У обелиска (сборник) - Наталья Болдырева

Кажется, я закричала. И зажмурилась. И стала молотить руками и ногами по воздуху, словно по воде… Хотя успела подумать, что надо бы сгруппироваться – как учили на уроках физкультуры. Кажется. Я ничего не помню.

Я даже не помню, как уцепилась за какую-то балку. Мне показалось, что она сама прыгнула ко мне в руки, а я только схватилась крепко-крепко. И висела, пока снизу не услышала крик Василича, что он меня поймает.

Открыв глаза, я поняла, что вишу метрах в пяти над ним, стоящим на груде битого камня. Поймает? А если нет?.. Я подняла глаза и, оценив, сколько уже пролетела, отпустила руки. Как-нибудь не расшибусь.

Не расшиблась. Поймал Василич. Сам кувыркнулся, конечно, костеря на чем свет стоит больную ногу. Я, запоздало вспомнив о ней, вскочила и стала извиняться. Но он только отмахивался, мол, главное, я жива, извинялся за бранные слова и тут же снова сыпал ими.

Прибежала Галина. Тоже принялась ругаться, что я, безглазая, полезла не туда, куда она указывала мне. Перед ней я оправдываться не стала, только поинтересовалась, не нашла ли она там кого – на чердаке.

– Людей там нет, – хмуро ответила она. – А кошки, если и были, разбежались после такого грохота. Идем-ка и мы в больницу, надо бы вас с Василичем осмотреть на всякий случай. Вот ведь потянуло нас сегодня на приключения…

Потянуло. Да только не нас. Галину. Она же настояла и на том, чтобы я сегодня с ними пошла, и про «ребенка или кошку» она «узнала». И на чердаке вполне четко указала мне направление… Теперь вот идет быстро и спину держит прямо, как аршин проглотила, в мою сторону не смотрит. Что ж я ей сделала? Поговорить бы с ней… Но подходящие слова так и не шли на ум. А те, что шли, казались донельзя глупыми. Засмеет она меня, не дослушав. И толку-то…

У самых дверей больницы меня уже осенило: надо с Дмитрием Ивановичем поговорить. Может, он и не догадывается, что у его помощницы на душе творится? Пусть бы лучше он с ней поговорил обо всем… Он же умный. У него должно получиться.

И я, узнав, что он уже освободился и отправился к себе в кабинет, пошла к нему.

Дмитрий Иванович сидел за столом, упершись лбом в сцепленные перед собой руки. Я даже подумала, что он спит, и решила уйти, но он поднял голову.

– Приду попозже, – сказала я, не в силах смотреть в его измученные глаза.

– Нет, – возразил он жестким, как обычно, тоном. – Ты не из тех, кто приходит поболтать. У тебя должно быть важное дело. Говори.

– Дмитрий Иванович, я лучше потом…

– Никак не забудешь мирную жизнь? Это там еще могло быть «потом». И то – не всегда. А сейчас, здесь «потом» не бывает. Говори, Таня. Слушаю.

И я, чувствуя себя почему-то глупой школьницей, запинаясь через слово, рассказала ему обо всем. Про сплетни девушек, про странное отношение Галины ко мне… Только про сегодняшнее происшествие язык не повернулся рассказать. Не смогла я обвинить человека в попытке меня убить. Конечно, Дмитрий Иванович и сам бы догадался о том, чего я не сказала, если бы знал о произошедшем. Но, кажется, он еще не знал.

Поэтому он просто недоверчиво покачал головой:

– Ты считаешь, что Галя из глупой бабской мести пакостит тебе?

Рассказать? Не рассказать?

– Я хорошо знаю ее, уже не первый год, – продолжил он. – И знаю как человека, который выше всех подобных дел. И еще я знаю, что подозревать ее в ревности – совершенно беспочвенно.

Я поджала губы: знаем мы, как мужчины наблюдательны в том, что касается женских чувств. И, кажется, он прочитал мои мысли.

– Так же как тебя невозможно подозревать во влюбленности в меня, – он блекло улыбнулся и потрепал меня по плечу. – Я врач, Танечка. Старый врач. Я знаю людей несколько лучше, чем прочие… И к тому же… Это ведь именно она настояла, чтобы я взял тебя сюда. Каюсь, я пожалел тебя, когда мы вытащили тебя из-под развалин, но мало ли таких… А она подсказала мне, что можно устроить тебя к нам, дать и жилье, и работу понадежнее. И я сделал как она попросила.

– Зачем?

– Я уже тебе говорил, я…

– Нет, зачем она попросила?

– Вот тут ничего ответить не могу, – развел он руками.

– Зачем же она тогда… – пробормотала я ошарашенно. И замолчала, чтобы не сболтнуть лишнего. – Простите, что отвлекла вас, – быстро попрощалась я и выскочила за дверь, пока проницательный Дмитрий Иванович не задал какой-нибудь вопрос.

Надо бы найти Галину. Надо бы все-таки поговорить с ней. Надо бы узнать… Все лучше, чем маяться от неизвестности.

Но не вышло. До самого позднего вечера то она была занята, то я. Наконец сестричка Леночка мне сказала, что видела ее заходящей в свой кабинет.

Я пошла туда. К добру ли, к худу ли… Я увидела полоску света из-под неплотно прикрытой двери (а плотно она не закрывалась – дерево рассохлось, до войны еще надо было менять, но руки ни у кого не дошли, а теперь и не дойдут). А потом я услышала голоса. Но вместо того, чтобы уйти, подошла ближе. Говорил Дмитрий Иванович, и говорил непривычно горячо и сердито:

– Ты понимаешь, что это подсудное дело? Сейчас, когда каждая пара рук на счету, ты затеваешь какие-то глупые игры, которых я не понимаю – и не хочу понимать! Я тебя просто предупреждаю…

– Дмитрий Иванович, давайте я вам объясню, – тихо и спокойно предложила Галина.

– Что? – Казалось, он не поверил, что может услышать что-то, стоящее внимания. Я тоже. Но все же прислушалась. Как и он.

– Я должна была проверить одну свою догадку, – тем же тихим голосом сказала Галина.

– Догадку?

– Насчет Тани.

– И что же с ней не так?

– С ней все в порядке. Более чем в порядке. Она не болеет. Не страдает от истощения, хотя ест мало, как и все, спит тоже мало, работает много, но от усталости в обмороки не падает. И холод ей как будто нипочем. А еще она чудом остается жива, когда остаться в живых невозможно.

– Скрытый маг? – удивленно спросил Дмитрий Иванович. Поверить в то, что в наше время остались люди с невыявленными способностями к магии, было сложно. В начале войны всех обязали еще раз пройти проверку, и тех, у кого обнаружилась хоть малейшая склонность, передали в распоряжение магического ведомства – там всегда была нехватка кадров, а в последние годы, с внедрением новейших машин, – особенно.

– Нет, – сказала Галина. – У нее нет способностей. Есть у ее жениха.

– Но его же нет в Ленинграде?

– Он где-то на фронте. Но перед отъездом оставил ей один подарок. Косынку, которую она ни разу не снимала с тех пор, потому что пообещала ему.

– Оберег… – догадался Дмитрий Иванович. – Но разве это возможно? Я плохо разбираюсь в магических тонкостях, но помню из общего курса, что обереги такой силы воздействия, как ты предполагаешь, – одна из высших ступеней магии. Простым смертным она недоступна.

– Он не простой смертный. Он из НКВД.

Дмитрий Иванович помолчал, обдумывая ее слова.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Пусть жених Татьяны служит в НКВД, пусть у него есть доступ к высшей магии… Пусть он сделал своей невесте такой… царский подарок. Тебе-то с этого что? И мне – коль уж я твой начальник и поневоле оказался втянут…

– Вы не понимаете? – изумилась Галина. – Ах да, вы же не знаете тонкостей магии… Магия не зависит от личности человека – ни того, кто ее творит, ни того, на кого она направлена, только от свойств предметов, которыми при этом пользуются. Неважно, кто создал оберег, кто его носит. Эта косынка будет защищать любого, на ком она завязана. Даже не целая, даже если ее разорвать на полоски и каждую из них завязать кому-то вокруг шеи или руки, они будут оберегать – не так сильно, как целая вещь, но сейчас – и этого будет достаточно! Сколько людей можно спасти! Одной косынкой!

– А что же Таня? – тихо спросил Дмитрий Иванович.

– Ей тоже кусочек оставим.

– Ты затем и зазвала ее сюда?

Галина не ответила – наверное, кивнула, я не видела. Услышала только тяжелый вздох Дмитрия Ивановича.

– Неужели вы не понимаете!.. – почти простонала Галина.

– Понимаю. Только я никогда ей такого не скажу.

– Я скажу сама.

– Галя…

– Я не буду ей приказывать. Я объясню. И попрошу. Если она порядочный человек, сама согласится.

– Это подарок, Галя, – возразил Дмитрий Иванович. – Подарок жениха своей невесте. Это то, что касается только двоих.

– Так было до войны, – заметила Галина. – Так будет после победы. Но чтобы победа настала, всем надо чем-то жертвовать. Он не имел права, – Галина понизила голос, – распоряжаться такой силой ради одной обычной девушки. Такие обереги делаются только для высших членов правительства. И ему может грозить трибунал. Но мы же не будем подставлять под трибунал хорошего человека из НКВД? Мы просто немножко исправим то, что он в пылу влюбленности забыл сделать.