Потребление (январь 2008) - журнал Русская жизнь

Я посмотрел на палочки, повертел в руках. Они были красивые, черно-красные, покрытые лаком, но не скользкие. Просто удобные палочки.

Мне не хотелось есть. То есть хотелось, но я сбрасывал вес. Я попросил кофе и водички.

Милая улыбчивая барышня сказала мне, что у них как раз сейчас есть японская минералка, «специально под суши».

Я уже было согласился, но все-таки заглянул в меню. Стоимость стакана такой водички оказалась сопоставимой с размером пенсии вдовы подводника.

Название я не запомнил.

Мариэтта Чудакова

Русским языком вам говорят!

Часть первая

Я задумывала начать конкурс под этим названием (см. заголовок) с наиболее близкого моему сердцу Горного Алтая - и прилететь туда в сентябре, чтоб застать красивейшие в мире пейзажи тамошней золотой осени. Но совместить приятное с полезным, как часто бывает, не удалось, и вылетела я в Барнаул только 30 октября, когда почти вся красота осыпалась.

А вопросы сочиняла еще летом - долго, больше месяца. Взятые в библиотеках сборники вопросов к подобным олимпиадам и викторинам не помогли - моя задача была другая. Никаких «вставьте нужную букву», вообще почти никакого правописания. Почему-то взяла один вопрос этого рода - выбрать правильное написание слов «дуршлаг» и «дикобраз» (наверно, потому, что сама в школьные годы еле его запомнила). Вообще никаких выученных правил. Весь смысл задуманного мною конкурса был в другом: а свободно ли мы пользуемся родным языком? Хорошо ли понимаем значение слов - скажем, «невежа» и «невежда», «посветить» и «посвятить»? И слышим ли, когда другие говорят «не по-русски»: «более удачнее», «его выдающую роль». И так далее.

I.

Время от времени в российском штиле возникает всплеск чиновничьей и околочиновничьей активности, и все бросаются искать пресловутую национальную идею - как черную кошку в темной комнате, в которой, как известно, и самой кошки нет.

Нам, восклицают, не нужны либеральные, то есть чужие ценности! (А если копнуть, что именно-то не нужно? Ну, скажем, давно освоенное там, «у них», отношение к инвалидам как к равноправным членам общества? - или к обычным для нас, по всей России понатыканным Домам ребенка как к чему-то ирреальному или чудовищному? Но копать у нас, кроме как на огороде, не любят). Мы вернемся, восклицают, к сугубо своим ценностям, так называемым традиционным! Но тут главное что - тот, кто горой за возвращение этих ценностей, вряд ли назовет из них более одной; да и той в своей жизни следовать, как правило, неспособен. И вот при всей этой вроде бы активности - еще немного, и найдем, вот же она, наша национальная, всех нас способная объединить!… - равнодушный взгляд скользит, не замедляясь, по тому, что является единственной не сочиненной, а изначально нам данной реальной скрепой нации.

Что делает нас единой нацией в гражданском смысле слова: русскими или российскими людьми, кому как нравится? Только единый язык, на котором все мы - кто лучше, кто хуже - говорим. Сошел на любом полустанке, заговорил по-русски - всяк тебя поймет… (Правда, само слово «полустанок», говорят, уже устарело).

В период бурных поисков национальной идеи наблюдается у нас в России очевидный рост ксенофобии - ненависти ко всем иным, от «черных» в российском понимании, т. е. любых кавказцев и азиатов, а также якутов и других людей с более узким, чем у нас, разрезом глаз, до белых - американцев, поляков, эстонцев и разных прочих шведов. По моим ненаучным наблюдениям, чем больше затруднений с отысканием своей, русской идеи (не путать с «Русской жизнью»!) - тем больше темной ненависти к нерусским. Вроде как бы они же и виноваты, что мы никак таковую не найдем.

Примечательно, что убийцы не интересуются, свободно ли владеют эти не похожие лицом на русских русским языком. А между тем люди - армяне, якуты и другие, - которых убивали молодые ненавистники, нередко говорили по-русски много лучше своих убийц. Активный запас родного языка юных отморозков все мы более или менее себе представляем.

Кстати говоря, глядя на телеэкран лет пять назад, я вдруг заметила - с немалым, признаюсь, удивлением - следующее. Вот рассказывает о своем несчастье чеченка (сейчас такого с экрана уже не услышишь, а тогда еще бывало) - о том, скажем, как люди в масках увели со двора отца, брата или племянника, и с тех пор о них ни слуху, ни духу, или еще того хуже. Говорит о вещах душераздирающих. Глаза сухие; внятная, логически и синтаксически правильная русская речь. Все, что она хочет нам поведать, мы, слушающие, вполне понимаем. И в том же самом новостном выпуске рассказывает о вещах малоприятных, но все же с трагедиями жительницы чеченского селения не сравнимых, наша русская сельчанка (слово это сохраняется в словарях с пометой «разг.», хоть его и не слыхать давно в наших разговорах) и даже горожанка (или слобожанка - кто забыл словцо, вспомните у Пастернака - «Здесь были бабы, слобожане…») Сквозь слезы, размазываемые по лицу (только прошу не шить мне ни черствость к чужому горю, ни русофобию - речь исключительно о языке), всхлипывания и выкрики доносятся обрывки плохо построенной русской речи. Никакой связности. Улавливаешь одно: произошло что-то плохое. Что именно - понять практически невозможно, пока корреспондент не переведет с русского на русский.

В те же годы мой муж, Александр Павлович Чудаков, в одном застолье поделился этим моим наблюдением с известными современными поэтами. Он рассказывал потом, какой стоял хохот за столом - стихотворцев проняло.

Почему так? Возможно, потому, что у чеченских женщин русский язык - второй родной. Они его осваивали - хоть в детском, но сознательном все-таки возрасте - и привыкли относиться со вниманием. Совершенствовать, так сказать, свое владение языком, глядя на него несколько со стороны.

Мы же получаем родной язык в обладание, во-первых, даром, от матери (не зря во всем мире родной язык называют материнским), во-вторых, в возрасте еще бессознательном - в первый год жизни. Слушая родные ласковые речи, вдруг в один прекрасный день начинаем говорить. Код языка в год и два-три месяца вдруг чудесным образом оказывается усвоен (взрослому, как известно, на изучение какого-либо языка нужны годы и годы). Звуки произносим еще малопонятно, а склонение и спряжение - в порядке: едва начав говорить, глагол употребляем не в инфинитиве, скажем, а в нужной форме (уже спрягаем, сами того не ведая!), и падежи более или менее на месте.

А что дальше? Когда кончается нежный возраст? Особенно - после школы?

Как известно, в мире господствует энтропия. Все решительно требует нашего внимания и заботы. То, что оказывается заброшенным, неминуемо приходит в упадок.

Разумеется, язык живет своей жизнью, развивается по внутренним законам. Никто не знает, почему наши прапрадеды говорили «домы», а потом стали говорить «дома». Мы давно говорим «учителя» (сохранив, правда, форму «учители» для особых случаев), «трактора» (хотя можно еще сказать и «тракторы»). И в конце концов закрепится, наверно, форма «инженера» и «офицера» - хотя за нами оставлена возможность сопротивляться до последнего патрона.

II.

Потому что дело общества - быть, во-первых, внимательным к родной речи, а во-вторых, поддерживать ее эталоны, принятые на сегодня нормы. Они поддерживались когда-то речью дикторов по всесоюзному радио. Было известно, что у них, у дикторов - правильные падежные формы, правильные звуки и ударения. Ходили слухи, что за ошибки в речи их лишают премий и даже вычитают из зарплаты.

Но эта забота о падежах и ударениях шла на фоне огромного оскудения публичной речи, произведенного искусственным путем в советское время. Об этом - подробней в дальнейшем. Сейчас - о моем давнем замысле. Хотелось просто-напросто привлечь внимание всех, кто говорит по-русски, к своему языку. Дать людям возможность задуматься над значениями слов, над правильным и неправильным построением фразы. Предполагалась этакая национальная игра - без занудства, не без юмора. Я уверена была, что это всем интересно. К тому же мне давно известно было, с каким азартом каждый год играет в такую игру вся, можно сказать, Франция. А еще хотелось проверить свою грустную гипотезу - что наша национальная скрепа при полном к ней общественном невнимании ржавеет и распадается. Выразимся проще - говоря на одном языке, мы теряем возможность друг друга понимать.

И только прошлым летом по стечению обстоятельств возникла возможность за это взяться. Задело за живое среди прочего привычное лицемерие - ведь прошлый год был объявлен Годом русского языка!… Но ни малейших телодвижений в сторону русского языка, кроме сугубо бюрократических, сделано не было.

Правда, я выяснила, что у нас есть (никому, думаю, кроме узкого круга заинтересованных лиц неведомый) Центр развития русского языка. Региональный общественный фонд. Процитирую то, что он объявляет на главной странице своего сайта как собственную «миссию» (!): «задействовать (!) ресурсы русского языка для осуществления результативных преобразований (?) в социально-культурной сфере России и формирования ее позитивного образа в мире». Трудно как-то себе представить, чтобы такую «миссию» кто-то принял всерьез и вот этот с первого слова демонстрируемый Центром язык помог создать наш позитивный образ в мире.