Звезда Аделаида - 2 - GrayOwl

Даже хорошо, что с появлением новаго Господина дома прежний, ну то есть бывший, мой-то Снепиус Малефиций, унялси, а его Госпожа ноложница померла. Ну, туда ей, развратнеце и гаварливай бабе, и дорога - в царство Плутона извечного. Хоть и пагаваривают рабы кухонные и бабы треипливыя, им жратву с тилег калоноф приносившех с пару нидель таму, что боги священных, по панятиям уэсгх`э, этих новеньких х`васынскх`, откель-то с васточной, чюжедальний стараны, езыку латыни благородному ни абучиных покуда, вот как я, не розумиющих и даже ниразумных пиктов, живут на небесах в агромаднийшых шатрах и перуют с душами усопших, и охотятся с ними, а некатарые пагаваривают, что их боги даже заченают им, живым, детей, но это всё бабские росскозни, и не верю я им. А кухонныя робы - итак и вовсе зброт, в жизни нимытый никое же, даже в бочке, што во дваре стаит.

Я же получил абразование, миня научили петь по складам и по слуху, а он у меня дюже ладный - схватываю милодию на лету, с первого раза и навсегда. Все песиньки, даже децкие, помню я до сих пор приатлична, но не нужны ани Гаспадам боле.

Вот только, видемо, ни ведает о маём таланте, и никто дажи брат евойный сводный Квотриус, с каторым Гаспадин дома гришит вельми, ни росказал, угодны песни маи новому Гасппадину, ибо ни разу ещё он не приказал мне спеть даже песенку поприличнее, дабы ни оскарблять господский слух, если Снепиус Северус уж такой неженка, кокой ужь есть.

Вот и… таким, уродом, меня саделали в децве на патребу тогдашнему любимому Господину дома Снепиусу Малефицию да развесёлой ноложнице своей Нывх`э, коя, съездив куда-то пат старость лет, на север, в горы, просила всех рабов и даже домочадцев - вот ноглющая! - называть её нездешним, верно, выдуманным именем «Нина». Мне бы это ничего ровным щётом не стоило - падумаишь - Нывх`э, Нина, кокая разница мне-то. Однако не называл я её иминем прасимым, веть и у рабов есть собствиная гордость, не захотел я плясать по дудку её женсково, а, значит, глупого, нипалнаценаго желания. Не очинно-то жаловал я Нывх`э и до, и посли смерти не жалую. Пускай, как учил меня мой истинный Гаспадин Снепиус Малефиций, бродит её душа в печальном, бистилеснам, одинокам царстве мёртвых. Мне-то ещё нескоро туда собираться. А так - Нывх`э, Нина - у всех рабов была на слуху, все старались угадить ей получше, кухонные рабы откармливали её по приказу Господина белым мясом кур, и съедала она, бывалоча, по шесть-семь грудок. От и сожрала всех цыплят аткормлиных и даже кур-нисушек. Вот каковой почёт оказывался простой рабыне. Я, может, павыше её занимал положение пред Гаспадами теми. А вот Снепиус Малефиций мне отец истинный и единый, иба никто ни трогал больше мать мою, и полан гордасти я от этого знания важного.

Любил он очинно, когда я смишил его и гастей многех на пирах и распивал перед всеми умилитильно тониньким голоском песни зазорные, кои молодёжью бесстыжиий поються молодым супругам пред нощью их перваю. А я ж савсем малиньким был, ну, ни знаю, годочков сими, как давно пакойная матушка говаревала. Вот, чтобы голосок ни ломался в возрасте становления мужчиною, как, говарил мне мой Гаспадин мой и батюшка, завсегда бывает с мальчиками, миня и сделали… таким - уродом акаянным да багами забытым.

Уж откорнали мне яички быстренько, я только острую боль почуйствовал, но было очинно больно, кровищи много, аж рану прижигали калёным железом, а я всё вытирпел ради батюшки, почти дажи и ни плакал, токмо чуйств решился. Ох, и плакала же матушка моя тагда. Но я не рапщю - всё лучше одному да при Гаспадах, кокими бы оне розврощёными ни были, столаначальником быть, чем по етим шлюхам - рабынем, грязным шлюхам, от каторых ни отказываеться батюшка мой, да вот маладые Гасппада токмо мижду сабой лижуться, бегыть в поисках удавольствий всяческих нехороших. Мне бы хватило только аднаго разика с харошей женщиной побаловаться, но сам знаю, что я - кострат, и чуйства сего испытывать не должон. Аднако чуйство есть во мне, как ни плеши.

Только что ж Гаспадин Северус нашол в стафшем безумным опосля этого похода и особливо после попытки папасть прежди времина в Аид пичальтный, Гаспадине Квотриусе? Уж никак понять не могу. Бросил бы Гаспадин дома этого свободного, по велению старого Гаспадина, парня, да и завёл себе потаскушек из рабынь, покуда он холост. А потом бы взял себя эту Одривану и наплодил бы детишек ораву.

Они ж оба - мужчины хоть куда, оба маладые одинкава да сильные. Соки ярые, должно быть, так и струятся по их жилам, а сбросить-то и некуда. Даже Гаспадин Северус - калдун, хошь и не ромей на вид, но нос у ниго от Снепиуса Малефиция, бывшего Гаспадина маего, так, что ищо ниясно, от кого происходит мой типеришний Гаспадин. Но он же и сам по сибе вполне антиресный мужчина, только чернявый волосами и, верно, кудрявый телом, ну вот, как я, да бледный очинно и худой, что даска. Не то, что, полный мяса Господин Квотриус, хотя, какой он - сын рабыни, как и я, Гаспадин мне, на самам-то деле. Вот он ест правильно - жирную баранину, от вкусного запаха коей сам исходишь желанием вцепиться в ляжку и отнять её у Гаспод. Гаспадин Квотриус, хотя и его чирнаглазое, чирнавласое лицо я терпеть не могу, как не терпел хорошенького, но втайне зловредного личика Нывх`э, обворожил таинственно Гаспадина дома, самово колдуном будущево.А Квотриус ли - не еси и сам колдун?

Не иначе, как-то извратно, одним словом, любят они. Как же они делають это? Как палюбляють друг друга?Может, оды слагают и в любовях толька объесняються?Нет, им, молодым, мало сего… Им того, что у меня во кровях бурлит да передницу оттягивает, подавай. Я ж их знаю, молодых, и сам ещё не стар летами… И ни раз стоны я пахатливыя слыхивал па утрам ис апочевальни Госпадина Квотриуса…

Глава 69.

Даже невинный Гарри за увлекательнейшим процессом подсматривая, увлёкся им под конец, хоть и тщательно скрывал это даже от Северуса. Наконец, Северусу удалось под неслышимый, но такой одновременно и забавный рабской латынью, и горький по смыслу - об искалеченной Папенькой жизни сына, такого же, как и прочие многочисленные, в отличие от «избранного» Квотриуса, сыновей - рабов, но оставшихся полноценными мужчинами, внутренний монолог Выфху, оставить свою назойливую, как какой-то комар болотный августовский, нажористый, тоже с брюшком после сытной ночи, плодоносящую невестушку на попечение в жопотищу уже набравшихся, ничего не понимающих братков, и ему удалось покинуть место чужого обжорства, так ничего и не попробовав, и не откушав своей говядины в тесте, замешанном… разумеется, на бараньем жиру. Вот она где - диетическая пища-то! Радуйся, Северус, что тебе еду оставили да какую «постненькую»! А запах-то, аромат прямо!