Идишская цивилизация: становление и упадок забытой нации - Пол Кривачек

Несмотря на свое название, тевтонские рыцари были не более немецкими, чем французский Иностранный легион[77] полностью французским. Военные действия вблизи прибалтийского побережья были привлекательны, поскольку они считались полезным практическим опытом для европейского аристократа любого подданства, желавшего прикрыть свою кровожадность плащом христианской набожности. Например, рыцарь в «Кентерберийских рассказах» Чосера

…был достойный человек.С тех пор как в первый он ушел набег,Не посрамил он рыцарского рода;Любил он честь, учтивость и свободу;Усердный был и ревностный вассал.И редко кто в стольких краях бывал.Крещеные и даже басурманеПризнали доблести его во брани.Он с королем Александрию брал,На орденских пирах он восседалВверху стола, был гостем в замках прусских,Ходил он на Литву, ходил на русских…

Покровитель Чосера Генрих Болингброк, ставший персонажем хроник Шекспира под именем Генриха IV, узурпировавший английскую корону в 1399 году, в молодости активно участвовал в нападениях Тевтонского ордена на Вильно в Литве. И не только высшая знать проявляла интерес к тому, что происходило далеко на востоке. Даже обычные горожане интересовались славянским миром, одежда которого была в большой моде. Туфли с удлиненными острыми носами, известные как «краковские», или пулены (то есть «польские»), находились на пике западноевропейской моды начиная с XIV века и на протяжении целых трех столетий.

В то время Регенсбург и даже Вена (как в XIX веке Сент-Луис и Миссури) были воротами, которые вели на неприрученный восток. Столетиями рогатый скот был одним из главных продуктов восточноевропейского экспорта. Он набирал вес в украинских степях, откуда его гнали по изобильным пастбищам на север от Карпатских гор, через Нижнюю Польшу и Силезию в Германию, доходя даже до Франции.

Многие столетия еврейские торговцы скотом были привычными участниками больших международных ярмарок, например в Бреге (ныне Бжег) на реке Одере. К 1600 году говорящие на идише пастухи регулярно перегоняли тысячи голов скота из Польши и Литвы на запад, снабжая армии Центральной Европы и предвосхищая великие скотопрогонные тропы американского Запада XIX века. Лошадей для большинства кавалерий также поставляли еврейские торговцы.

В старинной вестфальской народной песне поется:

Еврей Ицик купил коровуИ с ней телку,Не заметил Ицик,Что телка была беременна (моберес)…[78]

Удивительно встретить слово на идише (моберес) в немецкой песенке; оно происходит от ивритского слова меуберет.

И подобно тому как на шумной шотландской приграничной территории проросло зерно новой версии английского языка, наполненной валлийскими словами и названной Lallands, – версии, послужившей Роберту Бёрнсу материалом для высокой поэзии, на буйной континентальной территории, где немецкий и славянский языки сплавлялись и рождали баварскую и австрийскую версии немецкого языка, некоторые диалекты были восприняты евреями и адаптированы ими в качестве Juden-Teutch, «иудео-немецкого», ныне известного как идиш.

По мнению современных ученых, именно в приграничных городах, таких, как Регенсбург, зародились смешанные еврейско-немецко-славянский язык и культура, лежащие в основе идишской цивилизации. Профессор идиша в Оксфордском и Вильнюсском университетах Довид Кац и другие исследователи предполагают, что именно в Регенсбурге или в очень похожих и близких местностях язык идиш впервые выделился из множества разновидностей юго-восточных городских немецких диалектов[79], подобно тому как в некоторых южных районах Лондона зародился африкано-карибский вариант английского. Возможно, поначалу регенсбургские студенты и подмастерья, одержимые модным духом бунтарства, также говорили с нарочитым идишским акцентом. В следующие века местные варианты немецкого оказались кое-чем обязаны идишу, как, например, арго венского преступного мира Gaunerwelsch. Более вероятно, однако, что в Средние века такое происходило в претенциозном высшем классе, потому что евреи тогда были далеки от низов общества, являя собой процветающую и вызывающую зависть общину.

Отсюда, из Баварии XII и XIII веков, язык идиш и идишская культура распространялись на восток, сначала через Австрию, Богемию и Моравию, затем в Польшу и Литву и, наконец, в отдаленные белорусские земли, вплоть до украинских, становясь в ходе этого процесса все менее немецким и более славянским. Регенсбург, таким образом, отмечает одновременно и место возникновения идишского мира, и его западную границу.

Благословение на Мешко, короля польского

Процитирую исследование по истории «темных веков»:

История самых ранних поселений евреев в Восточной Европе запутанна и темна. <…> Мы знаем, что евреи приезжали туда с торговыми целями, мы находим туманные сведения о евреях, живших там, нам известны легенды о деятельности местных еврейских поселений. Из этих ничтожно малочисленных фрагментов мы должны реконструировать предысторию того, что стало самой многочисленной и наиболее жизнеспособной частью еврейского народа[80].

Иногда случайно, как во время светозвукоспектакля, неожиданно возникает световое пятно, высвечивая одну точку, и так же неожиданно гаснет, и в это время глаз может разглядеть, а мозг осознать значение происшедшего.

Запись Козьмы Пражского о том, что в 1098 году евреи были изгнаны крестоносцами из Богемии в Польшу, предполагает, что движение из Германии в ближайшие славянские страны, то есть Богемию и Моравию, должно было происходить задолго до XI века. С другой стороны, в «Книге постановлений» («Сефер ха-диним») Иегуды ха-Когена, написанной, по-видимому, до 1028 года, говорится, что еврейские купцы, следующие на Русь, предлагали свой товар евреям Кракова; это подтверждает то, что евреи славяно-тюркских земель задолго до этого появлялись с противоположного направления.

Некоторое время спустя король Мешко III (1126–1202), по прозвищу Старый, в других отношениях правивший жестоко и деспотично, издал впоследствии утраченный и известный лишь по свидетельству хронистов указ, согласно которому за нападение на еврея на виновного налагался суровый штраф. Эта мера может быть поспешной реакцией на какое-то конкретное событие в Польше XII века – насилие, возможно, бунт, а также свидетельством озабоченности правителя благополучием всех жителей его страны. Что бы ни побудило Мешко издать такой указ, он подтверждает еврейское присутствие в Польше, не упоминаемое в других источниках того периода.

О XIII веке имеется уже больше сведений. В источниках поминается, что в 1237 году евреи жили в польском городе Плоцке. И хотя Калишский статут Болеслава датирован 1264 годом, первое фактическое свидетельство того, что в Калише жили евреи, относится лишь к 1283 году. В 1304 году отмечено существование в Кракове Еврейской улицы. К 1350 году имеются сообщения о как минимум 16 организованных еврейских общинах в 75 польских городах, хотя как и откуда они там появились, можно только догадываться[81].

Судя по тому, что известно о путешествиях во времена раннего Средневековья, можно представить себе, что странствующие группы передвигались в крытых фургонах, запряженных, вероятно, чаще мулами, чем лошадьми, и достаточно просторных, чтобы вместить все скромные пожитки, имевшиеся у живших простой жизнью семей. (Я помню, что, когда в 1939 году мы бежали из Австрии, все, что нам нехотя позволили взять с собой, уместилось в два обычных дорожных сундука – один для вещей отца, другой для матери и моих.) Иллюстрации более позднего времени (современных не сохранилось) показывают прокладывающих путь двух предводителей, восседающих, подобно индийским раджам, в плетеных корзинах на спине одного мула, затем – идущего следом слугу, острой палкой подгоняющего мулов по колеям каменистой дороги.

На большой дороге было настолько опасно, что «Сефер хасидим», религиозный текст XII века, позволял еврейским мужчинам обычно немыслимые действия – одеваться как христианские священники, потому что считалось, что грабители вряд ли нападут на служителей Церкви. Женщинам в дороге разрешалось носить мечи, одеваться как мужчины и надевать фальшивые бороды, сплетенные из человеческих волос, тем самым нарушая законы природы, что в других случаях рассматривалось раввинами как позорное поведение и каралось изгнанием из общины, если не хуже[82]. Проезжая от поселения к поселению по ночам, они спали в фургонах на соломенных матрасах, под которыми часто лежали ножи и даже мечи – для защиты не от людей, но от демонов, как рекомендуется в Талмуде (трактат «Бава батра», 10а). Хозяева и слуги поочередно стояли на страже, расположив фургоны у огня для тепла и защиты. По субботам и праздникам экспедиция становилась лагерем: хранение святости субботы путем прекращения работы и путешествия было заповедью, соблюдавшейся хотя бы на словах всеми, кто называл себя евреем, хотя в остальном они могли не соблюдать ничего.