Путем дикого гуся - Мариуш Вильк

— У вас есть интернет? — обратился к нему Кшись.

— Что?

— Ну, компьютер с интернетом.

— Сомневаюсь, — туманно ответствовал парень, покупая «Джим Вин».

Еще мы выяснили в магазине, что в Черчилл-Фолс живет около пятисот пятидесяти жителей, из которых большинство работает на местной гидроэлектростанции. Продавщица дала нам ключ от мотеля «Black Spruce Lodge» — сорок баксов с человека.

«Под черной елью» — так, видимо, следует перевести название этой ночлежки, напоминающей комфортабельную горную турбазу. После нескольких ночей в палатке — тянет минимум на четыре звезды. Просторный холл с камином (удобные кресла и телевизор), отлично оборудованная кухня, прачечная с сушилкой, шесть двухместных номеров, четыре ванные — и ни души. Словно смотришь научно-фантастический фильм о некой чудовищной катастрофе, в которой вымерло все человечество, и вдруг видишь на экране — себя… После ужина заказали телефонный разговор с Торонто и каждый занялся своими делами. Лукаш, потихоньку потягивая вискарь, разбирал фотографии, я дописывал что-то в блокнот, сравнивая условия временной жизни на Лабрадоре с укорененным столетиями бытом Заонежья. К примеру, жилые коробки в Черчилл-Фолс, слепленные по одному шаблону и понаставленные как попало, — и деревянные избы северной России, среди которых не найдешь двух одинаковых, ведь все живое неповторимо. Кшись тем временем включил телевизор. Начинались новости: игры в Пекине, нападение российской армии на Грузию.

Ночью мне приснился Путин. Российский премьер в моем сне улыбался, точно Чеширский кот. Этот сон — вероятно, онирические отголоски вчерашнего телефонного разговора с Анкой. Мы спорили по поводу войны России с Грузией, хотя это даже спором назвать нельзя — Аня не давала мне открыть рот, сыпала собственными аргументами, как из пулемета. Впрочем, что можно знать о новой войне в Закавказье, сидя на Лабрадоре? Аня повторяла распространяемые СМИ стереотипы об имперской политике Кремля, потому что никогда не была на Кавказе.

Я долго не мог заснуть. Вспоминал собственные вояжи по Закавказью в бурные 1992-й и 1993-й. Тогда я дважды побывал в Сухуми. Первый раз — во время грузинской оккупации, второй — сразу после операции, в результате которой абзхазские отряды (при активном участии Шамиля Басаева) отбили Сухуми у солдат Тенгиза Китовани. Разница между поведением грузин и абхазов на этом кусочке побережья Черного моря яснее всяких исторических аргументов показала, кто подлинный хозяин этой земли. Грузинская солдатня грабила все подряд, палила по пустым домам, давила танками мандариновые плантации, да я собственными глазами видел, как они от скуки стреляли по обезьянкам со знаменитой сухумской фермы. Абхазы же заботливо восстанавливали каждый дом и собирали урожай, стремительно возрождая город и наполняя воздух ароматом свежего кофе. Так что никакие историко-политические аргументы, иллюзорные идеи территориальной целостности не убедят меня в том, что Абхазия принадлежит Грузии. Подобным образом, думаю, обстоит дело с Южной Осетией.

После завтрака мы отправились смотреть водопад на реке Черчилл. Еще недавно водопад назывался Гранд-Фолс, а река — Гамильтон-ривер, в честь губернатора Ньюфаундленда, сэра Чарльза Гамильтона, и лишь в 1965 году реку и каскады переименовали в честь бывшего премьера Великобритании. В огороде бузина, а на Лабрадоре река… Да и вообще — какой смысл запечатлевать имена политиков в географических названиях? Это разные измерения, политика подчиняется законам времени, а география — пространству.

Чтобы добраться до водопада Черчилл, пришлось вернуться по хайвею на десяток миль. Ориентир — некое подобие автостоянки. Вчера мы его проглядели, а сегодня там уже стояла машина с американскими номерами. Туристы.

На стоянке нас атаковали черные мухи! Раздумывать было некогда, мы дали деру. Тропка вела через лес вдоль реки, порой исчезала в мшарах или ползла по скальным полкам. Лес был настоящий (не лесотундра), словно в Золотых горах[105] времен моей молодости. Более того, краем глаза я даже заметил грибы — самые что ни на есть настоящие белые, но мухи не отступали, и я бежал дальше — пускай Лукаш собирает. В затылок мне дышал Кшись. По дороге мы встретили четверку янки в черных противомоскитных сетках. Они напоминали террористов на учениях. Крикнули на бегу, что сетки made in China, продаются в Черчилл-Фолс в том самом магазинчике, где вчера не было ни молока, ни хлеба.

Наконец мы у цели! Сначала пару раз в просвете между деревьями слева мелькнуло что-то бело-пенистое, и наконец открылось взору за очередным поворотом, когда тропка пошла по самому краю обрыва. Внизу, в огромных каменных резервуарах, веками обтачиваемых рекой, я увидел небольшую струйку воды и клочья пены на скалах. Это и есть водопад, про который в туристических проспектах пишут, будто он больше Ниагары? Ну, знаете… наши водопады Мицкевича на реке Розтоке громче журчат…

Кшись с Лукашем пытались снять водопад с разных сторон — в профиль, анфас, но отовсюду получалось так себе. А в приближении — вытекал, точно пиво из плохо закрытой бочки. За лето, что ли, так высох? Или электростанция его сожрала?

При высокой воде каскады Черчилл, наверное, действительно производят впечатление. Общая высота скального русла — семьдесят пять метров, то есть на пятнадцать метров больше Ниагары (зато в ширину — и сравнивать нечего), и ландшафт тут более суровый — в отличие от туристического Диснейленда Ниагара-Фолс. Так что если бы не эта обзорная площадка в туристическом стиле (лавочки, мусорные корзины и информационный стенд под декоративной крышей), могло бы показаться, что вот-вот увидишь, как индеец замахивается острогой на рыбу в ручье. Пейзаж словно с отличной фотографии Эдварда Ш. Кёртиса[106] «Рыбаки».

Отмахиваясь от кровожадных мух, мы комментировали историю водопада на стенде. Неизвестно, почему его первооткрывателем назван торговец Джон Маклин из компании «Гудзон Бэй», который попал сюда в 1839 году, — словно раньше краснокожие тут не бывали. Оказывается, Маклин дал реке имя губернатора Ньюфаундленда. Небось хотел подлизаться — рассчитывал на поблажки для своей фирмы. Так, вопреки политкорректности в географии постоянно доминируют понятия бледнолицых. Вместо того чтобы вычеркивать из университетских списков чтения произведения «белых христиан мужского пола», может, было бы лучше вернуть индейской земле индейские названия? Оказывается, Альберт Лоу тоже побывал здесь в 1894 году. Подозреваю, что открытие им крупных залежей железной руды в этом регионе навело на мысль выстроить электростанцию на Черчилл-ривер. Вот только компенсацию за затопление пяти тысяч гектаров охотничьих территорий индейцам до сих пор не выплатили. Впрочем, что говорить об индейцах, если белые власти Квебека и Ньюфаундленда не могут договориться о дележе прибыли с электростанции…

…и наконец черные мухи одержали верх. Бодрой рысью мы двинулись обратно к машине, кляня электростанцию, железную руду и споры белых людей из-за бабок. Не за тем мы проехали такой кусок мира.

И снова хруст гравия под колесами, по обеим сторонам — болота, мох, песок и черные ели с плюмажами веточек на макушках, отчего они становились похожи на копья, — словно нас конвоирует какая-то мощная армия. Каспшик связывал эту странную форму деревьев с общим потеплением: якобы эти верхние, то есть самые молодые, ветки так разрослись из-за повышения температуры в последние годы, но я не уверен, что правильно понял его гипотезу, занятый собственными мыслями-маниями.

Боже мой, Великий Маниту, до чего же безоружна эта земля! Устремившая в небо водные очи, каждым кустиком открытая порывам ветра, покрытая тонким слоем почвы, прошитой, словно кровеносными сосудами, корешками мхов и трав. Любой лопатой можно ее ранить, любым заступом разорвать, оголив до бесплодного песка и камня. Виднее всего это на обочине, где тяжелые бульдозеры оставили глубокие шрамы. Как ее защитить?

Ритм дороги определяют тут ручьи и реки, пересекающие трассу, — если бы не они, казалось бы, что мы и не движемся вовсе в этой серо-зеленой беспредельности, подбитой железистой охрой и заляпанной лиловыми кляксами вереска. Никаких других ориентиров в пространстве — только эти полосы воды. Поэтому я записывал их в столбик, чтобы каждая строка свидетельствовала о нашем движении им в такт.

Cache River

Arch’s Brook

Diver Brook

Way’s Brook

Pinus River

Upper Brook

Lower Brook

Теперь я понимаю, почему Кен именно так запечатлевал этапы своего странствия. Это действительно геопоэтика, где ты отбиваешь каденции тропы собственным пульсом, повторяя ритм Земли, обозначенный водными артериями. «Фокус в том, чтобы выйти за рамки Человека и его больших букв, — сказал он в одном из интервью, — чтобы заново открыть кочевничество на Земле». При этом Кен не питает иллюзий, что геопоэтика завоюет мир — уж слишком распространились гуманитарные идеи: во имя «интересов человечества» Землю следует поработить, разрушая ее тело добычей нефти, энергии или руды. Геопоэтика Уайта — идея для редких интеллектуальных номадов, которые все еще кочуют между небом и землей.