Роман Галицкий. Русский король - Галина Романова

- Наряд дать! - насупясь, бурчал Никита. - Нешто у самих головы на плечах нету, что приходится у соседев занимать? Нешто сами лаптем шти хлебаем? Нешто у нас своих бояр нету, чтоб думать?

- Бояре-то есть - угров они и прислали. Дескать, сами не могем, так подсобите!..

- Таким, как ты, только и подсоблять! - Никита притопнул ногой. - До седых волос дожил, а ума не нажил!

- Отцу перечить? - взвился Угоряй, замахиваясь костылём. - Смотри у меня! Молод ещё, учить-то!

- Да угры-то эти…

Никита не договорил - Угоряй рявкнул и набросился на сына с костылём. Первый удар поперёк спины Никита пропустил, от второго еле увернулся. Промахнувшийся старик разозлился пуще прежнего, погнался за сыном, но хромая нога подвела. Никита проворно выскочил на двор и чуть не нос к носу столкнулся с купцом Ермолаем, давним приятелем старосты - вместе когда-то детьми играли на улице в бабки и лапту, вместе на свадьбах друг у друга гуляли и даже старших сынов женили на родных сёстрах.

Ты это почто под ноги-то кидаешься? - удивился Ермолай. Шедший с ним его старший сын, осанистый Могута, свысока поглядел на красного, встрёпанного Никиту.

- Батя лютует.

- А почто?

- Да из-за угров своих ненаглядных! На что их бояре призвали? Рази ж мы…

Он осёкся - Ермолай быстро шлёпнул его по затылку:

- Цыц! Молод ещё рассуждать! Станешь мужем - тогда слово и молви, а сейчас, как старшие скажут, так и делай!

У Никиты старшая дочка уже третий годок жила на свете, в зыбке пускал пузыри родившийся на Святки сынок, но, пока был жив отец, он был обязан молчать и во всём его слушаться - лишь потом станет настоящим мужем, будет иметь на вече свой голос и такой же твёрдой рукой будет держать своих домашних. И не только дети - младшие братья станут слушаться его на семейных советах.

Дверь распахнулась - во двор вывалился разозлённый Угоряй:

- А ну, где ты тут, пёсий сын?

- Поздорову ли ты, сват? - окликнул его Ермолай. - Аль не вовремя взошёл?

При виде давнего приятеля кончанский староста немного оттаял, заохал и стал бочком спускаться с крыльца.

- Вот уж не ждали, не гадали! - весело частил он. - Ермолаюшка! Друже! Да проходи!.. Эй, Марфа! Меланья! Мёду доставайте! Да угощения гостю дорогому!

Облобызавшись, они прошли в горницу. Там уже дым стоял коромыслом. Выползшие из своих углов жена Угоряя, низенькая коренастенькая Марфа, и Меланья, высокая, статная, красивая, расставляли на столе яства. Меланья сама расстелила камчатую скатерть, на которую её мать вынесла пузатый жбан.

За угощением беседа возобновилась. Приятели поминали недавний приход угров и случившийся собор, где совместно постановили стребовать с короля наряд[20] для Галича. От угров сами собой мысли воротились к сегодняшнему.

- Ишь, молодёжь какая пошла! - обгрызая край пирога с гусятиной - благо, Пасха миновала и можно было разговеться, - ворчал Угоряй. - Угры ему не по нутру! - Он сердито косился на сына, который, насупившись, сидел рядом и не подавал голоса. - А кто тебе по нутру? Настасьич, попадьи блудной щенок? Иль бражник тот, Владимир Ярославич? Твою Улиту он не испортил - и тем хорош? Вот ужо гляди - доберётся он до неё! И Меланью тоже за косу к нему потянешь?

Сестра вышла, чтобы не мешать беседовать мужчинам, но Никита всё равно вскинул на дверь ревнивый взор. Краше всех на улице была Меланья, не один парень сох по ней и стоял под окошком, а только держал её в ежовых рукавицах строгий батюшка, со двора пускал редко, иногда поучивал вожжами, чтоб не привечала всякую голь, берёг для богатого жениха.

- Батя, - проворчал Никита умоляюще.

- Что, «батя»? Что? - сердился Угоряй. - Попомнишь меня! Отец всегда прав! Запомни!.. Ну что за сын у меня растёт? - возмущался он, повернувшись к Ермолаю. - Будто и не мой вовсе! Меньшие слова поперёк не скажут, а этому пальца в рот не клади! Мало порол я тебя в детстве, ой, мало!

- А ты сейчас поучи, наверстай упущенное! - не выдержав, огрызнулся Никита.

От таких слов Угоряй налился тёмной кровью. Выпитое ударило ему в голову:

- Молчать! Приблуда! Запорю!

Он сорвался с места, ловя скрюченными, как когти, пальцами, ворот Никитиной рубахи, а другой сдирая с себя пояс. Ермолай неодобрительно покачал головой -срамили себя оба, отец и сын. Во всём послушный отцу Могута помалкивал.

Невесть, чем бы кончилось, да только в горницу, постучав, ввалился второй сын Угоряя, Юрась:

- Батя! Било гудит! Вече!

- Пошёл вон! - рявкнул ему Угоряй.

Но Никита, спасаясь, уже кинулся к косящатому окошку, распахнул его, и в горницу ворвались далёкие мерные раскаты.

- И впрямь вече!

Гости поднялись с лавки.

- Хорошо в гостях, а коли Галич зовёт, так и идти надо, - степенно промолвил Ермолай и перекрестился на образа. Могута последовал его примеру.

Угоряй еле смирил себя. Бросая на сына косые взгляды, подтянул пояс. Никита услужливо протянул ему посох.

- Ишь, ты! Ластишься, - проворчал Угоряй. - Дома сидеть всем! Приду - скажу, на чём порешили!

Приятели вышли за ворота. Улица уже была полна. Шли кончане, многие раскланивались с Угоряем и Ермолаем. Были здесь купцы и ремесленный люд. Шли гончары, мостники, плотники, кузнецы, кожемяки-усмари, портные да шапошники. Все смысленые мужи, отцы семейств. Иных сопровождали старшие сыновья. В отличие от Новгорода женщин попадалось мало - в основном вдовы, державшие дом и подрастающих сыновей после смерти мужей.

На перекрёстке столкнулись с сотским Микулой. Важный плечистый Микула гнул руками подковы. Он коротко поприветствовал старосту и купца и пошёл впереди, как могучая лодья раздвигая толпу.

- Почто опять вече-то, Микула? - вытянул шею Угоряй, ковыляя сбоку.

- Бояре созвали! - степенно ответствовал тот. - Уговорились они наконец-то с уграми.

- Вот то наконец и в радость! - едва не взвизгнул Угоряй и покосился по сторонам, вспомнив о сыне. - Никак, на всё согласился король?

- На всё! Ряд урядили, а ныне созвали Галич - что мы о том скажем. Коль ряд не по нраву придётся - не примем!

- Мы, мужи, сила! - покивал староста.

Вечевая площадь быстро заполнялась народом. Выходя на неё, люди крестились на купола соборов Успенья Богородицы и Рождества и оборачивались в сторону вечевого помоста. Возле него на поджарых конях уже замерли угорские конники. Хотя не первый день стояли они под Галичем и свободно разъезжали по улицам, всё равно на них поглядывали вопросительно и осторожно. Боярский совет о чём-то урядился с ихним королём. Но о чём? И по нраву ли придётся ли сие Галичу?

- Бояре худого Галичу не присоветуют, - шептались в толпе. - То не князь Роман, он нам чужой. И не Настасьич… И не Владимир-бражник, он неправедно жил!

- Да, они не о Галиче - они о себе радели. А бояре за Галич стоят твёрдо!

- Да и мы - аль не галичане? Аль нам родной город не мил?

Шёпот и разговоры катились по рядам. Где-то уже спорили, ссорились.

- Хоша бы поболе леготы дали торговому люду, - вздыхал Ермолай. - А то от мытников[21] не продохнуть! Ни в Киев не сходишь - на дорогах лихие люди пошаливают! Ни в Польшу - раздразнил ляхов-то Владимир Ярославич набегами! Только что в Германию да Булгарию - так там свои нестроения. А ныне и во Владимир-на-Волыни не сходишь - с ними мы в ссоре…

Накатившиеся незаметной волной людской гомон и гул постепенно переросли в крики - к помосту уже пришли именитые бояре, а теперь показались всадники во главе с королём Бэлой и его сыном, королевичем Андреем. Венгерские конники грянули копьями оземь, крикнули что-то по-своему, и под этот шум и крик король Бэла поднялся на вечевой помост. Бояре шли за ним. Среди тех, кто поднялся на помост, был и сотский Микула, и иные галицкие мужи.

Судислав Бернатович, подолгу живавший в Венгрии, на венгерке женатый и сына там женивший, вызвался быть толмачом.

- Мужи галицкие! - закричал он, поднимая руку. - Денно и нощно мы рядили да думали! Богата наша Галиция, всего в ней обильно! И грады стоят крепкие, и реки текут, и леса шумят. Во все концы везут наши купцы хлеб. На Русь и далее уходят наши соль и железо, кожи и кованое узорочье. Ходят наши купцы до Царьграда и Рима, ходят и далее. Бывают и у нас гости издалека…

Ермолай и другие купцы со знанием дела кивали на эти слова.

- Наши полки бились и в Булгарии, и в Царьграде. Ходили на половцев и литву. Сильны наши мужи, крепки разумом воеводы. Всё есть в нашей земле - наряда только нету. Крепким князем был Ярослав Осмомысл, вознеслась при нём земля Галицкая, а потом началось нестроение. Были князья - про землю не думали, бражничали да насильничали, мудрых советов не слушали. Были - да сгинули. Ныне где они? Ныне мы сами себе голова! И сами мы с угорским князем Бэлой заключили ряд! Быть по сему ряду земле Галицкой свободной и самой выбирать себе князя, какого похочет, навроде Великого Новгорода. Править в земле будет боярский совет да вече, и како бояре порешат, так и делать будем!..