространяется со скоростью сплетни. В мире местных жителей у любой горы на горизонте своя повесть, у любого залива — легенда, а для туристов это не более чем занятные кадры, особенно если солнце живописно выглядывает из-за туч и радуга в дожде переливается.

И еще одно! Я обратил внимание, что местные жители смотрят так, словно выглядывают из глубины себя через узкие белки глаз, а белые туристы лезут вон из кожи, бестолково таращась во все стороны.

Вот не угадаете, что произвело среди туристов фурор! Кит? Отнюдь. Айсберг на горизонте? Нет. Мираж на озере Мелвилла? Тоже нет. Белый медведь на берегу? Ничего подобного! Первая сенсация на нашем пароме — учения НАТО.

Я сидел на верхней палубе, погрузившись в чтение. Мы не успели далеко отойти от Гус-Бэй, озеро Мелвилла в этих местах не представляет особого интереса. И вдруг справа в небе что-то затарахтело, на палубе поднялся переполох! Народ схватил подзорные трубы и бросился на нос, защелкали фотоаппараты. Я поднял голову. Против света смотреть было тяжело, глаза щурились. На расстоянии нескольких сот ярдов от нас стоял катер, над ним кружил вертолет. Подумаешь, — пожал я плечами, не разобравшись, что в этом интересного, и вернулся к чтению. Лишь позже Каспшик объяснил, что это был не просто катер, а настоящий корвет, который вылавливал из воды сброшенных с вертолета аквалангистов.

Оказывается, в Гус-Бэй есть база НАТО — поистине бич божий для Лабрадора. Сравнивая действия Североатлантического блока с бичом божьим, Кшись отнюдь не преувеличивает. Беда на Лабрадорский полуостров пришла с небес. Я имею в виду тренировочные полеты на низких высотах, которые начали проводить здесь в конце 1980-х годов. В них участвовали шесть членов НАТО: Канада, Соединенные Штаты, Великобритания, Германия, Италия и Голландия. Смысл низких полетов в том, что для вражеских радаров они «невидимы» — прикрывает ландшафт. Но не следует забывать о побочных эффектах.

Полет на высоте тридцати метров над землей — это сто сорок децибел, тогда как уже при ста десяти люди испытывают сильные боли. В некоторых регионах проводили по двадцать пять полетов в день (всего в 1988 году — семь с половиной тысяч), а в 1990-е годы доходило и до двадцати тысяч в год. Это отражалось на состоянии местного населения, особенно на детях — возникали бессонница, страх, тревожность. У животных нарушался механизм репродукции, карибу и птицы теряли способность ориентироваться. Плюс «звуковой удар» (так называемый «sonic boom») — при превышении самолетом скорости звука создается мощная воздушная волна, которая, с грохотом ударяя о землю, рвет индейские вигвамы и выбрасывает из воды стаи мертвых рыб. Эмиссия и частичный сброс топлива загрязняют воздух, почву и воду. Микроволны радарных устройств и радиокоммуникации при большой плотности в течение долгого времени приводят к бесплодности и выкидышам у людей и животных, а железные опилки, рассеиваемые в воздухе, чтобы сбить лазерные системы, выпадают в тундре металлическим снегом.

Ясное дело, люди протестуют (и индейцы с инуитами, и всевозможные экологические организации), порой удается добиться ограничения полетов, в отдельных случаях — их прекращения. Над некоторыми территориями учения полностью запрещены, особенно там, где находятся поселения аборигенов или заповедники диких животных, но зачастую запреты остаются лишь на бумаге. На продолжении учений настаивают европейцы, причем канадскому правительству платят за это большие бабки, аргументируя тем, что Канада ведь располагает огромными территориями — дикими и пустынными, где учения никому не мешают. Для европейцев инну, инуиты или карибу — никто.

В 1990 году Каспшик был на встрече в Торонто, где представитель инну рассказывал о том, как на Лабрадоре во время учений НАТО сбрасывали бомбы с цементом. В результате оказались забетонированы целые районы тундры. Позже Каспшик случайно наткнулся в интернете на информацию о том, что в Ираке использовались именно такие бомбы. Быть может, как раз здесь их и опробовали.

Среди прочих развлечений, которые рейс мог предложить туристам, — киты, айсберги и портовые магазины. Киты близко не подплывали и на фотографиях напоминали огромные бревна дрейфующих деревьев. Айсберги, по сравнению с тем, что я видел на Баренцевом море, походили на линялых лебедей. А портовые магазины были ошеломляюще пусты. И ради этого я проехал полмира?

Разглядываю спутников. Толстый фотограф из Техаса в полурасстегнутых джинсах, брюхо нависает над пряжкой ремня, лицо скрыто под широкими полями ковбойской шляпы, постоянно что-то жует, разглагольствуя, что Барак Обама не имеет шансов на выборах президента, потому что черный, а это, мол, не пройдет. Итальянка, которая задевала меня рукавом, Ада Бонелли, пишет книгу о саамах и инуитах, но на Кольском полуострове не бывала. Пара пенсионеров из Ньюфаундленда, двое туристов из Венеции, Джейсон, мы и еще несколько веселых «хеляков». «Хеляками» эскимосы называют белых людей — от приветствия «хелло».

Олдос Хаксли в книге под названием «В дороге» называл туристов мрачным племенем. В этой постоянной беготне за новизной ему виделась незрелость. Маленький ребенок тянет ручки ко всему подряд, малышу все в новинку, но, дожив до седин, человек должен понимать, что всего не успеть, а стало быть, и спешить не стоит.

Эту сентенцию подсказал мне на пароме эскимосский шаман Алекс. Алекс сравнил дорогу белых людей с тропами инуитов. Белый человек всегда движется самым коротким путем к цели, инуиты идут в обход. Белые люди живут во времени, инуиты — в пространстве. У белого есть некоторое количество лет, чтобы успеть как можно больше, а ему осталось пройти определенное количество миль, так что чем медленнее он шагает, тем больше видит. Количество миль от этого не меняется. Еще он сказал, что скоро я сменю направление — с северного на южное. Я спросил почему.

— У нас каждому возрасту соответствует своя сторона света. Детство, за которое отвечает тук-тук, то есть олень, обращено к востоку, молодость — к югу, зрелость шагает на запад, а старость движется на север. Ты скоро пойдешь по второму кругу.

По сей день не знаю, откуда Алекс узнал о Мартуше, которой и на свете-то еще не было… На прощание он подарил мне инуксука, каменную человеческую фигурку. Это в тундре и указатель, и опознавательный знак.

— Теперь ты наш, — помахал он мне, спускаясь по трапу в Хоупдейле. Той же ночью Алекс должен был уплыть на охоту за тюленями.

Кеннет закончил свои лабрадорские странствия в Унгаве. Там он переживал мистические видения, писал хайку петроглифами, используя долото из лабрадорита, встретил самого себя доледникового периода. Кто-то подвел итоги «Синего пути» коаном Якусо Квонга — дописал на полях карандашом: «Дорога нужна нам не для того, чтобы идти туда, но чтобы вернуться оттуда — сюда». Может, это было послание анонимного дарителя, оставившего мне книгу Уайта в краковском «Доме под глобусом»… Стоит добавить, что Квонг был мастером шаматхи[109], то есть практики остановки.