Великий полдень - Сергей Морозов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я понимаю, — кивала Альга, — понимаю.
— Но все-таки не с этими мыслями я входил сейчас в церковь, — со вздохом признался я… — Ведь жизнь состоит не из одних героических озарений и предсмертных агоний. А моя жизнь до сих пор лишена чего-то такого, что могло примирить меня с ней, внести в нее свет, полноту… — (Слово «любовь» я, естественно, не смел произнести вслух). — А теперь у меня вдруг появилась надежда на такое просветление. С тех пор как она, эта надежда, появилась, я чувствую себя счастливым. Еще не знаю, что из этого выйдет, но, кажется, теперь я понял, что именно может дать мне покой и уверенность во всей остальной жизни — жизни между мгновениями ужаса и вдохновения. Вот тогда, наверное, меня можно будет назвать верующим человеком…
Я продолжал держать ее за руку. Мне показалось, что Альга чуть-чуть покраснела. Эка куда меня занесло!.. Я спохватился, что ни с того, ни с сего обрушил на девушку душевные излияния, с которыми собирался явиться совсем в другом месте и перед другой девушкой. С какой стати Альга должна была все это выслушивать! Я должен был сказать это Майе. Чего доброго Альга могла принять их на свой счет, подумать, что я подобным замысловатым образом подбирался к тому, чтобы объясниться в любви ей. Боже, как нелепо и как глупо все оборачивалось!
Я поспешно выпустил ее руку. Пока я подыскивал слова, чтобы развеять невольную двусмысленность, Альга спокойно кивнула:
— Я все понимаю, Серж. И очень рада за вас.
Я почувствовал, что она действительно все поняла правильно и не жалел о своих откровениях. Но какая, однако, у нее способность понимать! Недаром Майя так любила свою подругу. Удивительная девушка!
— А ты, Альга, — спросил я, — о чем ты сегодня молилась в храме?
— Что? — рассеянно переспросила она, словно переключившись на другие мысли. — О чем я молилась?
— Там, в церкви, я тебе помешал Не предполагал, что ты такая религиозная девушка. Так о чем, если не секрет?
— Не знаю, я об этом не думала.
— Как? Пришла же ты в церковь! Я видел, как ты смотрела на образа — как будто разговаривала с ними.
Альга зябко повела плечами и оглянулась, словно ей сделалось неуютно стоять посреди аллеи.
— Хорошо бы выпить кофе с молоком, — с неожиданной энергичностью предложила она. — Зайдем в кафе? — и, не дожидаясь ответа, зашагала через улицу к стеклянной двери маленького бара.
Я пожал плечами и снова последовал за ней.
Она уселась в дальний уголок, а я порылся в карманах, выскреб мелочь, которой едва хватило на чашку кофе и пару пирожных. Поставив кофе и пирожные перед девушкой, я повторил свой вопрос.
— Вообще-то я приходила по делу, — сказала Альга. — Мне нужно было посоветоваться. Я была у батюшки раньше вас, чтобы поговорить… Поговорить о маршале и о Папе.
Сначала она заглянула к попадье Марине, но та настоятельно посоветовала ей обратиться к самому о. Алексею.
— Да, забавная история, — улыбнулся я. — Папе, наверное, пришлось поволноваться.
— Очень забавная, — тихо проговорила Альга. — Он его хочет убить.
— Кто кого хочет убить? С чего ты взяла?
— Вы и сами знаете, Серж, Папа не прощает таких вещей. Может быть, батюшке удастся смягчить его. Иногда ему удается повлиять на Папу.
— Ну конечно. Я тоже говорил об этом с о. Алексеем. Он повлиял. Батюшка заверил меня, что все обойдется. Папа всех простил. Мне даже показалось, что батюшка намекал, что это ты, Альга, действуешь на него благотворно. Ты — его добрый ангел…
Я хотел пошутить, по дружески, а ляпнул несуразное. Ляпнул, а потом подумал, что, может быть, это обидит Альгу. Я явно лез не в свое дело.
Но Альга ничуть не обиделась. Напротив, охотно объяснила, что и правда находилась около Папы несколько дней после покушения. На этот раз все обошлось без особых последствий. Папа в порядке, но ему нужно было отлежаться и он очень просил, чтобы она побыла рядом. При этом дал понять, что будет вести себя абсолютно корректно. Не могла же она отказать в такой ситуации, верно? Нет, не могла, и плевать ей на все сплетни!
— Правильно, — поддержал я ее.
— Он почти успокоился, — продолжала Альга, — но история с маршалом привела его в бешенство. Хотя внешне он держится абсолютно спокойно. Никаких эмоций. Это-то меня, Серж, больше всего и пугает — его спокойствие.
Я задумчиво покачал головой.
— Но наш маршал, он-то что себе думал! Что за вольности с Папой!
— Да он тут не при чем, — сказала Альга, подняв на меня свои изумрудные глаза.
— Как так не при чем?! — воскликнул я. — Ничего себе не при чем!
— Но это действительно так, — вздохнула она. — То есть так выходит…
Альга была рядом с Папой, когда все это происходило.
Шифрованные личным кодом сообщения от маршала приходили по факсу. Их нельзя было назвать иначе, как ультиматумами. Маршал заявлял, что отныне готов играть в одной команде с Папой только в там случае, если его произведут в генералиссимусы и сделают в официальной иерархии вторым человеком после Феди Голенищева. Мол, только в этом случае Папа может считать, что ситуация находится под контролем. Тон депеш был самый напыщенный и вызывающе дерзкий. К тому же они содержали эмоциональные пассажи весьма сомнительного свойства. В такой надменный, отчасти даже ребяческий тон взрослый человек может впасть разве что когда его действительно обуревает бес тщеславия и он утрачивает чувство реальности.
— Он мне показывал эти послания, — сказала Альга.
«Как он, однако, тебе доверяет», — чуть не вырвалось у меня.
— Мне это ни к чему, — словно прочитав мои мысли, продолжала Альга. — Я в этом мало что смыслю и, к тому же, совершенно неподходящий для этого человек. Но Папе вдруг взбрело в голову, что я должна сделаться его доверенным лицом. Не знаю, зачем ему это нужно, что с ним сделалось.
— Он-то, я думаю, это хорошо знает, — сказал я без тени иронии.
Я испытывал к девушке что-то вроде сочувствия.
— Едва мы остаемся с ним наедине, — вздохнула она, — у него ужасно развязывается язык. «Я в тебя верю, верю больше, чем самому себе». Он словно шутит. «Мне необходимо знать твое мнение».
— Почему бы и нет? Ты мудрая девушка.
— Да ведь вам тоже почему-то захотелось поделиться со мной своими мыслями, — тихо напомнила она.
— Да, это так, — смутился я.
— Маршал все-таки наломал дров, — сказал я немного погодя, — но с чего ты взяла, что Папа затаил против него смертельную обиду?
— Просто знаю и все. Понимаете?.. Знаю!
В голосе молоденькой девушки звучала убежденность, проницательность умной и опытной женщины. Нешуточная тревога, также звучавшая в ее голосе, развеяла остатки моих сомнений. Я тоже забеспокоился.
— Да, это возможно… — пробормотал я.
Эта история спровоцировала самые опасные последствия. Я и сам замечал, что вокруг Москвы становится все неспокойнее.
— Значит, ты рассказала батюшке о настроениях Папы… Что же наш отец Алексей? Почему он так уверен, что маршалу нечего опасаться?
Альга едва уловимо двинула темными бровями, как будто засомневалась, пойму ли я ее.
— Я беспокоюсь за Папу, — объяснил я. — Но, главное, конечно, я беспокоюсь за нашего бравого маршала. А особенно, за его семейство — за боевую подругу Лидию и их сорванцов двойняшек Гаррика и Славика. Страшно подумать, если Папа…
— Вы знаете, Серж, — прервала меня Альга, — оказывается, что как раз из-за них, из-за этих «сорванцов» как вы говорите, все и произошло.
— Из-за Гаррика и Славика? Из-за детей?!
— Ну да, из-за детей, — кивнула девушка и пересказала мне разговор с о. Алексеем.
Открывались удивительные обстоятельства.
После того как она поделилась с батюшкой опасениями насчет зловещих настроений Папы и попросила по возможности повлиять на Папу, чтобы тот не на словах, а на деле отказался от мести, батюшка впал в долгую задумчивость. Затем принялся с необычной для него деликатностью и мягкостью расспрашивать Альгу о ее отношениях с Папой. Она рассказала все, что только что рассказала мне. Тогда батюшка сказал:
— Я со своей стороны конечно приму все меры. Снова приступлю к нему с самыми настойчивыми увещеваниями. Но, пожалуй, ты, дитя мое, сможешь сделать гораздо больше, воздействовать на Папу гораздо убедительнее…
— Каким это образом, батюшка? — спросила Альга.
Неужели он намекал на ее женские прелести? Нет, об этом не могло быть и речи.
— Это правильно, правильно! — горячо поддержала мужа попадья Марина, которая присутствовала при разговоре. — Это очень мудро!
— Цыц, матушка, не егози! — строго прикрикнул на нее о. Алексей и снова погрузился в задумчивость.
Потом сказал:
— Видно, придется согрешить, нарушить тайну исповеди. Впрочем это не совсем исповедь. Маршал приходил ко мне, я говорил с ним… — объяснил он, все еще находясь в большом сомнении.