Откровенные рассказы странника духовному своему отцу - Сбоорник

Так мы с добрым барином лежали да и поговаривали. Вот и я спросил его: «Думаю, батюшка, вам не без хлопот и не без беспокойства с странноприемницей? Ведь также много нашей братии странников ходят от нечего делать или по лености к делу да и шалят на дороге, как мне случалось видеть». «Немного таких случаев было, все больше попадали истинные странники, – ответил барин. – Да мы еще более ласкаем и удерживаем у себя пожить таких шалунов. Они, поживши между добрыми нашими нищими, Христовыми братиями, часто исправляются и выходят из нищеприемницы смиренными и кроткими людьми. Вот недавно был тому пример. Один здешний городской мещанин до того развратился, что решительно все гоняли его палками от своих ворот, и никто ему не давал даже и куска хлеба. Он был пьяный, буйный и драчливый человек, да еще и воровал. В таком виде и голодный пришел он к нам, просил хлеба и вина, до которого он был чрезвычайный охотник. Мы, ласково приняв его, сказали: «Живи у нас, мы будем давать тебе вина сколько хочешь, но только с тем уговором, чтобы ты, напившись, сейчас ложился спать, если же хоть мало забунтуешь и заколобродишь, то не только прогоним тебя и никогда не примем, но даже я сделаю отношение исправнику или городничему, чтоб сослать тебя на поселение как подозрительного бродягу». Согласившись на это, он у нас остался. С неделю или более действительно пил много, сколько хотел, но всегда по обещанию своему и по приверженности к вину (чтоб его не лишиться) ложился спать, или выходил на огород, лежал там и молчал. Когда он отрезвлялся, братья нищеприемницы уговаривали его и давали совет, чтобы воздерживаться, хотя бы сначала понемногу. Итак, он постепенно стал пить меньше и, наконец, месяца через три сделался воздержным человеком, и теперь где-то нанимается и не ест втуне чужой хлеб. Вот третьего дня он приходил ко мне с благодарностью».

«Какая мудрость, по руководству любви совершаемая!» – подумал я, да и воскликнул: «Благословен Бог, являющий милость Свою в ограде ограждения вашего!»

После этих бесед мы с барином, соснувши с час или с полтора, услышали благовест к заутрени, собрались и пошли, и только что вошли в церковь, а уже барыня давно тут и есть со своими деточками. Отслушали утреню, а вскоре после нее началась и Божественная литургия. Мы с барином да с одним малюткой стали в алтаре, а барыня с малюткой барышней – у алтарного окна, чтобы видеть возношение Святых Даров. Боже мой! Как они молились на коленях и заливались радостными слезами! Какие просветленные сделались у них лица, так что и я, глядя на них, досыта наплакался.

По окончании службы господа, священник, слуги и все нищие пошли вместе к обеденному столу, а нищих-то было человек до сорока; тут и увечные, и с больными лицами, и ребята. Все сели за один стол. Какая была тишина и молчание! Я, приняв дерзновение, легонько сказал барину: «В обителях читают жития святых во время трапезы, вот бы так и вам, а у вас есть круг Четий-Миней». Барин, обратившись к барыне, говорит: «В самом деле, Маша, заведем-ка такой порядок. Это будет преназидательно. Вот в первый обед буду читать я, потом ты, а там батюшка, а впоследствии братья по очереди, кто умеет». Священник, кушая, стал говорить: «Слушать я люблю, а уж читать покорный слуга, у меня нисколько нет свободного времени. Как прибежишь домой, то не знаешь, как поворачиваться, все хлопоты да заботы; и то надо, и другое надо; ребят куча, да и скота вволю, целый день в суете, уж не до чтения или поучения. Что и в семинарии-то выучил, так и то давно уже забыл». Услышавши это, я содрогнулся, а барыня, сидя возле меня, как схватит меня за руку да и начала говорить: «Батюшка это говорит по смирению, он всегда так себя унижает, а он предобрейший и богоугодной жизни. Вот уже 20 лет вдовствует и воспитывает целую семью внучат, а притом и часто служит». При этих словах мне пришло на ум следующее изречение Никиты Стифата в «Добротолюбии»: «По внутреннему настроению души измеряется естество вещей, то есть кто каков сам, тот так и о других заключает», и далее говорит он же: «Кто достиг истинной молитвы и любви, тот не имеет различения вещей, не различает праведного от грешного, но всех равно любит и не осуждает, как и Бог, Который повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Мф. 5, 45).

Опять началось молчание. Против меня сидел совершенно слепой нищий из нищеприемницы. Барин кормил его, разрезал рыбу, подавал ложку, наливал ему похлебку. Пристально смотревши, я заметил, что у того нищего всё рот открыт, а язык беспрестанно шевелится и как бы трепещется. Я подумал, не молитвенник ли он, и стал примечать больше.

При самом окончании обеда одной старухе сделалось дурно, ее крепко схватило, и она застонала. Барин с барыней отвели ее в свою спальню и положили на постель. Барыня осталась ходить за ней, священник на случай пошел за запасными Святыми Дарами, а барин приказал запрячь карету и поскакал за доктором в город. Все разошлись.

Я чувствовал как бы молитвенный голод, была сильная потребность молитвенных излияний, а уединения и молчания уже другие сутки не было. Я чувствовал в сердце как будто какое-то наводнение, которое стремилось прорваться и излиться во все члены, но так как я сие передерживал, то и сделалась сильная боль в сердце, – впрочем, какая-то отрадная, требующая безмолвного успокоения и насыщения молитвою. Здесь мне открылось, почему истинные делатели самодействовавшей в них молитвы убегали от людей и скрывали себя в безызвестности, также я понял, почему преподобный Исихий и самую духовную и полезную беседу, но неумеренную, называет празднословием, как и святой Ефрем Сирин говорит: «Добрая речь – серебро, а молчание – чистое золото».

В соображении всего этого, я пошел в нищеприемницу, там все после обеда отдыхали. Я залез на чердак, успокоился, отдохнул, помолился. Когда встали нищие, я нашел слепого и вывел его за огород. Мы уединенно сели да и начали беседовать.

«Скажи Бога ради, на пользу душевную ты творишь Иисусову молитву?» – «Я давно уже беспрестанно ее творю». – «Что же ты от этого чувствуешь?» – «То только, что не могу ни день ни ночь быть без