В Питер вернутся не все - Анна и Сергей Литвиновы

Но я много видел на свете людей, знающих, к примеру, живопись от «а» до «я», обладающих огромным вкусом и интеллектом в том, что касается чужого творчества, однако не умеющих нарисовать ничего, кроме «палка, палка, огуречик». А Вадюша, даже совсем юный, оказался не таков. Это я понял уже при первой нашей встрече. Точнее, сразу после нее, когда читал принесенный парнем сценарий.

Скажу одно: сценарий был великолепен. Подобные я читал разве что у Шпаликова. И при том – абсолютно «непроходной». Представьте себе только: он хотел снять кино по мотивам – ни больше ни меньше! – Кафки, которого в ту пору не только не издавали в СССР, но само его имя было запрещено произносить на людях. Я немедленно вызвал Вадика к себе, позвонив соседям – в его коммуналке даже телефона не было. Когда он явился, был с ним сух и грозен.

– Ты что, проверяешь меня? – начал я с порога. – На арапа берешь? Забирай свои писания и проваливай. И больше никому не показывай. Еще лучше – сожги. А если когда сделаешь нормальный текст – приходи.

Он молча развернулся и отправился восвояси. Я все-таки не выдержал, выглянул за ним на лестничную площадку и проговорил: «А сценарий-то хорош». Он бросил на ходу: «Я знаю» – и беспечно сбежал по ступенькам.

Эх, иногда думаю я, где ж теперь тот мальчик? Тот юный неподатливый гений? Эх! Укатали сивку крутые горки...

Ровно через неделю он появился в моей холостяцкой квартире снова, с пачкой листов. Я взял их, попросил его соорудить нам обоим чайку – он безмолвно и покорно согласился – и стал читать. Для себя решил: если парень опять принес мне что-то заведомо не проходное – пошлю его ко всем чертям немедленно. Кино – искусство компромисса. Режиссер, помимо всех прочих талантов, должен уметь ладить со всеми. И с властями (тогда), и с продюсерами (сейчас), и с актерами, особенно звездными, и с группой, включая парня, что возит тележку, и даже – с погодой, прохожими, любопытствующими милиционерами... И, конечно, с Господом Богом: чтобы актер не запил в разгар съемок, чтоб декорации не сгорели (как у Митты в «Экипаже»), а проявщики не запороли пленку (как у Тарковского в «Сталкере»).

Новый сценарий у Вадика оказался, в смысле возможного утверждения, получше. Во всяком случае, подпись прокопенковского мастера на нем стояла. Но все равно он был на грани. Разве что для студенческой работы подобное дозволялось. Короче, скрипт являлся вариацией на тему гоголевских «Старосветских помещиков», но перенесенных в новое время. Само по себе – уже почти криминал. Какие при социализме старосветские помещики – символ бездуховности и безыдейности? А в сценарии не было вдобавок ни слова, ни картинки ни о колхозах, ни о советской власти, ни о социализме. Безмолвие, показавшееся мне нарочитым. Как будто действие происходит вне времени, и не понятно, «какое, милые, у нас тысячелетье на дворе». Получался криминал номер два. Ну и, наконец, показана реальная, а не лубочная жизнь четы пенсионеров: он – бывший учитель, она – врач. В сценарии старики ворчат друг на друга, окучивают картошку на своем огородике, дедок идет за водой к колодцу, бабушка солит огурцы... Вот они едут в райцентр на дряхлом автобусике... сидят в очереди в поликлинике... А потом – старуха на обратном пути, прямо на автобусной остановке, в километре от села, помирает. И дед заходится над ее телом в рыданиях, понимая, что он потерял и что скоро придет его черед...

Знаете, молодой человек, сейчас на подобные фильмы режиссеры выцыганивают деньги у богатеев, а затем (если повезет и если получилось более-менее талантливо) возят их по фестивалям. Арт-хаус! Авторское кино! Ненавижу эти термины. Кино бывает интересным, а бывает – нет. Задевающим за живое – или оставляющим равнодушным. Авторы – сценарист, режиссер, главный оператор – любят своих героев. Или – гораздо чаще – нет. В последнем случае фильм не удается. И – все!

Сейчас в российском кино героев мало кто любит. Их в основном всякими уродами показывают... «Бумер», «Бумер-2», «Русалка», «Изображая жертву»... Ужас, что там за люди! Вурдалаки! И никого любить не хочется.

Я растекаюсь мыслью по древу? А вы торопыга, Дима... Все ваше поколение – торопыги. Впрочем, такими всегда, наверное, кажутся молодые... Хорошо, перехожу к сути.

Прокопенко изначально, потенциально был грандиозно талантлив, но когда я с ним встретился, он не умел абсолютно ни-че-го. Ни найти актеров (а хотел, чтобы у него главные роли, старичков, обязательно непрофессионалы сыграли). Не умел он и работать с ними. Ни развести мизансцену. Ни поставить свет. Ни договориться о съемках даже с самыми захудалыми властями вроде сельсовета... И всем практическим азам режиссерской профессии его учил я. Надо отдать Вадику должное: он хватал все на лету. Усваивал быстро. И к концу своего дипломного фильма уже кое в чем поднаторел. А потом я (меня, честно сказать, самого захватила работа) по своей воле приходил к нему в тон-студию, потом в монтажную, учил основам и хитростям озвучки и монтажа...

Короче, сделали мы фильм. «Мы» я говорю потому, что считаю себя полноправным соавтором прокопенковского диплома. Я б даже сказал сейчас, с высоты лет, что мой вклад в его короткометражку составлял процентов семьдесят, а его – тридцать. Собственно, его там только и были идея да сюжет. А все остальное время он просто проработал у меня, как у фактического режиссера, ассистентом.

Но фильм удался, ничего не скажешь. Разумеется, Прокопенко за диплом поставили «отлично». Но мало того! Слухи о картине никому не известного вгиковца поползли по Белокаменной.

В те времена, когда не было никакой рекламы и этого вашего пиара, сарафанное радио исправно поставляло интеллигентной Москве информацию: что смотреть, что читать, какую музыку слушать, на какие выставки ходить. И, как правило, лажи не случалось. Народная молва не ошибалась. Вот и про наш двадцатиминутный фильм «Люба и Павел» (так он назывался) заговорили. Умоляли приехать, устроить просмотр. Стремились попасть. Даже принялись делать заказы из научных и учебных институтов: привезите в наш ДК картину, приезжайте рассказать о фильме.

Разумеется, полуподпольная несанкционированная популярность короткометражки не могла пройти мимо партии и правительства. Картину (а она существовала в единственном экземпляре) затребовал хозяин Госкино Ермаш. Забегая вперед, скажу: ни мы, ни кто-либо еще пленку больше не видел. Говорят, потом ее смотрели даже в отделе культуры ЦК партии. И у кого-то на дачах. И короткометражка была признана безыдейной, вредоносной, чуть ли не подрывной.

Ну, конечно, решения ЦК по своему поводу Прокопенко не дождался – рылом не вышел. Дело передали в отдел культуры МГК.[5] Уж там нам навесили по полной программе... И опять – я, словно старожил-нянька при новобранце, ходил вместе Вадиком на все проработки. Уверен: когда б не мои страстные, полные огня и демагогии филиппики в его защиту, он бы так легко не отделался.

Однако и без того решения партийцев оказались неслабыми. Мастеру, руководителю диплома, – строгий выговор с занесением в учетную карточку, мне, оператору, – партийный строгач без занесения. А личное дело комсомольца Прокопенко передали в горком комсомола. И там его, недолго думая, из рядов ВЛКСМ исключили.

А нашего фильма, повторюсь, никто больше никогда не видел. Его не просто положили на полку. Его – смыли. И не нашлось у нас, как бывало с другими, тайных заступников, осмелившихся не выполнить решения партии и, на свой страх и риск, сохранить оригинал в архивах.

После этого Вадик пропал. Он перестал звонить, появляться. Даже диплом свой не пришел получать. Разные слухи про него ходили: запил, уехал на БАМ, ушел в монастырь, ударился в сектантство... Самое интересное: где он пропадал, так и осталось неизвестным. Табу навсегда.

И вот однажды – минуло года три – я столкнулся с ним на улице. Совершенно случайно, и то только потому, что свой «жигуль» тогда в ремонт отдал и временно передвигался по городу на общественном транспорте. Помню, попался он мне навстречу на Таганке, недалеко от знаменитой «Блинной». Бредет себе – пальтишко куцее, потертое, с драной подкладкой, на ногах – какие-то немыслимые чеботы чуть ли не с обмотками, лицо одутловатое, цвет нездоровый. А, главное, совершенно потухший, рыбий глаз. Куда только делся тот блестящий, юный и румяный модный вгиковец! Не знал бы его столь близко – вовек бы не узнал. Передо мной стоял натуральный бич – бывший интеллигентный человек – во всей своей неприглядной красе.

Мы поздоровались – я даже, помнится, его обнял. Знаете ли, скучал я по нему. Считал, что с ним родная партия поступила несправедливо – подрезала крылья на самом взлете. Тогда даже стреляные воробьи после партийных выволочек, бывало, не оправлялись, а уж куда там птенцу вроде него... И я отчего-то чувствовал свою за него ответственность. Поэтому тут же сказал, что его от себя не отпущу. Он подчинился – скорее равнодушно, чем охотно. Я поймал такси и повез его обедать в «Арагви» (у меня там блат был). Официант, конечно, косился на Вадимов вытянутый свитерок с дырками на локтях, но меня обслуживал, как дорогого гостя.