Итоги № 7 (2012) - Итоги Итоги

Впрочем, Иксанова молва отправляла в отставку не раз. В 2010-м наш герой больше месяца находился в подвешенном состоянии, не зная, будет ли продлен его собственный контракт. Этот случай наделал шуму во всем мире. Руководитель Мадридского Королевского театра «Реал» знаменитый Жерар Мортье даже поддержал Иксанова публично. Помог ли его голос, сказать трудно, но Анатолий Геннадьевич тем не менее получил контракт еще на три года, который истекает в конце 2013-го. Однако слухи о досрочной отставке Иксанова периодически будоражат театр. Прежде на это место прочили оперного певца Юрия Лаптева, по совместительству советника президента РФ по культуре. Теперь все чаще мелькает имя замминистра культуры Григория Ивлиева, опытного чиновника и грамотного юриста, никакого отношения к театру прежде не имевшего.

Понятно, что Анатолию Иксанову рано или поздно найдут замену. Слишком много в Большом подводных течений, словно речка Неглинка подмывающих его фундамент. Театр — это ведь не только пачки, бархатные кресла и «царская ложа». Большой — отдельная строка в бюджете страны и эксклюзивные бизнес-партнеры. Но для данного времени и для данного места Анатолий Иксанов — фигура вполне адекватная, главное достоинство которой есть продолжение недостатков. Он все время пытается скрепить нескрепляемое, обходить острые углы, отвечать запросам и прогрессистов, и ретроградов. Ему понятно, что современная опера необходима — она продукт глобализации, как, например, «Воццек». С другой стороны, он обновляет «Бориса Годунова» скучной версией Александра Сокурова с его боярами в кафтанах. Правой рукой Иксанов приглашает в театр ультрарадикального Уэйна МакГрегора и выпускает минималистский Chroma. Левой — возвращает из запасников «Спящую красавицу» в редакции Григоровича. Чем такая всеядность грозит самому Анатолию Иксанову, мы узнаем, судя по всему, сразу после президентских выборов. Ведь сколько бы мы ни толковали о высоком искусстве, главный придворный театр одним из первых реагирует на смену декораций на политической сцене.

Одним днем / Искусство и культура / Художественный дневник / Театр

Одним днем

/  Искусство и культура /  Художественный дневник /  Театр

В МХТ им. Чехова поставили «Событие» Владимира Набокова

Премьере набоковского «События», поставленного Константином Богомоловым в МХТ, предшествовали гастроли его питерского «Лира», взвинтившего до истерики и поклонников, и хулителей. Режиссер испытал, как говорилось раньше, чувство глубокого удовлетворения. Ведь он не устает повторять, что стремится расколоть зрительный зал. Когда закрылся занавес в Камергерском, так и хотелось сразу воскликнуть: ну, Константин, это провал. «Событие» уж точно всем понравится. Не может, по-моему, не понравиться. Достопочтеннейшая декорация, повесь еще кремовые занавески и хоть «Дни Турбиных» играй. Никаких совокуплений с другими текстами, да и вообще никаких совокуплений ни традиционных, ни извращенных. Точное следование за автором, чувство его стиля, ритма, порядка слов, в конце концов. Но и тут, оказывается, облом, то есть раскол. Кто-то заскучал без эпатажных жестов, кому-то, оказывается, Холокост ни к селу, ни к городу. Замечу, он всегда ни к селу... В общем, с Богомоловым опять все в порядке — полный зал и никакого единодушия.

Да и как могло быть иначе? «Событие» и «Лира» поставил один и тот же режиссер, вернее, человек, вовсе не меняющий по случаю свое мировоззрение. Да, он истово продолжает разбираться с историей ХХ века, считая, что она нами не отрефлексирована. Да, он разными красками в разных спектаклях рисует портреты обывателей, вполне нелицеприятные. Он не уверен, что фашизм не продолжает метастазировать, или, напротив, уверен, что продолжает. Его попрекают излишней (?) начитанностью, мол, остается в театре филологом. Но он ведь с текстами играет (!), а мы, неначитанные, на свою беду порой не догоняем и злимся.

В «Событии» ничего не пришлось дописывать, потому как игру ведет сам Набоков, а режиссер как раз догоняет, очень даже, и наслаждается вместе с артистами. Здесь травестирование Чехова, Горького, Достоевского куда тоньше, чем просто пародирование. Для пояснения хочется, точно в толковом словаре, сделать сноску: см. исполнение Александром Семчевым роли Антонины Павловны (sic.) Опояшиной. Травестирование в чистом виде, но никакой тетки Чарлея или, не дай бог, трансвестита. Нежнейшая графоманка, автор «Воскресающего лебедя». Аукнутся и Соленый в так и не появившемся на сцене Барбашине (саркастическая мрачность и любовь к духам), и Чебутыкин, и сестры, конечно. Каждому автору у Набокова свой привет. Сергей Чонишвили, вырисовывая двуличность, а может, и вовсе отсутствие личности, не забывает, что его Трощейкина зовут Алексей Максимович. Нелюбовь к Достоевскому проглядывает в сыщике Барбошине Федора Лаврова: черт-хлыщ не так страшен, как его малюют. К игре с русской литературой добавляется и игра с современным Набокову европейским искусством. Апокалиптический экспрессионизм в сцене именин Опояшиной, гости которой напоминают знаменитый «Крик» Мунка.

Драматург хоть и подтрунивает над Чеховым, но сюжетную канву выстраивает в его духе: люди обедают, а в это время... Герои пьесы проживают всего один день. Любовь (ее с чеховской горечью играет Марина Зудина) называет его самым страшным днем, ее муж Трощейкин — последним. Утром они узнали, что из тюрьмы вышел тот самый Барбашин, который из ревности стрелял в них и пообещал, освободившись, отомстить. День прошел в ожидании. Ружье не выстрелило, к ночи узнали, что он просто сел на поезд и уехал.

Французский переводчик переименовал пьесу в «Катастрофу». Богомолов написал под заголовком: «Драматическое действие, совершающееся в провинциальном немецком городе в 1937 году». Художник Лариса Ломакина «построила» над квартирой Трощейкиных пустынную улицу. На ней мерзнет нищий возле ломбарда, чьи хозяева исчезнут, а на стекле белой краской выведут Jude. Набоков с семьей эмигрирует. И напишет антигитлеровский памфлет «Изобретение Вальса». А ту самую надпись на ломбарде сделает акушерка Элеонара Шнап (Дарья Мороз), одна из гостей Трощейкиных. За ужином она помянет имя своего первого мужа Эссера, созвучное не только одному из сподвижников Гитлера, но и СССР. Так аукается в пьесе год 1937-й. Для кого-то тоже ни к селу, ни к городу...

Она пала... / Искусство и культура / Художественный дневник / Книга

Она пала...

/  Искусство и культура /  Художественный дневник /  Книга

В продаже новый роман Питера Акройда «Падение Трои»

По отношению к британскому писателю Питеру Акройду знаменитая фраза, приписываемая Александру Дюма, — «Я изнасиловал историю, зато у меня от нее были дети» — звучит на редкость уместно. Во всех своих исторических произведениях Акройд неизменно предстает ловким шулером, умелым подтасовщиком фактов, способным при этом виртуозно свести концы с концами и, несмотря ни на что, лучше других воссоздать дух времени. Британский XVI век — эпоха загадочного алхимика и астролога доктора Ди (роман «Дом доктора Ди»), викторианский Лондон — обиталище Джека Потрошителя («Процесс Элизабет Кри»), галантный XVIII век — время короткой жизни поэта Томаса Чаттертона («Чаттертон»). За какой бы период ни брался Акройд, метод его остается неизменным: легкое и вполне приемлемое допущение чуть заметно смещает рамку, превращая реальную историю в форменную фантасмагорию.

В романе «Падение Трои» писатель проделывает тот же трюк на совершенно новом материале — истории раскопок гомеровской Трои Генрихом Шлиманом. Шлиман (у Акройда он выведен под именем Генрих Оберманн) и вправду в юности сколотил состояние на сомнительных коммерческих махинациях, в середине жизни увлекся идеей доказать реальность гомеровских поэм и в самом деле обнаружил на азиатском побережье Геллеспонта, в окрестностях деревни Гиссарлык, руины древнего города, отождествленного им с Троей. А еще (тут Акройд снова ни на йоту не отступает от исторической правды) Шлиман женился на юной и прекрасной гречанке Софии, которую фактически выкупил за большое приданое у родителей, обедневших афинских аристократов.

Именно София Оберманн становится, по сути, главной героиней романа. Сразу после свадьбы привезенная Оберманном на раскопки, она поначалу искренне разделяет увлечение мужа античной древностью. Ее зачаровывает эпический пафос Генриха, его нерушимая вера в то, что найденный им разрушенный город — та самая Троя, о которой София читала с детства и которую научилась любить, ни разу не видев. Однако постепенно в душу Софии начинают закрадываться сомнения. Для начала она узнает, что Оберманн уже был женат и судьба его первой жены — кстати, русской (и тут Акройд снова не врет) — покрыта мраком неизвестности. Потом она начинает замечать, что все находки, по тем или иным причинам не укладывающиеся в концепцию ее мужа, попросту уничтожаются, а обнаруженные в ходе раскопок драгоценные предметы буквально растворяются в воздухе. Чтобы не отдавать их туркам — так говорит Генрих, но София подозревает иное... А уж когда гарвардский профессор, приехавший из Америки для того, чтобы лично ознакомиться с археологическими методами Оберманна, и нашедший их «варварскими», умирает от загадочной болезни, София начинает всерьез волноваться. К тому же неясные тучи начинают сгущаться и над головой нового гостя оберманновского раскопа — молодого археолога-англичанина, к которому София питает новые, неведомые ей прежде чувства. Эпическая вечность проступает сквозь судьбы героев, а тени Елены, Менелая, Париса, Ахилла, Агамемнона и Одиссея, кажется, снова обретают плоть и новую жизнь...