На одном дыхании! - Татьяна Устинова

Погибель, а не глаза.

Скажи мне, откуда могла взяться эта фотография?! Подскажи мне хоть что-нибудь, иначе я никогда не найду убийцу! А «никогда» – очень плохое слово. Гораздо хуже многих других плохих слов.

В недрах квартиры что-то тонко пропищало. Глафира подняла голову и настороженно прислушалась. Загремело железо, лязгнули цепи, снова запищало. И Прохоров сказал откуда-то издалека:

– Ты моя хорошая. Ты моя красавица. Ждешь меня, да?

Глафира пожала плечами и запахнула халат. Любовь Прохорова к кошке Дженнифер не знает никаких границ. Впрочем, любовь вообще границ не знает.

– Ты красавица. Красавица, да? Королева красоты! Ну вот так, вот так… Глаша! Глаша, ты встала?..

Глафира опять пожала плечами, словно сомневалась – шут его знает, встала или не встала!..

– Глаша?

Прохоров показался на пороге кухни – голубая рубаха, клетчатый пиджак, ладные джинсы. С одной руки свешивается Дженнифер, с другой – офисная сумка из мягкой черной кожи.

Очень стильно.

– Ты чего не отзываешься? – подошел и поцеловал. Пахло от него упоительно, и все бы хорошо, только во время поцелуя Дженнифер болталась у него на локте, попадая хвостом в вырез Глафириного халата.

– Я решил, что с меня хватит, – объявил Прохоров, отрываясь от Глафиры. – Я пресс-конференцию в Кремле отсидел и в офис не поеду! Давай кофе пить, а потом по Москве шататься. Давай, а?

И сгрузил анемичную Дженнифер Глафире на колени.

Кошка была тяжелая и очень пушистая. Громадная, как гиппопотам. Она сразу вцепилась Глафире в ноги через халат.

– Ой, да отцепись ты!

Прохоров оглянулся и засмеялся:

– Девочки, не ссорьтесь!

Дженнифер смотрела на Глафиру презрительно.

Ты-то уйдешь, говорила ее недовольная физиономия, а я останусь! Еще посмотрим, кто кого.

– Она меня ненавидит.

– Не выдумывай.

Прохоров поставил перед Глафирой бутылку какого-то мудреного йогурта и чистый стакан.

– День надо начинать с натурального продукта.

– Я уже начала день с колбасы.

– Очень плохо. И зачем ты это рассматриваешь?! Нервы себе портишь!

Глафира попыталась спихнуть тяжелую и горячую Дженнифер, но та уперлась и не уходила ни в какую.

Кремень-кошка. Скала.

– Андрей, а зачем ты этот материал поставил?

– Прости.

– Да я не для того, чтоб ты извинялся, – вдруг вспылила Глафира. – Но неужели нельзя было… меня пожалеть?

Прохоров налил йогурт в стакан, отхлебнул и поморщился, словно хватил коньяку.

– Глаш, в нашем мире никто никого никогда не жалеет. Тебе это известно лучше других! Я не мог его не поставить.

– Мог, – возразила Глафира убежденно. – Ты прекрасно знаешь, что мы с Разлоговым…

– Вы?! – поразился Прохоров. – Вы с Разлоговым?! Это что-то новенькое. Доселе не бывалое.

– Хорошо, – помолчав, поправилась Глафира. – Разлогов и я всегда старались друг друга… щадить. И ему вовсе не нужна слава такого рода! То есть была. Не нужна была.

– Я понял, понял.

– И ты… со мной, – это она едва выговорила. – Ты все про меня знаешь, но эта гадость все-таки вышла, и именно у тебя!

Прохоров налил себе еще немного заветного йогурта и так же залпом выпил.

– Глаша, – сказал он совершенно спокойно. – Я тебя люблю. Ты это отлично знаешь.

– Я тебя тоже люблю, – сообщила в ответ Глафира.

– А Разлогов… ему же было наплевать на людей! На тебя, на меня, на собственную бабушку! Ему нужно было потешить самолюбие этой девицы, – Прохоров кивнул на фотографию. – Он заплатил за публикацию, и все! Дело сделано, Глаша! Что мы при этом чувствуем – наплевать!

Глафира молчала. Дженнифер навалилась ей на бедро, вытянула ногу почти к самому ее носу и принялась урча вылизывать бок.

– Ну хорошо, – сказала Глафира, – ладно. Ты ничего не мог поделать. А фотографии эти!..

– Что фотографии? – Прохоров повернул журнал к себе. – Обычные фотографии! Джентльменский набор.

Она хотела спросить про одну-единственную фотографию, ту самую, странную и загадочную. Она была уверена, что, разгадав тайну этого снимка, она освободит хоть одну ниточку из скрученного намертво клубка. Хоть бы одну – и то неплохо!

Спросить или не спросить? Можно или нельзя?

– Я хотел его снять, этот материал, – вдруг признался Прохоров. – Честное слово! Я же ничего не знал, Глаша!

– Чего ты не знал?

– Ничего. Я его даже не видел. Я дал добро на него и улетел в Венесуэлу. А Разлогов умер. Но я этого не знал! Ты же мне так и не позвонила! Я узнал только из новостей! – Он помолчал и добавил: – Да и не смог бы я вернуться! Нас так долго не допускали к Уво Сандэрсу, ну к их президенту, а мы ради него, собственно, и летали! Да-да, это ужасно, но я прежде всего журналист, Глаша! И интервью у него я все-таки взял! И хорошее интервью!

Глафира смотрела мимо него в окно на знаменитый храм, сначала построенный на народные деньги, потом взорванный для постройки бассейна, а потом построенный заново на месте бассейна. Дженнифер ожесточенно и громко вылизывалась у нее на коленях, шерсть лезла ей в рот, и она брезгливо дергала головой.

– Потом я прилетел, стал тебе звонить, ты сначала не брала трубку, потом взяла, и поговорили мы как-то странно…

– Это потому, что мне как раз в тот момент дали по голове, – напомнила Глафира.

– Глаша, перестань. Ты хочешь, чтобы я чувствовал себя виноватым еще больше? Или чтобы я сразу повесился?

Она не отвечала, смотрела на храм, и ее молчание Прохорову не нравилось.

– Что?

Она перевела на него взгляд и пожала плечами.

– Ничего.

Прохоров отошел к плите, стал возиться и заговорил, не поворачиваясь:

– Вот ты говоришь, ему не нужна была такого рода слава! Но ведь это он сам заказал материал про Олесю!

– Олеся – это кто? – злобно спросила Глафира, как будто не знала кто.

Прохоров кивнул на журнал.

– А-а.

– Что такое-то, Глаша? Или я еще недостаточно раскаялся в своей мерзости?

– А ты вообще-то раскаялся?

Он вернулся к стойке, забрался на длинноногую, как девушка Олеся, табуретку и налил себе кофе.

– Я хотел снять материал, – повторил он устало. – И не успел! И я не знал, что тебя… – он поискал слово, – что на тебя нападут! Мне тогда показалось, что ты бросила трубку, и потом, когда я перезванивал, ты не отвечала!

– Я без сознания была.

– Да, да! Что ты мне все время пытаешься объяснить?! Что я подлец?! Ну так я не подлец! И не мог я просто так, без твоего разрешения нагрянуть в дом Разлогова! Вдруг бы там какие-нибудь родственники оказались?! Или друзья! Все же знают, что мы с тобой…

– Спим, – подсказала Глафира, которую лукавый заставлял его злить. И у него получалось, у лукавого!..

Прохоров пробормотал что-то себе под нос. Глафира расслышала только «твою мать».