Идишская цивилизация: становление и упадок забытой нации - Пол Кривачек

Для защиты от реальных врагов на средневековом диком Востоке требовались железные латы и шлемы, необходимые тем, кто пролагал новые пути в век, когда, как писал историк экономики Дэвид Хаккет Фишер[68], защита тела была важнее, чем роскошь. Исследования показывают, что в те времена спрос на защитные доспехи был таким же высоким, как в наши дни спрос на стиральные машины и холодильники, и привел к росту производства этих «товаров длительного пользования».

Для пионеров были опасны скорее такие же, как и они, чем туземцы, – подобно тому как на Диком Западе стычки происходили главным образом между самими поселенцами – бандитами и банкирами, пастухами и угонщиками скота, мужьями-рогоносцами и странствующими ловеласами. Типичный случай, рассказывающий нам о жизни на новых землях, уже в XV веке привлек внимание раввинов в «святой общине Львова» – его приводит раввин Исраэль бен Хаим из Брюнна (ныне Брно). Пьяный спор в Переяславе, городе на восточном берегу Днепра, закончился тем, что на одного еврея напала ватага его единоверцев. Его повалили на пол, и Нахман, один из толпы, закричал: «Симха, бей его! Забей его до смерти!» Симха ударил его по голове, и тот лежал, пока не умер. Объяснением послужило то, что убитый был совершенно невежественный человеком, «он не знал ни одной еврейской буквы и ни разу в жизни не надевал тфилин [филактерий]».

На самом деле на диком Востоке происходило сравнительно мало нападений со стороны коренного населения, пытавшегося защитить свои земли от захвата. Напротив, пионеры-евреи, к своему удивлению, обнаружили, что по всему этому новому миру, в городах и деревнях, на местах вырубленных лесов и на равнинах были рассеяны люди смешанного еврейского, славянского, греческого и даже турецкого происхождения, которые называли себя евреями, но у них было очень мало узнаваемых синагог или религиозных школ, они не знали ни одной еврейской буквы и даже не знали, что такое тфилин. Это были люди, называвшие себя славянскими именами вроде Левко, Елень и Пихач, а их женщины окликались на имена Чарнула, Краса и Витослава. Они говорили на славянских диалектах с вкраплением турецких и греческих слов, заимствованных от предков, их религия хранила смутные воспоминания о византийском, романиотском иудаизме – если о нем вообще помнили. Они жили в такой же бедности, как крестьяне и ремесленники, и были такими же необразованными. Рабби Элиэзер бен Исаак из Богемии приблизительно в 1200 году писал с удивлением:

В большей части Польши, Руси и Венгрии нет изучающих Тору. По своей бедности общины не могут нанять знающего человека, который мог бы стать у них чтецом, судьей и школьным учителем[69].

Даже в XVI веке образованные люди все еще сокрушались по поводу плохого знания святого древнееврейского языка евреями Восточной Европы:

Юноши <…> ничему не обучались и ничего не понимают в грамматике. Они путают мужской род с женским, второе лицо с третьим, единственное число с множественным. Это происходит из-за того, что они не были приучены к грамматическим категориям измлада…[70]

И подобно тому как немцы, особенно те, кто числился в военно-миссионерских структурах наподобие Тевтонского ордена или Ордена меченосцев, образовывали новые христианские государства вдоль балтийского побережья, считая своим священным долгом распространять веру в Иисуса среди язычников, так и еврейские пионеры начали свою собственную тысячелетнюю миссию, чтобы привлечь к Торе и Талмуду восточноевропейских жителей, утверждавших, что они исповедуют иудейскую веру, чтобы вернуть их, как они это представляли, к вере настоящих евреев.

Обе ветви еврейской диаспоры Римской империи, две половины нарождавшегося идишского народа – западная и восточная, латинская и греческая в конце концов объединились после многих столетий разделения. Наверняка можно сказать, что каждая из половин долго ждала другую.

На перекрестках

Начало XV века. Мрачным осенним днем молодой ученый-христианин Ансельм де Паренгар, склонив голову под порывами ветра, идет по узким мощенным булыжником улицам еврейского квартала в обычно шумном баварском городе Регенсбурге, некогда называвшемся Ратисбоном. Сегодня суббота, и большинство людей сидит дома. Можно услышать разве что бормотание молитв из-за дверей, доносящееся со всех сторон; иногда с соседнего двора слышится кудахтанье кур над копнами соломы, свалившимися с перевернутой телеги. Эта телега, изображенная на лежащей передо мною гравюре с видом Ратисбона, будто бы много лет дожидается, чтобы ей заменили колесо. Ансельм сворачивает в переулок между деревянными домами, уже довольно старыми (первые упоминания о еврейском квартале в Регенсбурге относятся к 1008 году). Он переступает через открытую дренажную канаву посреди улицы и наконец подходит к огромному полуразрушенному дому, куда он сегодня приглашен на праздничный обед.

Дом был темно-серый, покрытый мхом, – неприглядная груда камней, с плотно закрытыми ставнями на случайным образом разбросанных окнах разных размеров. Можно было усомниться в том, что дом вообще обитаем. Проулок, не более 25 метров длиной, слабо освещенный в субботу, вел к темной полуразрушенной витой лестнице, с которой была едва видна дорожка вдоль стены, ведущая к стоящему позади строению[71].

В этих строках хронист XV века описывает посещение дома Самуила Белассара, самого богатого еврея в самом важном свободном городе германского востока. На месте Ратисбона (название города с кельтского переводится как «Простая крепость») римляне воздвигли Castra Regina («Господствующая крепость», по-немецки Регенсбург). Город стоял «на изгибе Дуная», на перекрестке Европы. И сейчас, спустя два тысячелетия, здесь все еще стоит римская стена с Преторианскими воротами.

Путь Ансельма к дому Белассара проходил через через часть Регенсбурга, построенную евреями в центре города немногим дальше, чем на расстоянии полета стрелы от набережных и складов, обеспечивавших их доходами, и немногим ближе, чем на расстоянии брошенного камня от Валенштрассе, где жили самые богатые торговцы. Часть укрепленной резиденции одного из купцов, так называемая Золотая башня, все еще стоит, напоминая о богатстве и власти, которыми обладало высшее регенсбургское купечество, но одновременно и об их ненадежности: недаром большинство домов знати были укреплены, как замки, стенами толщиной в шесть футов.

От еврейского квартала в Регенсбурге сегодня не осталось и следа. Столетиями правители Регенсбурга противостояли требованиям церковников и ревнивых бюргеров изгнать евреев из города. Во время гражданской войны, разразившейся в 1290 году между претендентами на германскую корону, «граждане Регенсбурга хотели отметить свой город, запретив преследование евреев и убийство их без приговора суда»[72]. В 1348 году во время антисемитской агитации, вызванной Черной смертью, городской магистрат провозгласил, что будет защищать «своих» евреев. Но они не могли держаться вечно. В 1519 году, после смерти эксцентричного императора Максимилиана, во время отчаянной попытки избежать банкротства в бурный период Реформации, подстрекаемая проповедником Бальтазаром Губмайером толпа в конце концов сумела изгнать евреев в Штадтамхоф, по другую сторону моста через Дунай, экспроприировать их деньги и товары и снести весь квартал. Все, что от него осталось, это дом раввина – островерхое трехэтажное здание, просуществовавшее до 1838 года. (Сам Губмайер был сожжен на костре в Вене как еретик в 1528 году.)

На месте старой синагоги поднялась Новоприходская церковь (Neupfarrkirche), построенная из примерно 5000 надгробных камней старого еврейского кладбища[73]. От еврейского дома молитвы осталась лишь память, запечатленная двумя гравюрами. На первой изображен вестибюль с входящим в него серьезным бородатым человеком в молитвенном покрывале (талите) и в особой средневековой набивной шляпе, называвшейся шаперон; на второй – пустой высокий сводчатый молитвенный зал с узкими высокими окнами и с возвышением, с которого произносились молитвы. Рисунки были наспех изготовлены местным художником-пейзажистом Альбрехтом Альтдорфером, как будто его мучила совесть – ведь он был одним из членов городского совета, отправленных известить евреев, что им предоставляется два часа, чтобы освободить синагогу, и пять дней, чтобы покинуть город. Но хотя старая регенсбургская синагога была разрушена около пятисот лет назад, она осталась в истории. Вид этой синагоги в работах Альтдорфера, как написано на сайте нью-йоркского Метрополитен-музея, представляет собой первое изображение реального архитектурного сооружения в европейской гравюре. Сегодня приходская церковь с одинаковыми готическими башнями с обеих сторон нефа, напоминающими ракетные установки, стоит посередине окруженного рядами лавок квартала, куда еврейская община Регенсбурга когда-то приходила на субботнюю молитву и куда мастер Ансельм де Паренгар пришел однажды с визитом.