Потребление (январь 2008) - журнал Русская жизнь

Подобные цифры производят впечатление взятых с потолка даже не потому, что слишком велики, а потому, что женская манера тратить деньги, как ни пытайся вычислить ее закономерности, непредсказуема в своей абсурдности. В советское время еще было как-то полегче, потому что для растраты всей получки в один день надо было приложить усилия. Теперь же, когда товары чуть ли не сами бросаются тебе на шею с витрины, даже самая предусмотрительная и прижимистая женщина не может ручаться за себя: как ни старайся сводить дебет с кредитом, в смету не заложишь внезапные случайные встречи с туфлями или сумкой своей мечты, мимо которых невозможно пройти. Мужчине трудно объяснить такое сугубо женское мучительное переживание, с которым по болезненности не сравнятся никакие обиды или угрызения совести, - воспоминание о понравившейся вещи, которую женщина могла купить, но не купила, остановив себя вздорным в общем-то соображением, что до получки ей будет не на что жить и придется залезать в долги. Впрочем, такие проявления женского здравого смысла являются скорее исключением: в психологической конструкции слабого пола не предусмотрена красная лампочка на приборной доске, которая загоралась бы, когда перейден критический лимит свободных денег.

Все это делает женщину легкой мишенью для рекламы; ключевые слова многих рекламных слоганов: «побалуйте себя» очень точно попадают в самое уязвимое женское место и формулируют философию женского потребления. Вообще, малоромантичным канцелярским словом «потребление» было бы не очень точно определять женские инвестиции в товары и услуги. Женщина не столько «употребляет» или «пользуется», сколько именно «балуется», причем набаловаться на сколько-нибудь продолжительное время не может. В момент приобретения женщиной товар теряет большую часть своей привлекательности: пока новые трусы еще лежат в фирменном пакете по дороге домой и привлекают завистливые взгляды встречных баб, которые сегодня еще ничего не успели себе купить, обновка по инерции сохраняет свое очарование, но будучи распакована, одомашнена и наполнена прикладным, утилитарным значением, сразу становится женщине неинтересна. На месте осуществившейся мечты, увядшей, как срезанный цветок, в женском сердце тут же распускается мечта свежая, и процесс этот нескончаем. И все же, хотя женское счастье, с одной стороны, неуловимо и не исчисляемо в конкретных суммах, это не значит, что его не купишь ни за какие деньги. Совсем наоборот: парадоксальным образом мимолетное, эфемерное женское счастье порой покупается гораздо легче, чем счастье мужское, основательное: женщину способна осчастливить такая пустяковая, копеечная фигня, о которой мужчина может вообще не догадываться, что она существует в природе и может зачем-то понадобиться разумному существу.

Евгения Долгинова

Чувство короткой трубы

Неопределенность требует бессмысленных трат

I.

«Растет и ширится благосостояние трудящихся масс», - впору запускать вместо утреннего гимна первомайский рупор Левитана. Оно действительно растет. Социологи уверенно называют последние два года временем «потребительской эйфории»; индекс потребительского оптимизма высок как никогда - 120 баллов из 200 возможных; наиболее оптимистичными консюмеристскими регионами считаются нефтяная Тюмень и родина КАМАЗов Набережные Челны; в новом году рост доходов населения составит около 10 процентов с учетом инфляции. 10 миллионов россиян отдохнули за границей в прошедшем году и потратили 4, 4 млрд. долларов. Все покупают все. Торговые центры, открывающиеся в депрессивных областях, мгновенно заполняются пенсионерами, которые раньше могли быть экскурсантами, - теперь, осторожно и медленно, они что-то да покупают. «Вы-то что купили, Анна Ивановна?» - «Свечечку в стаканчике - ну такой красоты!». Жить стало веселее, жить стало тороватее. Всюду «жыр», как выражается интернет-молодежь.

И ведь святая правда. Потребительский ажиотаж - данность, доступная каждому гражданину как минимум в наблюдении. Он даже делает убедительным телеэкранный образ России наливающейся - той, где по велению нацпроекта льется златое зерно, тучнеют влажные стада и распахивает пластиковые окна в новой квартире семья литейщика Ивана Козырева. Если есть магазины, то и зерно льется. При этом 27 процентов населения утверждают, что им хватает денег только на еду, а около четверти россиян признались в том, что на хлеб им хватает не всегда.

Другая Россия, другая реальность? - Нет, одна и та же.

II.

В структуре обывательского комильфо слово «шопинг» расположилось так же прочно, как новогодний оливье или шесть соток. Шопинг может быть на сто долларов, но он должен, обязан быть: вдохновенный пробег по моллу, ТЦ или, на худой конец, Черкизону, чашечка кофе. Пакеты должны шуршать! Такое впечатление, что у граждан доллары стали прорастать сквозь чулки и матрацы.

Житейские наблюдения свидетельствуют о поразительной несимметричности трат и дохода. Никто не знает, откуда у девушки-секретаря с зарплатой в 700 долларов (родители в провинции, съемная комната на двоих, бойфренд-студент) деньги на парижские каникулы и айпод 160 Gb. Ну да, на айпод собирала три месяца, на Париж - полгода, брала мелкие приработки, но каждый вечер проводила в кофейне: это «стиль». Учиться не на что, об ипотеке и мечтать нельзя, медицинского полиса нет - все «базовые ценности» недоступны.

В одной семье ликвидировали ванну, чтобы поставить душевую кабину (потому что ванна - некомильфо), - теперь не знают, как мыть парализованнного деда. Раньше прибеднялись - теперь стакан не наполовину пустой, но и не наполовину полный, а в половине бьет альпийский родник.

Знакомый писатель рассказывает: «Недавно одна дама, литагент, представляя меня новому издателю, кокетливо извинилась: он, мол, табула раса, нет у него ни мобильника, ни машины. У самой же у нее тесный лягуший мерс на двоих и обвешана мобильниками, как кондукторша билетными лентами, при этом - очень хороший человек». Возможно, агент хотела сказать про белую ворону, но предпочла латинский изыск, и вышел пленительный, в самом деле, образ: машина и мобильник как письмена, как единственное содержание личности. Ладно, писатель посмеялся, но как быть остальным, которых объявляют социально голыми? Не соответствовать стандартам потребления - новая фронда.

Потребительские стандарты в России сильно завышены, и это не сговор торговцев, а объективный фактор переходной экономики. Стандарты эти заемные - получая в 5-7 раз меньше европейца, мы платим европейскую цену за многие товары, по крайней мере, не первой необходимости. Соблазнительно, конечно, объяснить это петрпроскуринским «планом Даллеса» или кознями вашингтонского обкома, однако это общемировая практика: разрыв между сегодняшним и желаемым качеством жизни является мощнейшим стимулом экономической активности, а «запускает этот двигатель создание или перенесение стандартов потребления из страны в страну».

Потребление стало национальной идеологией.

Бороться ли с ним?

На иных борцов за счастье народное посмотришь - вспомнишь Розанова:

«Да, хорошо, я понимаю, что

Вставай, подымайся, рабочий народ…

Но отчего же у вашей супруги каракулевое пальто не в 500-600 р., как обыкновенно, а в 750 р., и „сама подбирала шкурки“?».

III.

Со шкурками, впрочем, сложнее. Дорогой товар в эпоху «потребительского оптимизма» обессмысливается, теряет культурный смысл, из него вымывается социальная метка, - причем это касается не только масс-маркета, но и всевозможных премиумов, люксов и лакшери. Недавно рассказывали пронзительную историю о матери молодого банкира. Торжественным выездом - на белом джипе, с шофером - отправилась она в черноземный город К, где прошла ее фабрично-заводская юность и оставались кой-какие врагини, какая-то красивая и смелая дорогу перешла и еще, как говорится, надсмеялась. Белый джип - белый конь победы. Цель визита - легко и небрежно, как и положено женщине, достигшей горних высот благополучия, выйти из джипа (шпилька, песцовая шуба, брильянт во лбу) возле дома негодяйки и ласково сказать: «Привет, Катюш. Стираешь? А я тут мимо проезжала», - в многолетних реваншистских мечтах банкирородице грезилось, что Катя в этот момент должна была заниматься ручной стиркой, образ был навеян песней «Давно не бывал я в Донбассе» («Седая хозяйка на чистой террасе спокойно стирает белье»), исполняет Юрий Богатиков. И она поехала. И вышла. Дом было не узнать - громадная краснорожая храмина в черепице, и московской гостье на минуту померещилось, что это мэрия. Однако во дворе стояла с внуком на руках постаревшая на тридцать лет, но несомненная Катя. И гостья, выдохнув, сказала через чугунные прутья забора: «Привет, Катюш, я тут мимо…». «Привет, Любаш», - отозвалась хозяйка, не удивившись и не обрадовавшись. Ноль эмоций, ноль любопытства. Во дворе стоял белый джип, над ним хлопотал шофер. Московская гостья отказалась попить чаю. «Как хочешь», - равнодушно сказала Катя. В городе разъяснили, что Катюшин сын рулил местной ОПГ. Она вернулась в Москву с перевернутым лицом и обострением поджелудочной. На что ушла жизнь - пламень бессонниц, измышление тонких коварств, галерный труд по окормлению и обучению будущего героя каптруда? Уважаемый член общества, интеллектуал, по конгрессам ездит - и прижитый бог весть от кого корявый бандитеныш - в одной лодке; оказалось, что они выражены в материальном пространстве почти одинаковыми способами, то есть символически равноценны. Вообще времена настали страшные: вещь может означать имущественный статус, но сословного значения уже практически не имеет. И красный пиджак наденешь, и правильную цепь, а за бандита все равно не проканать - заподозрят в постмодерне или скажут: «О, фьюжн!»