Пламя свободы. Свет философии в темные времена. 1933–1943 - Вольфрам Айленбергер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя сейчас трудно предугадать, какие источники энергии удастся открыть в будущем, факт остается фактом: «В каких бы формах природа ни давала нам свою энергию – будь то животная сила, уголь, нефть, – ее всегда приходится добывать своим трудом, приспосабливая к собственным нуждам». Таким образом, Вейль заостряет в своих наблюдениях 1934 года парадокс веры в бесконечный прогресс в мире с конечным количеством ресурсов. Этот парадокс напоминает вечный двигатель, который не существует и не может существовать.
Также отсюда следует вывод о том, что коммунистическая идиллия Маркса, в которой человек будущего будет волен «делать сегодня одно, а завтра – другое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться критике, <…>[не становясь], в силу этого, охотником, рыбаком, пастухом или критиком»[35], является не более чем фантазией. Куда более вероятна ситуация, при которой добыча и использование природных источников энергии в результате их истощения и труднодоступности «потребуют больше труда – в качестве человеческого напряжения, которое люди как раз и стремятся возместить»[36]. В таком случае закабаление рабочих в будущем только усилится.
Поэтому для Вейль возможна только одна форма постановки вопроса о (пролетарской) Революции, единственно заслуживающей своего имени:
Возможна ли такая организация производства, которая позволяет – пусть она и не сможет ликвидировать естественные факторы и вытекающие из них ограничения – хотя бы обойтись без катастрофического угнетения души и тела?[37]
Однако на этот вопрос не ответить, сидя в кресле. Нужен опыт участия в процессе производства: этот вопрос нужно понять и осознать изнутри. И пусть главным мотивом для фабричной авантюры Вейль был этический порыв к деятельной солидарности с рабочими, ее интерес имеет прежде всего теоретический характер. Она хочет на месте собрать наглядный материал для разрешения того единственного вопроса, который кажется ей уместным ввиду стремления освободить трудящихся.
Перевернутый мир
Императив постоянного роста производительных сил подчиняет весь трудовой процесс логике машинной и в конечном счете бессмысленной рациональности: не нужно думать, нужно бездумно функционировать. Не сомневаться, а проактивно подчиняться. Не творить, а монотонно вкалывать. Причем, не ради себя (что было бы бессмысленно с учетом минимального вознаграждения, едва позволяющего выживать), а ради блага коллектива (народа, нации, класса и так далее), который борется за выживание, конкурируя с другими и постоянно чувствует угрозу со стороны внешних врагов. В ракурсе такого многомиллионного коллектива отдельный человек оказывается бесконечно маленьким и незначительным, он теряет любое представление о потенциальной бесконечности своего собственного мышления – как и понимание конкретных последствий и смысла своих действий. Риторика коллектива и коллективизации очень далека от истинного стремления к освобождению, Вейль считает ее четким выражением идеологически приукрашенного угнетения:
Еще никогда отдельный человек не пребывал столь безгранично во власти слепого коллектива, еще никогда люди не были так мало способны подчинять свои действия мышлению и вообще думать, <…> как при нынешней форме цивилизации. <…> Мы живем в мире, где ничто не соответствует человеческому масштабу.[38]
Кульминацией общих представлений Вейль о социальной жизни своего времени становится негативный диагноз миру, который абсолютно неадекватен своим же изначальным целям и поэтому неизбежно попадает во всё более стремительно растущую и разрушительную воронку собственной жажды власти:
Исследователь больше не обращается к науке, чтобы добиться ясности мышления, он хочет получить приемлемые с точки зрения современной науки результаты. Машины работают не для того, чтобы помогать людям: мы привыкли к тому, что это людей нужно кормить для того, чтобы они обслуживали машины. Не деньги являются удобным инструментом для товарного обмена, а товарооборот – способом обеспечения циркуляции денег. И, наконец, организация – вовсе не средство для осуществления коллективного действия, нет, это активность какой-либо группы – средство для усиления организации <…> Впрочем, отчуждение человека в пользу коллектива не является тотальным, оно не может быть таким; но едва ли можно себе представить, что оно может зайти гораздо дальше, чем при нынешней ситуации.[39]
Новые времена
Для подлинного освобождения человека от этого планетарного кошмара необходима полная переориентация культуры. В контексте организации производительных сил она означала бы поиск способов понимать рационализацию труда не как коллективизацию, а как процесс индивидуализации. По мнению Вейль, это неизбежно привело бы к появлению множества малых предприятий и к «прогрессивной децентрализации»[40] в планировании и управлении всем производственным процессом. С помощью кооперации и в виде локальных товариществ предприятия могут снова обрести масштаб, соразмерный отдельному человеку и постижимый для него[41]. Идеальным работником такого предприятия был бы человек, благодаря своему опыту имеющий полное представление обо всех процессах, которые осуществляются на предприятии, и считающий свой личный интерес настолько тесно связанным с общим интересом, «что исчезло бы всякое соперничество, <…> поскольку каждый был бы в состоянии контролировать всю совокупность жизни коллектива, и это соответствовало бы общей воле»[42].
Конечно, Вейль отлично понимает, что ее идея глобальной сети небольших товариществ, в которых трудятся интеллектуально развитые, особо талантливые как в плане эмпатии, так и в области ручного труда специалисты, является идеалом, далеким от реальности. Тем не менее «необходимо создавать проекты полной свободы – не для того чтобы ее достичь, а для того чтобы прийти к менее ущербной свободе, чем та, которая свойственна нашему нынешнему состоянию».
Опыт работы на фабрике только укрепляет ее в этом убеждении. К тупости и однообразию работы там добавляется фактор тревоги, порождаемой иерархической системой и режимом принуждения и контроля – притом что плоды труда мало связаны с количеством прилагаемых усилий. Там невозможны никакие живые человеческие проявления: ни внимательность, ни чувство меры, ни самостоятельное мышление, ни взаимная поддержка. Новые времена[32] – это кошмарный сон, ставший явью.
Отрицание
На фабрике Вейль каждый день снова чувствует себя «униженной до мозга костей». «На „Альстоме“ я бунтовала разве что по воскресеньям», – такими словами завершается ее фабричный дневник. И всё-таки в ходе этого эксперимента она приобрела нечто очень важное – собственный опыт абсолютного угнетения, полного бесправия и зависимости. Ее ужасает, что думающее существо может настолько зависеть от внешних условий, что было бы достаточно «в какой-то момент отменить единственный выходной – а это, в конце
