Звезда Аделаида - 2 - GrayOwl

Тихо лепечет грудным, приятным, отдающимся, словно по волшебству где-то в груди Северуса голосом:

- О да, жених мой наречённый. Ношу. Вот - погляди. Верна я тебе лишь одному на свете целом. Но не восхотел ты подойти ко мне. Скажи, отчего? Так ли уж уродлива я? Разве кажусь я тебе с обезьяною дикою, волосатою, мерзкою, нелепою ликом своим либо телом схожей?

Ну, с первым и последним можно и поспорить, а вот пальчики невестушки наречённой профессору Зельеварения понравились. Милые - коротенькие, пухленькие и с правильными, ухоженными ноготками. Но кольцо делалось по мерке и потому сидит, как влитое, прямо в начале выдуманной глупыми литераторами Рима женской «жилы сердца». Как будто в отношении кровообращения женщины отличны от мужчин! Ну, есть небольшая разница в районе малого таза, и всё.

Снейп взял невесту за милую ручку, поднёс к губам и нежно, насколько мог, коснулся лёгким поцелуем.Зачем же он позволял себе оказывать такие галантные любезности брюхатой потаскушке? Он и сам не ведал.

- Се есть… Се есть обычай таковой неромейский? Но, Северус, жених мой наречённый, верно, знаешь ты множество обычаев иноземных, ибо бывал ты даже за пределами Ойкумены обширной. Дивлюсь я на тебя - столь млад ты еси… А уж успел всевозможные приключения сыскать, како рассказывал мне отец мой единородный, патриций высокорожденный и кудесник преотменный. Я же всё дома, всё дома…

Потом Адриана скромно потупила бесцветные глазки и чуть слышно, с явно заранее отработанным придыхом, произнесла:

- Необыкновенно приятственен мне обычай сей.

Сие нежно и обольстительно столь много…

- Да, познал я манеры и обычаи многих стран, но тебе, о возлюбленная невеста моя, дарю лишь лучшее. О Адриана, се есть обычай галльский, варварский - целовать руку суженой своей. Но не изволь гневаться на то, что по-варварски поцеловал я длань твою… Ибо ни в одной известной мне стране - а их, поверь, велицее множество! - не встречалось мне обычая столь же целомудренного и вежественного, аки в Галлии доселе дикой.

Малефиций, отозвавший законнорожденного сына и наследника в сторонку прошептал «театральным шёпотом», тише он не мог, не умел:

- Чтой-то ты не так ведёшь себя с обручённой. Чмок её в губы, да и дело с невестушкою, уж слишком брюхатою что-то, закончится и можно переходить к пиру, а не то у меня живот уже свело с голодухи-то. Что-то ты долго не подходил к брюхастой своей… Так и предчувствовало сердце моё отцовское, что подкинут тебе «подарочек» сии гнусные задавалы и подлипалы Сабиниусы.

- Но как же так? Мы же едва знакомы, а я уже должен целовать её, тем более брюхатую? Дай мне хоть познакомиться с ней чуть получше, а уже потом лезть целоваться, о высокорожденный патриций и отец мой. Ибо весьма смущён я нечестивостью невесты своей.

-Нет, целуй и брюхатую - ты же кудесник, вот и избавишь её от непрошенного плода. Так заведено. Целуй и пошли. Не то уж жрать охота, а то эти-то, сыны Сабиниуса здоровы жрать, вот вдвоём барана без нас и съедят, а нам что потом? Второго барана, не прогневайся, сыне, готовить распорядись, дабы и нам с тобой и министром досталось бы вкусить нежнейшего мяса агнца.

- Полагаю я, стоит только дать Выфху приказ, дабы передал он кухонным рабам…

- Передам, сыне мой разумный.

Северус, немного опешив, вернулся к невестушке своей плодовитой и сказал ей прямо, без излишней лирики, которую он уже было замутил, и без всяких обиняков, попросту и самоотверженно, как положено верному легионеру и, в скором времени, всаднику Божественного Кесаря, но с прикрытой издёвкой:

- Позволь поцеловать тебя, о невеста моя прекрасная, честная, наречённая, дабы скрепить помолвку нашу.

- Прошу тебя - погоди, о Северус, жених мой, уж обручивший меня и славословие мне, недостойной, неслыханное произнёсший.

- Ну, что ещё? - начал сердиться Снейп.

Он-то собирался-собирался с духом, чтобы коснуться губ женщины нечестной легчайшим поцелуем, полегче, чем с Гарри в первый раз, и тут, как в продомобиле, жмут на тормоза. Причём на всей скорости, на которую Снейп был способен.

- Должна произнести и я, в свою очередь, славословие тебе, о наречённый мой жених, как соделал ты ради меня. Так слушай же, что пришло на ум мне и что буду я говорить тебе сейчас, восхваление превознося.

- На ромея не похож ты вовсе, скорее, на уроженца мест южных, тех, где Сол пребывает даже зимой. Тонок ты и изящен, словно мышь летучая. Молод ты - не таким представляла я мужчину двадцати осьми лет от роду. Не даст тебе никто из граждан более двадцати.

- Ну, так уж и летучая мышь. Совсем, как в Хогвартсе дальнем… Послушаем, с кем она посмеет сравнит меня дальше - с крысой?* Хотя «словеса сии» и не созвучны вовсе на латыни. Ну когда же я привыкну думать на этом долбаном языке? Я же так стараюсь, изо всех сил. Иногда выходит, а временами я мысленно перевожу фразы с английского на латынь, как во время написания статьи, на конгрессах и конференциях алхимиков. Во время уроков с Поттером… нет, с красивым, но не обретшим покуда достойных манер, Гарри, я увлекаюсь и говорю, не переводя, уча его интернациональному языку общения этого захудалого, богами забытого времени.

- Обладаешь ты внешностию столь яркою, что меркнут звёзды, стыдясь красы твоей необыкновенной. Ты красив, словно бы женщина, мягкою красою. Глазами своими необыкновеннейшими привлекаешь ты меня, но пугают меня они. Будто пустота в них - эфир прохладный и бесстрастный царит в твоих глазах и странно холодны они, как у ламии прекрасной до тех пор, покуда, не представ в истинном обличии, не вонзила она зубов своих в горло спящему, или супруге его, или детям пары супружеской и не преобразилась в чудовище кровопийственное. Не пугайся и не думай дурно о словесах сих - хочу лишь я передать тебе чувство моё стыдливое, целомудренное, что словно бы не рад ты узреть меня, невесту столь долгожданную, облик свой скрывающую до времени помолвки обоюдной, до свадьбы нашей, покуда нем настанет день четвёртый отныне. Послушай меня далее - я превознесу все прелести твои, что покуда взгляду моему невинному открыты, - и невестушка скромно так потупилась.

Длинные власы твои столь черны, но блестящи, аки ночь безлунная, однако же ясная. Прекрасно обрамляют они лик твой неестественно бледный, словно не уроженец ты юга знойного, как сказала я, не подумавши, прости меня за лживые речи ума женского скудного, в начале славословия мое, но отнюдь не Апеннин южных, но Альбиона северного…

Ну, дальше вовсе неинтересно слушать. Можно и вовсе не слушать - с канализационной крысой не сравнила, и то хорошо, и то ладненько. Но куда этой простушке до каких-либо пространных, сложных вариаций! Что вижу, о том и пою - вот вся её поэтика от начала до конца. Всё пошло и избито, кроме этого пустого эфира, который она разглядела в моих, преисполненных презрения глазах и какого-то странного сравнения с вампирессой. Я же не упырь на самом деле, превращающийся в симпатичную летучую мышку, махонькую, пушистую и кровососущую, как семейство хорошо знакомых мне, почти сродственников - Цепешей. Я бы, может, и не прочь был бы уметь превращаться в старого доброго маггловского Бэтмена, но «сие» отнюдь не в моих возможностях. Да и слава Мерлину! В общем-то, я бы и был сейчас почти абсолютно счастлив, имея двух возлюбленных мужчин, если бы не три проблемы. Первая - «сия» заметно брюхатая баба, желающая за меня замуж, чтобы скрыть грехи былые преступлений. Вторая - безумие Квотриуса, пока неизлечимое. Третья - Гарри, Гарольд Джеймс Поттер. Иметь или не иметь? Вот, что заботит меня в последнее время по отношению к по-настоящему невинному «агнцу» - Гарри, по-настоящему, без прикрас любимому моему.