И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Луа, в одиночку доедавший большого жирного гуся, молниеносно отреагировал и, как и Франк несколькими минутами ранее, осушил бокал с вином и поднялся, предварительно воспользовавшись салфеткой. Он выглядел нелепо, немного смешно, в темном костюме, который уже был ему мал из-за слишком большого живота и толстых рук. Подниматься ему было сложно, пришлось на целый метр отодвинуть стул, а также попросить отодвинуться Франка и Моррейна, сидевших по обе стороны от него. Если бы не жирная шея, то Луа приходился бы точной копией тому гусю, которого едва не успел доесть. Наконец, приняв удобную позу, Луа выдохнул от облегчения.
– Да там гиблое дело, – сказал он, поглядывая то на Хозяина, то на огромную порцию жареного картофеля с испанским соусом, – этот пацан, Адольф Бризе, помешался после смерти брата и лишь твердил о какой-то мнимой мести, о возмездии за грехи и прочей ерунде. Жаль, его не видел Отец Дайодор, а то бы нашел у него парочку демонов в голове, ха-ха-ха! Потом он отчаянно пытался изобразить из себя верблюда и плевался во всех подряд, негадай! Нам он за два часа так надоел, что даже мне хотелось его пристрелить. Собственно, вот… Ну…большего мы от него не добились, так что пришлось его успокоить парочкой пуль в затылок…
– Что с телом?
– А тело бросили его сородичам, чтобы смогли отпеть по-своему, по-предательски. Правда, ребята стали как-то агрессивнее к нам относиться после этого. Не пойму, почему же? Ха-ха-ха-ха!
Вместе с Луа рассмеялся и Сеньер. Чрезвычайно неловкая ситуация возникла: смеялись всего два человека, причем непонятно, над чем, а остальные два десятка напряженно за этим наблюдали, боясь даже пошевелиться. Когда же приступ хохота завершился, Сеньер взял в руку фужер с шампанским и поднялся. Остальные сделали то же самое.
– Тост! – громко произнес Сеньер и улыбнулся. – Мошенники и ренегаты, которых язык у меня не поворачивается назвать бунтовщиками или стачечниками, очень скоро перегрызут друг друга, как собаки на помойке, пока будут делать вид, что бастуют. У них нет лидера, нет единой цели, кроме как дестабилизировать обстановку в цирке накануне большого выступления в столице, нет иной задачи, кроме как насытиться благородной кровью умных людей. Такие задачи заведомо обречены на невозможность решения, а цели – на невозможность достижения. У них ничего не получится, они обречены на поражение, нам даже ничего не придется делать, мы просто подождем. Однако, если они окончательно поверят в собственную значимость, нужно будет напомнить им, кто их Хозяин! Так выпьем же за это!
Не успел Сеньер поднести фужер к губам, как все окружающие хором прокричали:
– За Хозяина! За Хозяина! За Хозяина!
После этого все испили шампанского. Заняв свое место, Сеньер немного изменился в лице. В глазах его виделась привычная бессердечная жестокость, а на лице читалось лишь одно больное безумие.
Глава IX
Моррейн, тоже испивший, тоже слушавший тост Сеньера, для всех скрывал свою ухмылку, которую очень красочно представлял в голове. Разглядывя напыщеные морды Лордов цирка, он радостно представлял, как вырывает из них чудовищные крики и мольбы о помощи. Мило беседуя с тем же Жоржем Франком или Клодом, Алекс внутренне яро желал их унизить, поставить на место, доказать, что он сильнее и важнее. Собственно, такое желание присутствовало в жизни Алекса всегда, и с каждым годом, проведенным в цирке, с каждым унижением, нанесенным одним из Лордов, оно только усиливалось и теперь разрослось до неописуемых масштабов. Но еще одним качеством Алекса, помимо жуткого самомнения, было огромное терпение, сравнимое только с терпением евреев, ходивших за Моисеем соро лет. Моррейн понимал, что необходимо накалять обстановку до тех пор, пока не наступит момент извержения, взрыва, который невозможно будет остановить и задушить, как Сеньеру всегда удавалось до этого. Даже сейчас, когда абсолютное большинство сотрудников принимает участие в стачке, и когда цирк фактически оказался парализован, у Сеньера и Ближнего круга слишком много сил – это армия надзирателей, поддержка руководителей «кварталов» (да и вообще всех Лордов), а также пока еще весьма крупные денежные запасы, имеющиеся в «Парадизе» непосредственно, а также в нескольких парижских банках. Пока хотя бы два из трех этих факторов не будут обращены в ничто – Апельсиновому клубу не достичь своей цели, и Моррейн прекрасно это осознавал. Действуя тайно, через ставшую еще обширнее сеть агентов и герольдов, он медленно ломал каждый фактор, приближаясь к цели постепенно и осторожно. Чтобы не вызывать никаких подозрений относительно своей лояльности, Алекс вовсю влился в жизнь цирковой элиты – кутил, пил, играл в карты, рассуждал с коллегами на самые отвратные темы, наподобие использования рук уродцев в качестве весел в шоу на воде, что предложил месье Томма, который меньше всех остальных Лордов интересовал Алекса; однако, в то же время, возросший интерес Ирэн Сеньер к оккультизму, карточным играм и пророчествам способстовали тому, что и Алекс все же обратил внимание на месье Томма, в частности, закрепил за ним личного соглядатя, который постоянно докладывал Моррейну о передвижениях и встречах Томма в течение дня. Как нетрудно догадаться, своих шпионов Моррейн и к остальным Лордам приставил, чтобы быть в курсе всего и вся. Полезно, особенно когда человек собирается готовить что-то вроде маленькой революции.
После речи Сеньера и его всеобщего восхваления Моррейн сидел между Луа и Клодом и разглядывал каждого участника банкета. В один момент он встретился взглядом с Ирэн. Та немного испугалась и почти сразу же поспешила отвернуться в сторону мужа. Но Алексу и пары секунд хватило, чтобы понять, что Ирэн была в растерянности. Об их негласном договоре знали лишь они вдвоем, даже Ларошу Ирэн не осмелилась до конца все рассказывать, а потому у Алекса был козырь, благодаря которому он потихоньку вселял страх и в душу мадам Сеньер.
Самодовольно ухмыльнувшись после этого, Алекс повернул голову в сторону Луа и слегка смутился. Тот не прекращал поглощать многочисленные куски мяса, овощей, картофеля, смежных блюд, заливать все это разными соусами и обильно запивать игристыми винами, включая шампанское и креман, который был не в чести высшего общества, поскольку во времена описываемых
