Крепкий орешек - Петроний Аматуни

Мы оглянулись. Из хутора к нам бежали гитлеровцы. Я немедленно дал газ, лавируя между стогами сена, взлетел и «поехал» дальше. В тот день мы сделали двенадцать посадок: восемь — у себя и четыре — за линией фронта. Капитан был доволен, усталость его как рукой сняло, а глаза возбужденно горели.

Выполнив задание, мы сели на поле у лесной опушки, в районе расположения дивизии, и капитан отправился в штаб, чтобы связаться с командующим армией.

— А вы подождите меня возле машины, — сказал он.

Подрулив к самому лесу, я замаскировал самолет и лег на мягкой, густой траве. Только сейчас я понял, что чертовски устал: трудно летать на таких ничтожных высотах и зорко следить за землей, чтобы не зацепиться за нее, да и крутиться весь день под носом у врага — дело, оказывается, не такое уж легкое.

Капитан долго не возвращался. Обстановка заметно стала меняться: стреляли уже совсем рядом, мимо меня то и дело быстро проходили бойцы в одиночку и группами. Было ясно, что они отходили на новый рубеж…

— Улетал бы ты лучше отсюда, — советовали некоторые. А то подобьют твой лимузин, на себе его не потянешь!

А капитана все нет. Осмотрел машину, изменил маскировку, чтобы сразу можно было вырулить. Конечно, нервничал. А за спиной все глуше шумел темнеющий лес. Беспокойство мое росло с каждой минутой, и я беспрестанно ходил вокруг самолета, прислушиваясь к каждому звуку. Дважды я забирался в кабину с явным намерением взлететь, но брал себя в руки. Наконец решил, что взлечу, когда все сроки истекут или обстановка станет невыносимой.

Стемнело. И, когда терпение мое иссякло, я наконец увидел бегущего ко мне капитана. Две-три минуты спустя мы вырулили на середину поля, и я дал газ. Но, вместо того чтобы взлететь, самолет едва-едва пробежал метров сто и остановился. Я выпрыгнул из кабины: на ось шасси намотался лен. Распутать руками невозможно. Вдвоем с капитаном, действуя ножами, очистили шасси и кое-как отрулили в сторону, на полосу овса. Там мы опять попытались взлететь, но колеса как бы тонули в мягкой и рыхлой почве, скорости не хватало.

Только с третьей попытки мне удалось буквально оторвать самолет от земли. Впереди медленно надвигалась темная стена леса… Как быть? Что делать? На эти вопросы я должен был ответить сам, на чью-то подсказку надеяться нечего.

С трудом к вышел из этого положения: с ничтожным креном сделал над землей что-то вроде круга возле самой кромки леса, набрал скорость, а потом высоту и полетел над деревьями…

Ну и взлет! Сушко тоже очень обрадовался, когда мы, наконец, взлетели.

Площадку штаба армии, я отыскал быстро, несмотря на темную ночь. Но как сесть, когда нет (да и не полагалось) ни крошки света?! Много бывает в жизни трудных вещей: не только акробатические взлеты, но и весьма замысловатые посадки. А такую посадку — в полной темноте, на узенькую и короткую полоску неровной земли, да еще зажатую с трех сторон высоким густым лесом, — такую посадку я производил впервые.

Планировал на моторе, прошел над деревьями и, задрав машину, стал на газу плавно проваливаться в какой-то бездонный черный колодец. Мне кажется теперь, что землю я почувствовал даже раньше, чем самолет коснулся ее колесами. Но, скорей всего, это произошло одновременно, и я тотчас же убрал газ…

Короче, сел нормально и испытал замечательное чувство удовлетворения. Честное слово, если бы задание было пустяковое, а сам полет легким, я бы и не запомнил всех приключений этого дня.

Сентябрь 1941 года. Ура «козлу»! Сегодня он меня выручил из очень большого затруднения… Честное слово, на войне иногда бывает все наоборот, если, конечно, вовремя сообразишь.

В общем, вчера выполнял я одно задание: вылетел в расположение Н-ской части с целью доставить (лично!) важные документы. Приказано: сесть во что бы то ни стало, даже если придется поломать машину. А такой приказ последовал потому, что указанный штаб расположился в месте, на редкость неудобном для посадки. Сразу видно, что в этом штабе нет ни одного авиатора.

Прилетаю… Глянул сверху и ужаснулся: кругом лес да овраги, и только в километре от штаба виднеется прогалина. Стал кружить над ней. С севера и запада — густой лес. С востока — кустарник на буграх. С юга — тоже лес. Скучно!

Продолжаю изучать площадку. Она прямоугольная, примерно 100 на 200 метров. Ветер с запада, значит, подходы открыты: над кустарником я могу спланировать на малой высоте и сесть против ветра. Но вся беда в том, что примерно первую треть площадки пересекают с юга на север дорога и канава, у которой один берег возвышенный, вроде бруствера. Нельзя сесть — это ясно. Ломать машину?

И тут меня осенило! Вспомнил я, как перед самостоятельным вылетом летал с инструктором Веселовым на исправление ошибок при посадке. Он устраивал мне высокие выравнивания, взмывания и «козлы», а я исправлял их. И вот в одном заходе Веселов перестарался и дал мне такого «козла», что самолет, ударившись о землю, отскочил от нее метра на полтора, быстро потерял скорость, и я едва успел посадить машину. Потом разобрался сам в механике происшедшего и получил абсолютно ясное понимание природы «козлов».

Итак, решено выполнено! Зашел я на посадку пониже, на самой малой скорости, рассчитываю поточнее, чтобы над канавой у меня было всего 20–30 сантиметров высоты. Планирую. Моторчик чуть шелестит на малых оборотах, и вот уже совсем подо мной земля. Вот и канава. Осторожно отдаю ручку от себя (чтобы не перестараться) и прикладываю свой У-2 колесами к насыпи, что вдоль канавы.

Что же произошло? А вот что: часть кинетической энергии самолета при ударе земля мгновенно вернула и как бы оттолкнула от себя машину вверх и даже чуть назад, сильно замедлив скорость полета. Мой умный У-2 сердито отскочил от земли метра на два, плавно, кренясь с крыла на крыло, перелетел через канаву и дорогу, почти без скорости плюхнулся на траву, прокатился немного и стал. Как тут не воздать должное «козлу»!

Однако взлетать с этого чертова места еще мудренее. Хорошо, что сегодня задул подходящий ветрило, да еще с востока: сама природа помогает мне. Через часок ко мне пришлют бойцов, и я с их помощью взлечу. Поскорее бы! На базе наверняка меня ожидает еще какое-нибудь задание. А пока еще раз вымеряю площадку и проверю свои расчеты для взлета…

НА БОЕВОМ ЗАДАНИИ

За окном разгулялась непогода: темный песчаный смерч, изгибаясь, мчался меж двух рядов домов и всасывал в себя с мостовой, как гигантский пылесос, обрывки бумаги, папиросные коробки, всякий мусор и даже крутил над землей газеты и журналы, видимо, только что похищенные из киоска «Союзпечати». Со свистом и воем, от которого вздрагивали стекла окон, мчался он вперед, загоняя прохожих под случайные навесы и во дворы. Позади оставались пыльные спиральные следы.

Несколько восхищенных мальчишек радостно приветствовали его и, размахивая руками, бежали вдогонку. Солнечные лучи мгновенно поблекли и как бы растворились в пылевом вихре, вершины деревьев гибко и покорно клонились к земле под напором ветра. Улицы пустели.

— Свежий ветерок! — произнес Пашков и улыбнулся: в этом «ветерке» заключалась огромная энергия.

Позади неслышно открылась обитая дерматином дверь, и чей-то голос вежливо произнес:

— Товарищ Пашков, можете пройти к командующему.

Иван Федорович с трудом оторвался от окна, беглым взглядом проверил в зеркале, в порядке ли форма, и вошел в кабинет.

…Суть нового, на этот раз правительственного, задания сводилась к следующему: надо пролететь несколько сотен километров в северной части Европы и затем… вернуться. Это — с точки зрения летной…

За окном все еще буйствовала непогода. Иван Федорович взглянул на часы: уже поздно. Но над Ленинградом призрачно сияла белая ночь. Пашков вздохнул. «Свежий ветерок» — это хорошо для полученного им задания, а вот белая летняя ночь — плохо…

Взлетев на своем двухмоторном самолете, Пашков взял заданный курс и набрал 3000 метров. Полчаса спустя Ленинград остался далеко позади. Внизу к рощам и перелескам, к берегам бесчисленных озер кое-где липли белые пушистые клочья тумана, точно здесь недавно проходил сказочный великан с мешком хлопка на спине, а мешок был открыт и ветром выдувало из него белые комки.

В зеленых садах прятались небольшие селения. Дважды прошли под крылом серебристо-голубоватые струны осушительных каналов, показался какой-то населенный пункт, походивший сверху на белую квадратную решетку с зелеными сотами.

Впереди вставали из-за горизонта крутые склоны приземистых гор, а правее темнела громада грозового фронта. У подножий высоких холмов, прямо под самолетом, в желтых песках, разбежались тонкие жилки речушки.

Пролетев речку, Пашков свернул влево. Все отчетливее вырисовывались впереди темные тучи, которые, клубясь, низко висели над лесами и озерами. Нижние края туч разлохматились и косыми дымчатыми полосами тянулись к земле… Яркой огромной искрой вспыхнула первая молния.