Криптонит - лебрин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В кабинете уже никого не было. Я хотела сделать это быстро, даже не глядя на него, но уже на пороге меня остановил холодный взгляд. Будто ушат ледяной воды. Удивительно, как я возгоралась от льда.
И я застыла, впервые за сегодня встретившись с ним глазами. Впервые после того, как мы разошлись возле автобуса, вернувшись в Черёмухино. Тогда я ещё была в шоке.
И это не обожгло так, как сейчас. Не зря я боялась.
Что я делаю? Зачем я это сделала? Почему я такая дура? Почемупочемупочему?
Он сидел за своим столом, проверяя тетради, и я увидела это в его глазах — что он всё помнит. Никакого шанса притвориться, что ничего не было. Он будто ждёт от меня снова чего-то ненормального, сумасшедшего.
И предупреждает — если двинешься хоть на шаг, я сдам тебя в психушку.
Я почувствовала себя несчастной. Разорванными ошмётками своего тела.
— Юдина, — безэмоционально сказал он. Как он может быть… таким? — Если ты по поводу… внеурочному, то мы уже всё обсудили. Можешь быть свободна.
А вот это ударило меня хлыстом, и я вздрогнула.
Мне был знаком этот взгляд — намеренно жалящий, колюче-холодный, слишком нарочитый. Ненастоящий.
Это было не нападение — это были попытки выстроить новую линию обороны, когда всё на поле битвы летит к чертям.
Тогда я этого не понимала, это лишь жалило мою и без того уязвлённую гордость, и я вставала на дыбы.
На секунду я застыла. А потом меня снова обожгло.
Я издала едкий, злой смешок, делая шаг навстречу. Я была захвачена таким гневом, какой может чувствовать только отвергнутая женщина. Или правитель проигравшей в войне страны.
— Думаете, я пришла вас соблазнять? Или ставить вам ультиматумы? Типа: либо мы начинаем встречаться, либо я подаю на вас заявление? — меня несло. И я видела, как он тоже начинает злиться: он поджимает челюсти. Он слегка поднимается с места. Он не мигает. Его глаза впервые, впервые, загораются чем-то похожим на огонь. Раздражения. Я раздражала его. И чувствовала от этого странное садистское удовольствие. Чувствуй, мудак. — А что, может, и так.
Меня всё ещё трясло. Ему было не видно, что эти слова я произношу на последнем издыхании, заставляя себя держаться смело под огнём, когда на деле снова осыпалась. Но гнев и страх — это страшное топливо.
И уязвлённое эго.
Он, кажется, видел во мне что-то большее, чем я была на самом деле. Он ожидал, что я буду преследовать его, как любую другую свою цель — я видела это в его предупреждающем, держащем на расстоянии взгляде, но он не знал, что я в любви была как трёхлетний ребёнок. Я лучше сгрызу себя изнутри, чем буду добиваться того, кому я не нужна. Кто чётко дал это понять. Такие знаки я понимала, пусть и ничего не знала об отношениях.
Поэтому я не то что добиваться — я видеть его не могла.
Я подошла к своей парте и взяла забытый телефон. И потрясла им перед собой.
— Телефон, — выплюнула я, исподлобья глядя на него. Наверное, я была первой ученицей, кто признаётся в любви, а потом смотрит с ненавистью.
Из кабинета я вышла с гордо поднятой головой.
Но оказавшись в коридоре, я снова оказалась той, кем была на самом деле — трусливо трясущейся девчонкой с беспомощным взглядом и закушенной губой, чтобы не плакать.
Я не представляла, что мне делать. Я совершенно, чёрт возьми, не знала, что делать. И это для меня было впервые.
* * *
— Ну второе место — это круто же, почему она депрессует?
— Ты не понимаешь, Насвай, заткнись.
Мы сидели в туалете, и все звуки проходили мимо меня. Насвай и Вера пытались понять, что со мной, но они думали, что всё дело в конференции. Если бы только она.
Рана снова запульсировала.
Я ни разу в жизни не падала так больно. Я всегда получала, что хотела. Всегда. А то, что случилось сейчас, включило во мне какой-то деструктивный сценарий. Я была выбита из колеи. Мне хотелось орать и метаться. Мне хотелось сбежать. Мне хотелось получить это немедленно — я даже не знала, что. Но оно орало.
Чувство, что меня было недостаточно, разрывало меня изнутри. Что я должна была сделать? Что?
Я разблокировала телефон, чтобы посмотреть на время, и мысленно задала вопрос. Когда-то меня этому научила Вера. Если последняя цифра чётная — это значит «да». Если нечётная — «нет».
Я почувствовала себя ещё большей дурой, потому что последней цифрой была семь.
— Я его люблю, — выпалила я. Снова — не в силах держать это в себе. Потому что секунда, и я взорвусь.
— Кого? — испуганно спросила Насвай. Секунда, секунда…
— Ильича, — задумчиво протянула Вера, внимательно глядя на меня. Она затянулась.
Секунда…
И я расплакалась. Впервые после того дня. И слова начали вылетать из меня неконтролируемым потоком вперемешку с рыданиями обезумевшего зверя. Девчонки просто молчали.
— Я призналась ему. А сегодня, когда… когда я пришла забрать телефон, он сказал, чтобы я уходила, потому что мы всё уже обсудили, — я задыхалась. — Он подумал, что я буду его преследовать! — закричала я.
Мне казалось это таким немыслимым.
Мне хотелось его ненавидеть. Мне хотелось злиться.
Но на самом деле мне было просто стыдно. И в тот момент я себя ненавидела.
— Это очень глупо. И неправильно, — всхлипнула я слабо после того, как выкричалась. — Я…
— Это не глупо. Это случается с миллионами, многие влюбляются в учителей. В этом нет ничего такого, это просто случается, — гладила меня по плечу Вера, а я постепенно затухала. Успокаивалась. У меня щипало глаза от потёкшей туши, и начинала болеть голова. И я чувствовала себя такой разбитой, как никогда.
— Но он повёл себя как мудак. Он мог мягко тебя отшить, а в итоге…
— Нормальный учитель бы так и сделал. Но не он, — я ядовито засмеялась сквозь слёзы. — Я его ненавижу. Он смотрит на меня как на врага народа! Как будто я его изнасилую сейчас!
Тогда я не понимала, что любая неадекватность — это совсем не признак равнодушия.
— Давай я с ним поговорю, с этим клоуном, а? У меня полно
