Сила притяжения - Роберт Джоунз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эммет составил перечень всего постыдного, что было в ящиках стола. Воры, наверное, смеялись, копаясь в его вещах, окликали друг друга: «Эй, ты только посмотри на это!» Интересно, им было страшно? У них был план? Эммет восхитился отвагой воров, как они храбро зашли в дверь, с улицы, где полно людей. Наверное, один стоял за углом, готовый ударить Эммета по голове дубиной, если тот вернется слишком рано. Они украли кота, а может, убили и спрятали в квартире?
— Кот! — позвал Эммет.
Он заметался по комнатам, снова открывая все шкафы и чуланы. К рукам приставал графит, въедался в кожу. На ладонях четко проступила каждая линия, будто Эммета обвиняют в преступлении.
— Кот!
На кухне он снова открыл холодильник и осмотрел все отделения, даже маленький отсек для масла.
Наконец Эммет добрался до морозильной камеры. Он услышал шипение, точно пар под давлением выпускают, и чьи-то когти вонзились ему в спину. Эммет зашатался от боли и увидел рыжую вспышку: кот слетел с его спины и приземлился у входа в гостиную. Он попятился в угол, дергая задними ногами, словно боксируя. С клыков капала слюна, а на розовом язычке пузырилась пена.
Эммет приблизился.
— Прости, — сказал он, наклонился и погладил зверя по голове. Кот взвизгнул, словно его ударили, и хлестнул Эммета по носу левой лапой, а потом правой, по глазу. Он молотил его лапами, оставляя глубокие царапины: левой, правой, левой, правой; он продолжал, даже когда Эммет закрыл лицо руками.
— Перестань. Пожалуйста, перестань. — Собака лаяла, держась от них на почтительном расстоянии.
В последний раз царапнув Эммета по костяшкам пальцев, кот умчался в другой конец комнаты, презрительно фыркая.
Эммет вытер лицо рубашкой. На ткани остались тонкие полоски крови от царапин. Он снова осмотрел пустые стены и торчащие из них гвозди. На полке лежал шнур удлинителя. Полицейские забрали список вещей с собой.
— Сосредоточься, — громко и сурово приказал себе Эммет, пытаясь вспомнить, как уютно выглядела квартира все эти годы. Он хотел восстановить в памяти все, что успел продиктовать полицейским, но сейчас вспоминались только некоторые предметы. «Стерео, — подумал Эммет, — книги». Больше в голове ничего не было. Он начал снова: «Стерео». Он засомневался, как в те минуты, когда пересказывал Джонатану по памяти криминальные сводки, спотыкаясь и запинаясь, и факты казались все неправдоподобнее.
Чтобы прийти в себя, Эммет составил воображаемый список необходимых человеку вещей. «Одежда. — Он пальцем дотронулся до собственной кожи. — Телефон. Тарелка. Ложка. Глубокая тарелка. Подушка. Миска для кошки. Миска для собаки». Он пообещал себе, что завтра же все это купит. Он заставит себя пойти в банк, раз все деньги исчезли вместе с ботинком.
Эммет лежал поперек матраса, закрыв глаза. Даже при свете, закрывая глаза, он словно падал с другой планеты, кувыркался в пространстве.
— Мне нужно уйти отсюда, — сказал Эммет.
Кот вышел в коридор, задев его ноги. В шипении кота слышалась ненависть. «Он никогда не простит меня», — подумал Эммет. Он взял собаку с собой на улицу, опасаясь, что кот убьет ее, если они останутся наедине.
Эммет машинально направился к реке, прямо к таксофону. Уже почти рассвело. Он набрал номер брата. Пришлось переждать семь длинных гудков, прежде чем Джонатан сонно сказал «алло».
Слушая голос брата, Эммет пытался преодолеть свое молчание, но немота парализовала, не давая попросить о помощи.
«Это я», — молча твердил он, словно глядя на себя, суетящегося в телефонной будке, бледного и измученного, со стороны. Собака тянула поводок.
Эммет прикрыл трубку руками. «Я пропал», — подумал он удивленно. Он не представлял себе, что так ясно это осознает.
— Я пропал, — сказал он, в исступлении на сей раз, будто издали наблюдал гибель человека, которого не спасти.
— Алло! Кто это? Эммет? — с тревогой спрашивал Джонатан.
«Что я скажу ему?» — думал Эммет, слушая, как брат испуганно кричит в трубку.
Как он хотел, чтобы она вернулась. Эммет позволил мысли промелькнуть в голове, но самому себе боялся признаться, как он этого хочет. Или, может быть, не по ней он так скучал, может, то была дрожь нетерпеливого детского ожидания, что оставляло его, лишь когда она приезжала, чтобы забрать его с собой.
Она и не догадывалась, что каждый раз сын тайно молил ее об этом. Всякий раз он встречал ее, словно воплотившуюся мечту о побеге, даже зная, что она заехала всего лишь на разведку, что она явилась только отметиться, поиграть в жизнь по правилам. И всякий раз как быстро она понимала, что у нее не получается, как быстро исчезала, появлялась и исчезала вновь, пока не вернулась в последний раз, чтобы уйти навсегда.
Однажды она взяла его с собой кататься на лыжах.
Они висели в воздухе на подъемнике. Эммет попробовал опереться спиной на ее руку. От мороза его дыхание дымилось, а синтетические куртки стали такими твердыми, что казалось, если он прижмется к матери, они раскрошатся, рассыплются голубыми и фиолетовыми осколками.
Она сняла руку Эммета с перил:
— Давай, облокотись.
Он положил голову ей на плечо. Ее шарф был влажным от пота и тающего льда. Эммет закрыл глаза и втянул голову в плечи, чтобы согреться. Мать подняла его лыжные очки и протерла стекло. На солнце очки походили на дешевые зеленые стеклышки. Мать смахнула пальцем растаявшую снежинку из уголка его глаза.
Она склонилась так близко к его уху, что оно вынырнуло из онемения:
— Тебе весело?
Мать обняла его. Эммет открыл глаза и улыбнулся. Соприкоснувшись, куртки зашуршали, точно брезент о бетон.
Мать показала на водоворот разноцветных точек впереди.
— Людей все больше, — сказала она, и они понаблюдали, как цветные пятнышки взбираются на холм и перемешиваются.
Подъемник замедлил ход, кресла закачались. Они оказались на самой высокой точке — внизу сходились подножия двух горных склонов.
Мать прижалась к плечу Эммета, и он через куртку почувствовал кости ее руки. Такие крепкие, будто сквозь суставы кто-то продел тонкие стальные прутики. Мать болтала ногами. С каждым покачиванием их сиденья приближались к перилам в конце пути. И тут мать сильно отклонилась назад. Кресло затрясло. Она повернулась к Эммету с улыбкой.
— Как думаешь, мы умрем, если прыгнем отсюда?
Небо было бледное, словно продолжение сугробов. Белизна всюду, она закручивалась и замыкалась вокруг них.
Мать подняла защитную металлическую дугу на сиденье. Обняла Эммета, подтолкнула вперед, но удержала и, смеясь, притянула к себе. Они подтянули колени к груди, лыжи их дрожали, как сломанные пропеллеры.
Эммет прижался к матери, и на секунду ему показалось, что он мог бы упасть в пустоту, не сломав ни одной кости. Глядя на дымящиеся от ветра и снега вершины, похожие на Сахару, мать склонилась ближе и сказала:
— Смотри, кажется, они такие нежные. — Она сняла перчатку, взяла ее двумя пальцами, помахала ею у Эммета перед глазами и подмигнула — мол, смотри, фокус.
Потом она отпустила перчатку. Черная рука устремилась к сугробам, планируя большими безжизненными кругами, будто контролируя свой полет, но потом круги сбились, и она понеслась вниз, пронзая пустоту. Перчатку трепало, она почти оставляла за собой хвост черных клеток. Лети она так чуть дольше, наверняка полностью распалась бы на молекулы, но она упала в снег и сразу исчезла, точно кулак в тумане.
13
Кот что-то замышлял против Эммета.
После ограбления зверь вел себя очень беспокойно. Он шипел, едва Эммет или собака входили в комнату, то и дело отскакивал в угол и боком прижимался к стене.
Один кот знал, что именно случилось в ночь ограбления. Эммет пробовал ублажить кота, купив ему новую керамическую плошку и фланелевую подушку. Это не подействовало. Кот его не простил.
Всю ночь кот расхаживал по комнате и прислушивался. Он подслушивал телефонные разговоры Эммета. Он знал, какие звуки Эммет издает во сне, а их даже сам Эммет никогда не слышал. Мало ли в чем он мог признаться во сне. Кот точно знал. Эммета это пугало. Однажды он взял у брата магнитофон и поставил у изголовья — записать все, что будет происходить ночью. Эммет проспал пять часов. На пленку записалось только мягкое кошачье мурлыканье, будто зверь специально лег животом на магнитофон.
Кот знал об Эммете все. И с каждым новым открытием его походка становилась все более вороватой, его спина мелькала то здесь, то там на фоне штукатурки, а глаза никогда не закрывались, даже ночью.
Эммет только делал вид, что спит. Неделями он тренировался бесшумно и медленно дышать, беззаботно ворочаться, как всякий невинно спящий человек. Порой он даже специально бормотал во сне: имя, фразу, опасение. Эти слова должны были обмануть подозрительного кота и вызвать у него сострадание. Однако ничего не менялось. Зверь продолжал глазеть на Эммета, а иногда лапой хлопал по векам, будто ловил паука, стараясь не порвать паутину.