Небо Голливуда - Леон де Винтер

Родни: «Ты ополоумел? Мне не нужна ворованная машина! Все должно быть чисто! Ты думаешь, что имеешь дело с недоразвитым? Пошевели мозгами, прежде чем мне звонить! Можешь меня побеспокоить, только когда найдешь „чистую“. Не раньше».

Он с остервенением бросил трубку.

«Эта скотина хочет продать мне ворованную счетную машинку! Украденную из банка! О чем он только думает? Он же может просто зайти в любой магазин и купить».

Мускул: «Ими торгуют, как правило, специализированные магазины. Такие вещи покупают только банки. Как частное лицо ты вызовешь подозрение».

Из кухни вернулся Стив.

Стив: «Родни, у тебя есть глиняный кувшин?» Родни: «Кувшин? Зачем?» Стив: «Для саке».

Родни: «Оно же в бутылке».

Стив: «Ее пьют из маленьких глиняных рюмочек и при этом наливают из глиняного кувшинчика. Так вкуснее всего».

Родни: «Возьми обычный стакан. Ты же вино и пиво тоже пьешь из обычных стаканов».

Стив: «Это японский напиток. Это другое».

Родни: «Слушай, я не держу в доме такого дерьма. И оставь меня в покое. У меня сейчас голова занята другим».

Бенсон приглушил звук приемника:

– Я видел у них какую-то счетную машину. Очевидно, она сломалась.

– Почему они не считают вручную? – спросил Джимми.

– Слишком много денег. Их можно пересчитать только автоматически, – ответил Бенсон.

Грин спросил Бенсона, есть ли у него магнитофон.

– У меня еще остался старый катушечный «Ревокс».

– Нужно его подключить, чтобы записать все, о чём они говорят. Если наш план провалится, мы всегда сможем отступить. И тогда у нас будет предмет для обмена. Или для предоставления в полицию.

– «Ревокс» стоит в подвале.

– Этот ваш подвал – просто золотой прииск, – отметил Грин.

Все трое спустились по лестнице вниз. Бенсон завесил морозильник старой шторой, как будто она могла удержать дух Тино внутри. «Ревокс» томился на полке в шкафу рядом с другим электрическим и электронным хламом. «Ревоксу» было как минимум лет двадцать пять – стоячая настольная модель в обрамлении, сделанном под дерево. Считавшийся в свое время новейшим достижением техники «Ревокс» безнадежно устарел. Никаких фильтров, не говоря уже о долби-системе по устранению помех, – без сомнения, доцифровое поколение.

Бенсон указал на коробку с катушками.

– Там записана обычная музыка для вечеринок и тому подобное, – пояснил он.

– На сколько времени они рассчитаны? – спросил Джимми.

– Если использовать самую низкую скорость, то с такими большими катушками можно записывать дней десять, – ответил Грин. – А с сигнальным счетчиком – в два раза дольше.

Джимми хотел знать, как он работает.

– Он включает магнитофон, стоит им открыть рот, и выключает, когда они замолкают.

– Завтра я принесу из мастерской необходимые вещи, и мы все соберем, – сказал Бенсон. – Вы когда-нибудь раньше занимались чем-то подобным, господин Грин?

– Нет, но вместе у нас все получится, господин Бенсон.

В гостиной они опустили жалюзи и подключили приемник к магнитофону.

Бенсон вальяжно развалился на диване, положив ноги на подушечки, поставил рядом большой пакет чипсов и пару бутылочек пива «Будвайзер», словно приготовился к просмотру бейсбольного матча. Джимми оккупировал кресло с регулирующейся спинкой. На камине красовался блестящий «Оскар», который Бенсон получил более тридцати лет назад. Грин на секунду взял статуэтку в руки, чтобы ощутить ее магию. Но почувствовал лишь, как много она весит, словно вылитая из массивного свинца.

Из приемника доносились звуки баскетбольного матча. Родни и его сообщники передавали друг другу банки с пивом, поносили игроков, спорили, состязались в пошлости.

Откинувшись в кресле и поставив ноги на скамеечку, Джимми попросил разрешения закурить.

– Нежелательно, – ответил Бенсон. – Извини, Джим, но тебе придется выйти на улицу.

Грин составил Джимму компанию. Джимми ходил кругами вокруг бассейна, по газону за домом, на загороженном патио, словно заключенный на прогулке. Стоял прекрасный майский вечер, пропитанный пряными ароматами кустов и деревьев соседних садов – эвкалиптов, сирени, лимонов. Над головой – безграничное небо с мерцающими звездами, едва уловимый гул самолета, следующего на Гавайи или Аляску.

Такими вечерами, как этот, когда Лос-Анджелес превращался в элегантный город с открытки, где по улицам бархатистых цветов среди высокомерных пальм разъезжали былые кабриолеты с откидывающимися льняными верхами, Грин сиживал в кафе на Сансет-Стрип, попивал «Шардоне» или «Каберне» и соблазнял актрис, наблюдая за тем, как окольцованными пальцами они поглаживали скатерть на столике или закуривали сигарету. Затем они направлялись в ночной клуб, танцевали или болтали до тех пор, когда возбуждение уже невозможно было сдержать. Он просыпался в утренние часы пик, в похмелье, бормоча какую-ту ложь бледным девушкам со смазанным макияжем.

С Паулой все было по-другому. Когда Грин встретил ее, он был пустым невротиком, ошеломленным тем фактом, что, оказывается, никого прежде не любил. А после ее исчезновения он попытался отомстить ей количеством женщин, которых обольщал, соблазнял и затаскивал в постель. Поведение импотента. Судороги отчаявшегося вконец человека.

Джимми протянул ему сигарету и удивился, что Грин не отказался.

– Мы должны это сделать, – сказал Джимми, когда пламя от зажигалки осветило его лицо. – С меня довольно уродства и бедности, которые мы вынуждены терпеть в «Сант-Мартине». Моего собственного падения. Томми! Мы должны это сделать! Без тебя ничего не выйдет! Это твоя идея, и только твое участие обеспечит успех! Нам с Флойдом не осилить этого вдвоем. У нас не так устроены мозги для подобных вещей. Ты из нас троих самый хитрый…

– Спасибо, – прервал его Грин, разыгрывая возмущение. – …и ты единственный, кто в состоянии не просто придумать план, но и реализовать его.

– Ты хочешь сказать, что у меня такой же криминальный ум, как и у Родни…

– По крайней мере, ты можешь лучше нас его понять.

– Слишком много чести.

– Ты не можешь сейчас нас бросить. Нам нужно составить программу действий, придумать альтернативные варианты, план отступления – массу всего…

– Нас могут поймать, – предупредил Грин.

– Знаю. Мы достанем оружие и патроны.

– То, что мы собираемся делать, – незаконно. Мы выдадим себя за следователей. Думаю, это карается серьезным наказанием.

– Посмотрим, – сказал Кейдж. – В шоферы-то еще пойдешь?

– Я не позвонил и пропустил интервью.

– Прекрасно, – сказал Кейдж. – Кстати, я не знал, что ты куришь.

– Я и не курю. Я притворяюсь. А как насчет фильма, который ты хотел поставить?

– Это и есть фильм, – сказал Кейдж.

В доме на Уитли-Хейтс поддерживался постоянный диалог.

Господа имели вполне предсказуемые интересы: спорт, машины, женщины, сила, уважение. В разговорах, передававшихся через ретранслятор в «Сант-Мартине» на приемник в дом Бенсона, было полно расизма, тщеславия, мании величия, склонности к насилию и сексу, инфантилизма, скудоумия.

Родни: «Этому черножопому пора обратно на дерево. Только посмотри, какой урод! Если научить играть в баскетбол павиана, он будет играть так же, как этот придурок».

Стив: «Голдман? Голдман? Это же типичное имя для ростовщика. Что там делают евреи? Они теперь и в баскетбол будут совать свои кривые носы?» Мускул: «Там на третьем ряду сидит телка, которая может дать всей команде, и ей все равно будет мало».

Через полчаса актеры решили, что будут сменять друг друга. Каждые шесть часов.

Грин вызвался добровольцем на эту ночь. Джимми заступал на вахту утром.

Он остался один в гостиной, с пультом в руке тупо уставясь в беззвучный телевизор – классический, черно-белый, бесстыдно романтичный в своей старомодности, – и слушал приемник.

Стив и Мускул заявили, что пойдут еще куда-нибудь выпить и вернутся завтра. Родни остался дома.

Звуки в ванной комнате, шум спускающейся воды в туалете. Затем Родни набрал чей-то номер. Поскольку Родни находился в спальне, вдали от микрофонов, его голос звучал глухо и разреженно. Из приемника доносились посторонние шумы, даже гул уличного движения на Голливудском шоссе.

«Дорогая? Еще не спишь?» Совсем другой Родни. Спокойный и обаятельный.

«Они ушли».

Родни слушал, что говорили на другом конце провода.

«Еще несколько дней. Пока не знаю. У меня есть план, но надо все тщательно продумать. Это крутые ребята».

У Родни был план. И у него был другой голос, не такой грубый и хамский. Не заборный.

«Я осторожен. Делаю только то, что идет на пользу».

Грин был похож на Родни – оба осторожные люди.

«Золотце, их так просто не проведешь. Они тупые, но у них есть инстинкт, как у зверей. Я что-нибудь придумаю. Что-нибудь умное».