Саратовские игрушечники с 18 века по наши дни - Пётр Петрович Африкантов

не ожидая ответа, продолжила. – Игрушки – это те же люди, со своими характерами и манерами. Я их и ругаю, и стыжу, и хвалю – а вы говорите скучно. А хотите, я вас научу лепить и о глине расскажу много чего?

– Глину мы тоже видали, сараи мажем, саманы сбиваем, – сказал Илларион, решив пока не говорить девушке о собственном игрушечном деле. – Да и какое это дело по сравнению с этим. – Он окинул взглядом помещение. – Тут целая мастерская, а у них в деревне лепят после ужина, как стол освободиться или на широкой кухонной лавке, размах конечно не тот.

Фима засмеялась. Илларион насупился.

– Не сердитесь, я не про саманы…, я про лепное дело, – сказала Фима. – У вас ведь в деревне лепкой не занимаются?

– Так если что из надобности, – уклончиво ответил юноша, думая о том, что если он скажет о собственных игрушках, то девушка замкнётся и разговора не получится.

– А что, из надобности?

– У нас в чулане и сейчас петух глиняный стоит, дед слепил.

Девушка удивлённо подняла брови.

– Понадобилось соседского петуха от нашего двора отвадить, – добавил Илларион.

– Зачем?

– У нас в деревне хороший петух особую цену имеет, это, можно сказать, авторитет хозяина. И каждый в своём хозяйстве старается таким петухом обзавестись, чтоб в драке другим не уступал.

– А ваш, что же, уступал? – полюбопытствовала Фима.

– Наш не уступал, только сосед наш Фомка, как отец рассказывал, откуда-то привёз драного петушишку, который всех петухов в деревне побил. Вот дедушка и слепил из глины такого же петуха как наш и выставил его на навозную кучу.

– И что, получилось?– заинтересовалась девушка.

– Забияка Фомкин на него налетает и в толк не возьмёт, почему глиняный петух не убегает?

– Он, что поверил, что петух настоящий!? – удивилась девушка.

– Ещё как поверил! Клюёт, крыльями бьёт, а тому, хоть бы что.

– И чем дело кончилось?

– Кончилось тем, что Фомкин петух сбежал, когда наш, глиняный его в голову клюнул.

– Как это, клюнул? Он же не живой…

– Он в виде ваньки-встаньки сделан, качается. Если его сильно отклонить в сторону хвоста, то, возвращаясь в первоначальное положение, он как бы клюёт. Вот так и клюнул…

Фима весело засмеялась. – Рассмешил ты меня этой историей, давно уже так от души не смеялась. А говорил, что в вашей деревне лепкой не занимаются, а только сараи глиной мажут, а у вашего деда талант, петух и тот глиняного петуха от настоящего не отличил.

– Это так, по необходимости. Игрушки тоже по необходимости лепим для ребятишек, а чтоб как вы, то нет, – немного проговорился Илларион.

– А вы попробуйте, – и Фима подала парню кусок глины.

– Боюсь осрамиться, – сказал юноша, но глину взял и тут же слепил вислоухую собачонку.

– Вот…. А говорите, что серьёзно не лепите, – заметила девушка, искренне удивляясь ловкости Илларионовых пальцев. – Ваши руки лепить должны, а вы сани рубите. Дайте – ка мне вашу руку. – Фима взяла в ладони Илларионову кисть, повернула её ладонью вверх, посмотрела на неё изучающе, пощупала подушечки пальцев и, быстро отбросив кисть на стол, весело засмеялась, – не своим делом занимаетесь Илларион, не сво-и-и-м.

– А, каким же?– спросил удивлённо юноша.

– А у вас имя интересное. Ил-ла-ри-он,– произнесла девушка по слогам, переменив тему разговора.

– Так поп окрестил, – буркнул, смутившись, парень и немного помолчав, добавил, – как будто ты сама Прасковья или Евгения.

– Да вы не обижайтесь, – произнесла миролюбиво девушка, – имя интересное, встречается редко. Я, так его первый раз слышу, мне понравилось.

– Правда?! – Илларион обрадовался и согласно кивнул. – У нас в деревне Фимами никого не зовут, а Илларион я один на всю округу.

– Я, Ефимия, а зовут Фима, так короче. Меня Ефимией никто и не зовёт. А вот вас по-другому и не назовёшь. Илларион, есть Илларион, вот и всё.

– Моё имя в деревне тоже укоротили, Ларионом все зовут, а можно и совсем коротко – Ларя,– подсказал юноша.

– Так вас жена будет называть, да близкие, семейные, – лукаво, взглянув на Иллариона, проговорила калечка.

В этот вечер Фима долго рассказывала Иллариону о том, где они глину берут, с чем смешивают. Но чем дольше девушка говорила, тем меньше воспринимал сказанное ею Илларион. Он просто смотрел на её аккуратненький милый ротик, да на то, как мелькали в её глазах чудные искорки. Этот вечер 1854 года не прошёл для молодых людей бесследно. Наутро Илларион с отцом уехали. А почти через год, 23 января по старому стилю запряг Илларион в санки Чубарого, да и привёз Фиму к себе в деревню, прихватив с собой мешок Елшанской глины. Иллариону исполнилось к тому времени девятнадцать, а Ефимии шестнадцать лет.

«Илларион Африкантов молодушку горбатую с Елшанки привёз», – судачили по деревне бабы. А девки на выданье, уязвлённые поступком Иллариона, встретив его, обязательно спрашивали: «Что-то твоя из дома не выходит, прячешь её что ли?» И нарочно, уходя, начинали прихрамывать да кособочиться. Илларион был парень хоть куда, и девчата в деревне на него засматривались, каждая с удовольствием бы за него замуж пошла, а тут он взял да и отмочил такое. Свекровь же Фимина откровенно плакала без голоса, глядя незаметно на сноху-калеку и молчала, Африкант кряхтел и тоже молчал.

Но только недолго было такое отношение к Фиме. Кроме лепки игрушек, оказалось, она ещё умела вышивать, шить и вязать. Делала она это искуснейшим образом. Вскоре потянулись к ней деревенские модницы не только из своего села, да и с соседних сёл тоже. Сначала из Графки пришли, потом из Ворыпаевки, а там и из Песчанки с Большой Фёдоровкой. И поплыла Фимина слава по округе. Африкант же, откровенно, похваляясь среди мужиков невесткой, как бы, между прочим, говорил: «Вязальщиц снопов в этом году найму из Большой Фёдоровки». А Прохор – сосед, до которого туже всех доходило, обязательно говорил: «Конешно, твоя сноха в поле не работница, куда денешься, надоть нанимать».

– Дурак ты, Прохор, – укорял его Африкант, – её руки больше стоят, а ты – снопы-ы. Этими руками снопы даже при здоровом теле не вяжут. Она вон связала барыне оборки, вот и плата вязальщицам, да и косцам заодно.

– Верна-а, сосед, не подумалось как-то, – ответствовал Прохор.

– А ты думай, прежде чем языком по зубам колотить.

Лепку же Фима не оставила, а наоборот, приобщила к ней не только Иллариона, но и брата его Евдокима с женой. Мужики были молодые, смекалистые, быстро поняли, что из глины можно «копейки» лепить, да так дружно и занялись этим подсобным ремеслом. Семья Евдокима, правда, лепила игрушки