Откровенные рассказы странника духовному своему отцу - Сбоорник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шли мы лесом, и он с молчанием был весь углублен в молитву. Вдруг он сказал мне[ 21 ]: «Как жалко! Горит уже церковь, вот упала и колокольня». Я сказал ему: «Перестань воображать пустое, это тебе искушение, надо все мечты скорее отвергать. Как можно видеть, что делается в городе? Мы от него еще за 12 верст». Он послушался, продолжал молиться и замолчал.
К вечеру пришли мы в город, и я действительно увидел несколько сгоревших домов и упавшую колокольню, которая была построена на деревянных сваях, и людей, толпящихся около и удивляющихся, как упавшая колокольня никого не задавила. По соображению моему, все это несчастие произошло в то самое время, когда говорил мне о том слепой. Вот он и начал мне говорить: «Ты сказал, что видение-то мое было пустое, а вот оно так и есть. Как не благодарить и как не любить Господа Иисуса Христа, который открывает благодать свою и грешникам, и слепцам, и неразумным! Благодарю и тебя, что ты меня научил сердечному действию».
Я сказал ему: «Иисуса Христа любить люби[ 22 ] и благодарить благодари, но принимать разные видения за непосредственные откровения благодати остерегайся, ибо сие часто может случаться и естественно, по порядку вещей. Душа человеческая относительно не связана местом и веществом. Она может видеть и во тьме, и весьма отдаленное, как вблизи происходящее. Только мы не даем силы и ходу этой способности душевной и подавляем ее или узами одебелевшего нашего тела или запутанностью наших мыслей и рассеянных помыслов. А когда мы сосредоточиваемся в самих себе, отвлекаемся от всего окрестного и утончаемся в уме, тогда душа входит в свое назначение и действует в высшей степени, так это дело естественное. Я слыхал от покойного моего старца, что и не молитвенные люди, а или способные к тому, или болезненные в самой темной комнате видят свет, как он исходит из всех вещей, различают предметы, ощущают своего двойника и проникают в мысли другого. А что при сердечной молитве происходит прямо от благодати Божией, то так насладительно, что никакой язык изречь не может, и ни к чему вещественному применить и ничему уподобить того нельзя. Все чувственное низко в сравнении со сладостными ощущениями благодати в сердце».
Мой слепой внял этому с усердием и еще более стал смиренным. Молитва в его сердце развивалась более и более и несказанно его услаждала. Я радовался этому от всей души и усердно благодарил Бога, что Он сподобил меня видеть такого благословенного раба своего.
Наконец дошли мы до Тобольска, я привел его в богадельню, оставил там и, любезно простившись, пошел в путь свой далее.
С месяц шел я потихоньку и глубоко чувствовал, как назидательны и поощрительны бывают добрые живые примеры. Часто читывал «Добротолюбие» и поверял все то, что я говорил слепому молитвеннику. Его поучительный пример воспламенил во мне ревность, признательность и любовь к Господу, молитва сердца настолько меня услаждала, что я не полагал, есть ли кто счастливее меня на земле, и недоумевал, какое может быть большее и лучшее наслаждение в Царствии Небесном. Это не только чувствовал внутри души моей, но и все наружное представлялось мне в восхитительном виде, и все влекло к любви и благодарению Бога: люди, деревья, растения, животные – все было мне как родное, на всем я находил изображение имени Иисуса Христа. Иногда чувствовал такую легкость, как бы не имел тела, и не шел, а как бы отрадно плыл по воздуху. Иногда входил весь сам в себя и ясно видел все мои внутренности, удивляясь премудрому составу человеческого тела. Иногда чувствовал такую радость, как будто сделан я царем и при всех таковых утешениях желал, когда бы Бог дал поскорее умереть и изливаться в благодарности у подножия Его в мире духов.
Видно, я неумеренно наслаждался этими ощущениями, что ли, или уже таково было попущение воли Божией, но по некотором времени я почувствовал в сердце какой-то трепет и страх. «Не было бы мне, – подумал я, – опять какой беды или напасти, подобно как за ту девку, которую я научил Иисусовой молитве в часовне». Помыслы надвигались на меня тучей, и я вспомнил при этом слова преподобного Иоанна Карпафийского, который говорит, что часто учивший предается в бесчестие и терпит напасти и искушения за пользовавшихся от него духовно. Поборовшись с теми помыслами, я усугубил молитву, которою отогнал их совершенно, и, ободрившись, сказал в себе: «Да будет воля Божия! Готов все терпеть, что ни пошлет мне Иисус Христос за мое окаянство и гордостный нрав. Да и те, которым я недавно открыл тайну сердечного входа и внутренней молитвы, были и прежде моей с ними встречи приуготовлены непосредственным тайноучением Божиим».
Успокоившись этим, я опять пошел с утешением и молитвой и радовался более прежнего. Дня два было дождливое время, и дорога так разгрязла, что едва можно было вытаскивать из грязи ноги. Шел я степью и верст 15 не встречал ни одного селения. Наконец, под вечер увидел у самой дороги один двор, обрадовался и подумал: «Вот здесь попрошусь отдохнуть и переночую, а завтра поутру, что Бог даст, может, и погода будет получше».
Подойдя, увидел хмельного старика в солдатской шинели, сидевшего у одного двора на завалине, и поклонился ему, да и говорю: «Нельзя ли у кого попроситься здесь переночевать?» «Кто может пустить, кроме меня? – закричал старик, – я здесь главный! Это почтовая станция, а я смотритель». – «Так позвольте, батюшка, мне ночевать у вас!» – «А паспорт у тебя есть? Подавай законный вид на лицо». Я дал ему свой паспорт, а он держит его в руках да опять спрашивает: «Где же паспорт?» «У вас в руках», – ответил я. «Ну, пойдем в избу». Смотритель надел очки, прочел и говорит: «Точно вид законный, ночуй. Я ведь добрый человек, вот поднесу тебе и чарку». «От роду не пью», – ответил я. «Ну так наплевать, по крайней мере, с нами поужинай». Сели за стол, он да кухарка, молодая баба, тоже довольно выпивши, и меня посадили с собой. Во все время ужина они бранились, укоряли друг
