Степной пояс Евразии: Феномен кочевых культур - Евгений Черных

Поэтому, завершает автор, все свидетельства должны быть «1) собраны в одно целое, 2) изложены в точном переводе текста и 3) пополнены примечаниями с указанием на обычаи и установления Китая. Вот что влекло меня приступить к сему труду!» [Бичурин 1950: 10, 12].

Парадоксы восприятия монгольских нашествий

Когда монголы нацелили бег своих туменов на юго-восток, территория коренного Китая была разделена между тремя государствами. Север Китая оказался под господством сравнительно недавно захвативших власть маньчжуров династии Цзинь (Гин у Н. Я. Бичурина). На юге Китая владычествовали императоры страдавшей от маньчжуров династии Сун. Наконец, северо-западный Китай находился под властью тангутских вождей, утверждавших себя в качестве династии Ся.

Первый удар Чингис-хан нанес по уделам северной державы Цзинь. Долгая война завершилась падением маньчжурской династии в 1234 году. Параллельно с этим завершил свою историю и дом Ся. В конце концов, в 1279 году пресеклась также линия оказавшейся наиболее удаленной от степняков и потому самой устойчивой из них южной династии Сун. Не дожидаясь завершающей финальной монгольской «зачистки» юга китайских пространств, великий хан Хубилай еще в 1259 году объявил себя императором и основателем новой – монголо-китайской династии Юань (мы уже упоминали об этом). Однако очнувшиеся, наконец, от бесчисленных поражений китайцы Срединных царств через 73 года сумели сокрушить вновь порожденную господствующую элиту Юань. Власть монголов на землях Китая быстро сошла на нет.

Бесконечное перечисление передвижений войск и бесчисленных сражений в этих источниках преподносится в стиле воистину телеграфном. По этой причине мы ограничимся здесь лишь парой кратких выдержек из проделанных Н. Я. Бичуриным переводов «Истории первых четырех ханов из дома Чингисова». Так, к примеру, документировались в китайских хрониках события 1213 года:

«Гуй-ю, восьмое лето. Елюй-люгэ объявил себя королем в Ляо и правление назвал Юань-шхун. Осенью, в седьмой месяц, хан [Чингис] взял Сюань– дэ-фу, а потом осадил Дэ-син-фу.

Царевич Тулуй и ханский зять Чики первые взошли на стену и взяли город, Чингисхан пошел к Хуай-лай, разбил нючженьских генералов Ваньяня-гин и Гао-ци и преследовал их до Гу-бэй-кхэу. Нючженьские войска укрепились в Цзюй-юн. Чингисхан предписал генералу Хэтэбци наблюдать за ними, а сам пошел в Чжо-лу. Хушаху, главнокомандующий в Западной нючженьской столице, оставил город. Чингисхан пошел на Цзы-цзин-гуань, разбил войска нючженьские при горе Ву-хой-лин и взял города Чжо-чжоу и И-чжоу. Киданьский генерал Улань-бар сдал крепость Гу-бэй-кхэу. После этого Чжебэ, зашедши с южной стороны, взял крепость Цзюй-юн и соединился с Хэшебци. В восьмой месяц нючженьскии Хушаху убил своего государя Юн-цзи и возвел на престол князя Сюнь. Осенью, разделив армию на три части, приказал царевичам Джучи, Джагатаю и Угэдэю с западной армией следовать на юг, по направлению хребта Тхай-хан…» [Бичурин 2005: 49].

И еще одна, уже совсем краткая, но весьма выразительная выдержка из описания событий последнего – 1227 – года жизни Чингис-хана:

«Ли-цюанъ целый год находился в осаде. Осажденные войска уже съели волов, лошадей и даже всех граждан. Дошла очередь есть солдат. Ли-цюанъ хотел покориться, но боялся, что войска будут противного мнения, почему, возжеими благовонные курительные свечи и обратившись лицом к югу, учинил поклонение и хотел зарезаться, а между тем уже научил своих сообщников спасти его, советуя испытать счастья в подданстве северу» [Бичурин 2005: 103].

Не правда ли, звучит страшновато: «съели всех граждан и дошла очередь есть солдат»; и это впечатление особенно усиливает крайний лаконизм сообщения.

И наряду с этими кошмарными жестокостями хроники сообщают, что в «…восьмое лето Бин-шень [1236 год], весной, в первый месяц, князья построили себе дома в Хорине /Хар-Хорине, символической столице Чингизидов] по случаю съезда во дворец Вань-ань-гун к пиршеству. Хан [Угедей] указал ввести ассигнации за казенной печатью. Во второй месяц предписал генералам Гошену Фу-чжури, Цзючжу и Чжао-цян следовать за передовым корпусом Куйтына на Южный Китай. В третий месяц снова поправили храм философа Конфуция и обсерваторию. Летом, в 6-й месяц, учинили снова опись народонаселению в Чжун-чжоу и нашли около 1100 ООО семейств. По представлению Елюй-чуцая учреждено Историческое общество; в пособие взяты исторические книги из городов Ян-цзин и Пхин-ян; ученый Лян-чже определен историографом; Ван-вань-цин и Чжао-чжо – его помощниками» [Бичурин 2005: 182].

Опять-таки крайне странно и любопытно: идет бесконечная и жестокая война монголов с Китаем, но великий хан отдает распоряжение «вновь поправить» храм великого философа Конфуция, а также учредить в Китае историческое общество. Наверное, именно этому обществу мы и обязаны теми сообщениями, которые были только что процитированы выше.

Китайские сообщения о монгольских войнах и покорениях Поднебесной удивляют своей краткостью и своеобразной отстраненностью от трагических событий; они весьма не похожи на боль и гнев ранних мусульманских авторов. Но вот и сообщения уже тибетского буддистского историка XVIII века о монгольских завоеваниях Тибета – этой чрезвычайно труднодоступной истинной «крыши Мира» столь же лапидарны и, пожалуй, даже более сухи;

«…в год земли-свиньи IVрабч-жуна (1239 г.) Сакьяпа, Бригонба, Пагдуба и Цалпа каждый в отдельности «узрели лик» соответствующего монгольского хана, в следующем году (1240 г.), ставшем смутным, появился в Тибете монгольский Дорта, который разрушил монастыри Радэн и Чжаллхакхан, после чего в год дерева-дракона (1244 г.) Сакья-пандита отправился в Монголию и умер в год железа-свиньи (1251 г.). В следующем году монгольский Годан-хан прибыл в Тибет во главе сформированного войска, в год железа-свиньи (1251 г.) победил самого Монкхар-Гонбо и убил много людей, после чего также умертвил Чжал-Чо-Жобара. В год дерева– зайца (1255 г.) Карма-бакши Манипа прибыл в Монголию и стал учителем Мункхэ-хана, а в год дерева-мыши (1264 г.) вернулся обратно. В год огня– зайца V рабджуна (1267 г.) монгольские войска убили Данма-Рибу, в год огня-коровы (1277 г.) – Зан-чэнпа, а в следующем после смерти Пагба-ламы году железа-дракона (1281 г.) – правителя Сакьяпы Гунсана и победили Джарог-цзон. Затем на пятом году – в год дерева-курицы (1285 г.) – войска Бригонбы сожгли монастырь Джа-юл, убили Цзантона, после чего снова Бригонба привел войска верхних монголов против Сакьяпы, но войска Тимур-Бхокхайя, сына Сэчэн-хана (Хубилая) и цзанская армия сакьяского Анлэна победили их. Несмотря на это, снова стянули десятитысячное войско Сакьяпы в Гампо в восточном Двагпо, в год железа-тигра (1290 г.) предали огню монастырь Бригон и т. д. Во время разрушения монастыря Бригон было убито 10 тысяч человек» [Пагсам-джонсан: 40–41].

Попытаемся, однако, вникнуть в суть причин столь резких отличий в эмоциональном настрое китайских (да и тибетских) хроник от текстов и историографических сочинений западной половины Евразии.

Тысячелетние войны Поднебесной

Две важнейшие причины, на взгляд автора, лежат в основе такого рода различий. Если для Запада появление всесокрушающих монгольских ратей явилось едва ли не той абсолютно нежданной катастрофой, которую по велению Господню обрушили на исламские или христианские страны орды из таинственного и жуткого зазеркалья обитателей Тартар, то для Китая битвы с кочевым миром являлись событием вовсе не из ряда вон выходящим, но делом едва ли не обыкновенным.

Рис. 6.1. Древние китайские философы. Слева: Конфуций со своим юным учеником на прогулке. Справа: Лао-цзы на буйволе отправляется к западным границам Поднебесной [Chromk: 107]

Ко времени появления чингизовых ратей на границах китайских царств эта, по сути, бесконечная битва насчитывала уже не менее трех тысячелетий. И об этом мы поведем речь уже во второй части книги, когда на первый план выступят не исторические документы, но памятники археологические. Так что никаких особых новшеств для Китая в этих злоключениях не наблюдалось: в долгой истории его царств и княжеств нечто похожее уже бывало и не единожды. В том состоит суть первой причины.

Вторая причина заключалась, на мой взгляд, уже в канонах того мировоззрения, что господствовало в государствах, входивших в непостоянный и мятущийся блок сообществ Поднебесной империи. Чаще всего полагают, что три важнейшие системы взглядов определяли базовые основы духовной жизни китайцев того времени: конфуцианство, даосизм и буддизм. Из них лишь буддизм, на мой взгляд, мог претендовать на то, чтобы считаться причисленным к разряду религиозных систем. И конфуцианство, и соперничающий с ним даосизм относились, скорее всего, к системам нравственно– философского, – но вряд ли – религиозного характера. Наиболее «заземленным» в этой триаде предстает, без сомнения, учение конфуцианства. По существу, эта система мировоззрения признает в числе наиболее значимых ценностей лишь культ «совершенномудрых» предков, а не культ земных правителей, следующих наставлениям «совершенномудрых».