Пламя свободы. Свет философии в темные времена. 1933–1943 - Вольфрам Айленбергер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так или иначе, стремление Вейль на фабрику продолжает почтенную традицию философских экспериментов с целью уйти из мира отчуждения и достигнуть ясности в мыслях с помощью перехода к другому образу жизни или в иную среду, якобы более близкую к реальности. По схожим причинам Будда сбежал из дворца, Диоген поселился в бочке, а Торо построил хижину на Уолденском пруду.
Для чистоты эксперимента Вейль переезжает из родительской квартиры у Люксембургского сада в съемную комнату рядом с фабрикой в пригороде, но безопасная гавань у Мим и Бири всегда готова принять ее обратно. Например на ужин. Симона соглашается лишь на том условии, что после еды она заплатит матери сумму, равную стоимости тех же блюд в ресторане. Мать находит чем ответить на странное требование дочери. Она часто навещает Симону в ее каморке, где всегда не убрано, и прячет небольшие суммы денег в одежде или в ящиках стола, чтобы дочь спустя несколько дней порадовалась случайным находкам[31].
Кроме того, проект ограничен во времени (фактически она проработает на фабрике меньше шести месяцев), да и устроиться удается только при посредничестве старого профсоюзного товарища. Тот лично знаком с нужным человеком и сразу предупреждает его о сугубо научных целях эксперимента и о том, что Вейль категорически неспособна принести хоть какую-то пользу на производстве. Еще он просит в течение этого короткого периода присмотреть за благородной подсобницей, чьи руки известно откуда растут.
Семнадцатого декабря 1934 года, спустя две недели после поступления на работу, Вейль в запачканной машинным маслом спецовке приходит на ужин в родительский дом на Рю Огюст Конт, и ее состояние уже вызывает тревогу. Она мало ест и еще меньше говорит. В ее случае это самый опасный сигнал. Она с трудом находит силы, чтобы сидеть на стуле, не сгибая спину. Она не ожидала столкнуться с такой усталостью, которая парализует всё тело и не оставляет сил на то, чтобы записать в дневник и обдумать все события и переживания дня. Вот ее запись от 17 декабря, сделанная, вероятно, в метро:
После обеда – пресс: детали трудно устанавливать, 0,56 % (600 с 2:30 до 5:15, примерно полчаса ушло на то, чтобы отрегулировать станок после того, как я забыла в нем деталь). Устала, всё раздражает. Такое чувство, что 24 часа (в воскресенье) ты была свободным человеком, а теперь приходится опять подчиняться рабским правилам. Тошнит от этих 56 сантимов, ради которых приходится пахать, причем в постоянном страхе выговора за то, что ты работаешь слишком медленно или гонишь брак <…> Чувство закабаления.
Погоня за скоростью (особенно когда приходится преодолевать усталость, головную боль и отвращение).[32]
Таков типичный день фабричной работницы Симоны Вейль. За эти полгода у нее ни разу не получится выполнить дневной план. Она регулярно выдает брак, станки ее не слушаются, детали вываливаются или ломаются – она путает их, вставляет в станок не той стороной и часто там забывает.
Монотонность труда неизменно вызывает у нее потерю концентрации, которая приводит к ошибкам, а в конце концов и к полной остановке мыслительного процесса: это своего рода внутренняя смерть, которая за несколько дней распространяется на всё ее существование. Страх потерпеть неудачу проникает в беспокойные сны, и остается только рыдать от бессилия. Но и плач не спасает от мучительных головных болей.
Познание и интерес
То, что Вейль не создана для такой формы существования, не могло стать сюрпризом или откровением даже для нее самой. А кто для нее создан? Разве есть вообще разумные создания, способные сохранить в таких условиях самоуважение и достоинство?
Именно этим вопросам посвящено ее «завещание». И не в последнюю очередь они же играли ключевую роль в работах Карла Маркса. Вейль пишет в Размышлениях, что Маркс, отвечая на них, опирается на мифологический фундамент – с фатальными последствиями для пролетариев всех стран, которых необходимо освободить в ходе революции.
Вейль полагает, что, несмотря на всю ясность и научную достоверность, учение Маркса не избавлено от влияния квазирелигиозной историософии. Основная ошибка заключается в предположении, которое Маркс никак не доказывает и не подвергает сомнению: прогресс производительных сил идет на пользу движению человечества в сторону освобождения. То есть Маркс рассматривает процесс движения к коммунистическому обществу истинной индивидуальной свободы как историю технологического, машинного наращивания производительных сил. И сколь бы долгой и мучительной ни была стезя страданий пролетариата, она неизбежно закончится освобождением. «Рост производительных сил» даровал истории человечества цель, к которой непременно нужно стремиться.
Пожалуй, стоит целиком процитировать критику Симоны Вейль в адрес этой догмы. В том числе потому, что этот фрагмент на примере Марксовой фетишизации роста производительных сил раскрывает общие, обычно скрытые корни капиталистических и коммунистических представлений об истории. По мнению Вейль, обе идеологии под прикрытием мифа о бесконечном росте лелеют конец истории. Обе хотят глобальной победы своей системы на экономической основе – освобождения человека не только от ярма работы, но и от пут действительности, сопротивляющейся нашим желаниям. Иными словами, обе идеологии находятся в плену антинаучных, явно неразумных аксиом, прикрытых наукообразными одеждами.
Марксисты <…> полагают, что прогресс производительных сил идет на пользу движению человечества в сторону освобождения, пусть и ценой временного угнетения. И вполне естественно, что большевики, вооруженные такими моральными убеждениями, ужасают весь мир своей жестокостью.
То, во что мы верим, редко оказывается разумным. Прежде чем начать изучение марксистской концепции производительных сил, мы обратим внимание на ее мифологический характер во всей социалистической литературе. <…> Маркс нигде не объясняет, почему производительные силы должны расти. <…> Расцвет крупной промышленности превратил производительные силы в своего рода религию <…> И эта религия производительных сил, во имя которой многие поколения предпринимателей без каких-либо моральных ограничений угнетали рабочие массы, внутри социалистического движения тоже становится инструментом подавления; все религии низводят человека до орудия провидения – так и социализм ставит людей на службу исторического прогресса, то есть прогресса производительных сил. Свирепые правители России служат этому культу и изрядно позорят имя Маркса, причем нельзя сказать, что это незаслуженный позор.[33]
Границы роста
Критика марксистских мифов неизбежно переходит у Вейль в критику современной веры в рост экономики. А эта вера, в свою очередь, неразрывно связана с догмой целительного роста производительных сил. Очевидно, что миф о прекрасном будущем, пестуемый и капиталистами,
