Моя родина – Фаэтон. Вторая книга - Ленар Гиниятович Хатбуллин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мада задумалась и посмотрела в окно, за которым стелилась ночь, унося с собой часы, оставляя в рассказе мамы. Она устремила взгляд в прошлое, и, наверно, достигая далекий Уран:
– Память не отпускает, всегда следует по пятам, отравляя день. Ранит сердце клюкой из обид и слов, которые ранее не высказаны, а сейчас стали острее, чем меч, пронзающий навылет жертву, которая оказалась перед ним, на пути следования. Больно пронзает, не могу справиться с волнением. Память гремит цепями в сознании, разрушает колонны жизни, заполняюсь вязким состоянием, когда не могу сделать, а лишь следую, и не смею завершить путь, боясь, прервется, оставит нить, лопнувшей в душе. Или тонкая струна, неаккуратно играла на арфе жизни, порвала её, не заметив, насколько хрупко натяжение и каждое движение, которое рождается неспокойной душой, может нести вред, если не правы руки, могущие оборвать струну. И тогда будет не слышно, что она разорвалась. Не заметишь, как произошел глухой звук, заполнил собой пространство.
Также смотрит на космическую гладь, которая открылась взору. Дышит беспокойно. Стучится в ребрах её сердце, напряженное сейчас словом:
– Мои руки тогда были не правы, позволила ошибку, которая дорого вышла, не думала, ибо юный мозг думает изредка, не стоит на месте, бежит, боится, что не успеет. Но куда торопиться, если своих родных оставил позади, не смогла пересилить свою глупость и мечты, мутью ставшие на зеркалах глаз, в которых отпечатком остались слезы мамы и папы. Могла так поступить, не думать, что последует за выбором, в котором ставила интересы выше, чем другие, тем самым, разрушив мир, так как лишила семью детей в лице себя и мужа, тогда ещё парня. Мы сделали плохо, сейчас отзывается эхом через годы, иглой вонзается в сердце, но скрытый вред причиняет, не виден, если посмотреть на него. Глубоко внутри спрятана эта жалость, так как она могла жалить и моих детей, не лишь меня внутри виной.
Она продолжала говорить слова, которые никак не могли остановиться в откровенности и следовании за ним, как главной части в жизни:
– Хотелось убрать меч в ножны, никого не ранить, до поры, до времени, когда станут безопасными и не такими острыми, как было. И внутреннее осознание, понимание ситуации, подскажет, когда говорить. Как, видите, мои родные, время настало, пора сознаваться и признавать ошибки, которые всегда преследуют нас, куда бы мы ни пошли. Ждут мига, когда можно вонзить клыки, пронзая податливую плоть эмоций. Только и ждали момента, который настал сейчас, а, значит, не могу сдерживать напор, уничтоживший постепенным осознанием того, что сделали и сотворили. Это лишь с годами понимаешь, как важную часть жизни. И быт всегда вынуждал уходить в другую степь, там жить, не замечая тупой боли. Она особенно остра, когда хочешь уснуть, а сон не пришёл. Не могу уснуть.
Слова обретают вид и телесность, и начинаю ощущать их вес и плотность:
– Когда лежишь долгое время, сон не стучится в глаза, а только думает, что может войти, но не смеет прервать этот поток из мыслей, который дурманит сознание, не давая обрести покой и радость от наплывшего сна, который придет. Не могу уснуть, тысячи образов вьются в глазах, забирая из происходящего, рождая нечто большее, ощутимее, чем время, которое не имеет смысла, когда прошлое с головой забирает в себя, там находишься долго, насколько можешь задержать дыхание, не думая о прошлом. Оно сковывает действительность, не можешь оттуда выйти, а только глубже туда идешь, не знаешь, как выбраться. Тогда вновь есть сожаление о том, что поступили, не смогли исправить, даже как-то узнать, как они поживают. Но является важным и пустым местом, не знаю, что там. Но хочу туда войти, понять то, что не могла в себе раскопать долгое время.
Мада начала сомневаться в том, что говорит, и потому отвела свой взгляд:
– Именно пустой и выжженной степью, на которой ничего не может вырасти, дать свой росток, и прорасти приятным цветком воспоминаний, ведь оставили их, не смогли, как вы, вытерпеть, придумать сценарий к пути. Но теперь поздно что-то менять, понимаю и осознаю важность разговора. Пусть станет исповедью, чем проповедью. Думайте, как ваши поступки повлияют на то, что вы хотите узнать, не только в будущем, которое можно настроить. И думать по-иному, не тем механизмом, который изначально в нас желают заложить, как нежелание идти по сложному пути, называемый принятием себя и прошлого. Тех ошибок, которые сделала, когда была молодой, как их теперь исправить, не понимаю. Это сложно, не понятно, как подобраться к решению сложной задачи и внутреннего выбора, не дающего покоя. Только нервозность в прошлом есть.
Она снова говорит, полностью настроившись на тон искренности души:
– Прошлое, действительно, держит меня, не давая жить спокойно в реальности, чтобы долго не пребывала в событии, которое отпечаталось в мозгу, мешая тому, что может быть здесь, никак не пойдет вперед, как пешка. Стою, увязла в прошлом, проецирую страхи, которые идут из прожитых явлений, которые не дают спокойно и здраво оценить ситуацию, также легко отпустить, не держа в сердце, как неподъемный груз. Он ужасен, как вижу и не хочу начать жить без него. Всё жалею, что поступили и не могу отпустить воспоминание, которое вгрызлось в память, не отпускает, не дает шагнуть спокойно в настоящее, не коря и не вызывая желание исправить. Но понимаю, что так вечно нельзя пребывать, руша представление о том, как всё могло случиться иначе, а не так, как вышло уже в этой модели событий.
Продолжает свою длинную мысль, что начинаешь терять начало нити слов:
– Так произошло, и не знаю, как избавиться от того, что теряется в знании о понятии, которое можно по-иному обозначить, значит, понять в другом ключе события, которые разнятся в отношении. Ведь вечно не сможешь пройти путь, держа груз на сердце, также нося ношу прошлой жизни, от которой устал, если вдуматься, сколько вечеров было посвящено рассуждению и наблюдению за нужностью события. Или начать думать, как ноша влияет на сердце, станет понятным,
