Маленький книжный магазинчик в Тегеране - Марьян Камали
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сначала она хранила письма в небольшой жестяной коробке, потому что Бахман мог вернуться со дня на день и она не думала, что их переписка затянется. Но, к ее удивлению, пачка писем все росла и росла, а он все не возвращался. В его отсутствие она чувствовала себя потерянной, съежившейся. Каждое его письмо придавало ей силы жить дальше. Но ее тревога не утихала. Она страдала от оставшихся без ответа вопросов, от одиночества, от любви.
За время переписки ее любовь разгорелась еще сильнее. Неужели такое возможно? Да, возможно. Любовь усилилась и окрепла. Чем больше Ройя смотрела на почерк Бахмана, читала его слова, тем ближе он ей становился. Без него еда утратила весь свой вкус, солнце потемнело, улицы города поблекли. А его письма поддерживали ее и хотя бы на время рассеивали ощущение пустоты. Его голос звучал в каждом слоге – Ройя убедила себя, что мускусный запах Бахмана пропитывал листки, на которых он писал ей нежные слова.
«Как жалко, что я вынужден быть сейчас вдалеке от тебя. Как мне хочется быть рядом с тобой. Мы проживем вместе всю нашу жизнь, обещаю тебе, Ройя-джан. Скоро мы увидимся, и ты все поймешь».
Она верила ему, хотя ей отчаянно хотелось узнать причину его исчезновения. Невозможно было, дочитав до конца любое из его писем, не поверить, что Бахман любил ее так, как никто и никогда еще не любил. У него были свои причины скрываться, и он обещал рассказать о них позднее. Она верила ему. Когда же ее мучили сомнения или слишком сильное отчаяние, она вытаскивала из-под кровати коробку с письмами, и слова любимого исцеляли ее. Его письма были восхитительными и одновременно успокаивали. Они убеждали ее, что нет и не было на свете более милого и романтичного парня.
«Ничего мне так не хочется, как оказаться рядом с тобой, Ройя-джан. Мне больше ничего и не надо».
* * *
Бахман отвечал всегда. Он никогда не заставлял ее ждать. Предпоследнее письмо было вставлено между страниц поэмы Руми про любовь, которую Ройя читала в тот весенний день, когда господин Фахри побежал в банк, а она впервые осталась наедине с Бахманом. Ройю тронул этот жест. Неужели господин Фахри в тот раз видел, что она читала эту поэму? Неужели он наблюдал за ней тогда и теперь нарочно положил конверт в эту книгу? Она, как всегда, понюхала бумагу, пытаясь уловить запах Бахмана. Письмо начиналось с заверений в любви и в том, как сильно ему хочется ее увидеть. Но потом он написал, как боится за премьер-министра Мосаддыка, которого хотят свергнуть, и об опасности иностранного влияния. Писал, что нефть – их проклятие, что все было бы по-другому, если бы иностранцы не тянули свои жадные руки к их нефти. Он писал, что британцы и русские боролись за влияние на их страну. «Угроза государственного переворота, вторжения, войны – все это существует, Ройя-джан. Но мы дадим отпор всем!»
Письмо он подписал словами «Я марг я Мосаддык– Мосаддык или смерть!».
В тот вечер Ройя долго сидела в темноте возле окна с письмом на коленях, пока Зари не возмутилась:
– Боже мой, иди спать, влюбленная дурочка!
* * *
Весенние прогулки и кофе с пирожным в кафе-кондитерской, помолвка и вечеринки с танцами в начале лета – все осталось в прошлом. В середине лета остались лишь письма, спрятанные в книгах. Но самое последнее письмо звучало как речь на митинге и одновременно как ода любви. В Тегеране нарастала напряженность, участились демонстрации, а Ройя чувствовала себя все более одинокой. В разгар политических страстей она больше прежнего беспокоилась за безопасность Бахмана. Участвовал ли он в тайной борьбе со сторонниками шаха? Или вправду сидел в тюрьме? В последнем письме он выражал свою преданность ей и премьер-министру, как говорится, почти «на одном дыхании».
Спасаясь от жары, Ройя и Зари часто поднимались вечерами и ночью на плоскую крышу их дома. Маман постелила там ковры, и девочки иногда даже спали там. Как-то ранним вечером после долгого сна, когда все в доме, включая Казеб, снова взялись за дела, сестры ушли на крышу, хотя там было еще жарко. Они сидели на коврике, а между ними стояла пиала с кислыми зелеными сливами. Солнце палило нещадно. Внизу на улице бродячие торговцы расхваливали свой товар.
– Сестра, будь же повеселей. Ладно тебе. После его исчезновения прошли уже недели, а ты ходишь с мрачным лицом. Ты ведь получаешь его письма, верно? Мне кажется, что они должны подбадривать тебя.
Ройя не знала, можно ли делиться своими сомнениями с Зари, но ведь это была ее единственная сестра.
– Его последнее письмо было немного странным, – призналась она наконец.
– О-о? – Зари взяла зеленую сливу и вонзила в нее зубки.
– В нем он беспокоился, что случится переворот и премьер-министра Мосаддыка свергнут.
– Как романтично.
Ройя легла на ковер и положила руки под голову. Солнечные лучи ласково касались ее лица, хотя Маман наверняка не одобрила бы это. Она боялась солнца, боялась веснушек и загара. Она считала, что ее дочки должны всегда оставаться белолицыми. Все иранцы считали, что чем кожа белее, тем она красивее, и Ройю это злило.
На ее глаза навернулись слезы. Она хотела быть рядом с Бахманом. Биологическая ли это потребность или детская глупость – неважно, Ройя ничего не могла с собой поделать и не могла прогнать свое желание.
Внезапно испачканные соком сливы пальцы Зари погладили ее по щеке, вытерли слезы.
– Ладно тебе. Хватит. Я уверена, что у него все нормально. Скорее всего, он исчез по… веской причине. Я уверена, что они сейчас где-нибудь на севере у моря, вот и все. Всем известно, что его мать любит хвастаться их тамошней виллой. Хочет утереть нам нос. Ладно тебе, сестрица. Я уверена, что с ним все в порядке.
– Он сказал бы мне, – возразила Ройя, пока липкие пальцы Зари продолжали гладить ее лицо. – Вероятно, он арестован. Или прячется от полиции. Он сообщил бы мне, если бы просто поехал на виллу.
Крики торговца дынями, толкавшего свою тележку по улицам, в безжалостную летнюю жару звучали печально, почти как призыв к молитве.
– Вставай, сестрица. Возьми себя в руки. Пойдем в «Канцтовары». Я уверена, что тебя там ждет письмо.
* * *
Когда Ройя зашла в магазин,
