Замок цветов - Роум Маргарет

Вдруг улыбающиеся лица вокруг Флер словно подернулись дымкой. Густой запах сыра и лука подступил к горлу. Голова пошла кругом, а в глазах потемнело до черноты…

Придя в себя, Флер обнаружила, что лежит на кушетке в домике одного из крестьян. Кругом было темно и тихо. Флер не сразу поняла, где она, попыталась сесть, но над ней склонилась матушка Руж.

— Полежи еще, дитя, — сказала та, меняя ей прохладное полотенце на лбу.

— Вы были правы… Это у меня, наверное, от солнца…

— Так и есть, — горестно вздохнула старая крестьянка. — Господин граф ужасно расстроится, когда узнает, что мы не уберегли его молодую жену от солнечного удара!

— Я сама виновата — буду знать, как ходить без шляпы! Сейчас немного отдохну и пойду домой.

— Господи! — всплеснула руками матушка Руж. — Нет уж, пешком не отпущу! Один из наших людей отвезет вас в замок.

Никакие протесты Флер не подействовали. Вскоре она была доставлена к главному входу в грузовом фургоне, который ревел так, что поднял на ноги всех.

Сначала появились слуги, потом на верхней площадке лестницы показалась старая графиня. Одного взгляда на белое лицо Флер той было достаточно, чтобы без проволочек отдать распоряжения. Флер и опомниться не успела, как оказалась в постели своей, слава Богу, прохладной спальни, где были опущены шторы, защищавшие комнату от солнца. Графиня не сказала и слова упрека, но, взглянув в осунувшееся лицо невестки, нахмурилась:

— Отдохните, детка, за доктором уже послали, скоро он будет.

Флер ответила глубоким вздохом, а свекровь на цыпочках вышла, тихонько прикрыв за собой дверь. Проводив ее глазами, она подумала, что графиня, потратившая столько усилий на подготовку сегодняшнего вечернего приема, очень расстроится, если скверное самочувствие не позволит Флер быть среди гостей… Однако мысли ее стали путаться, и она погрузилась в глубокий сон, вернее, какое-то долгое, тяжкое забытье…

Кровать слегка скрипнула, когда она, наконец, шевельнулась.

— Ты проснулась? Вот и хорошо, — раздался голос из полумрака комнаты. Это был Ален. На фоне плотно закрытых штор его едва можно было различить. — Как ты себя чувствуешь?

— Вроде ничего, — ответила она не очень уверенно.

Сердце ее учащенно забилось, когда Ален подошел и присел на краешек постели.

— Вот и слава Богу. Наверное, лекарство более-менее привело тебя в норму.

— А разве доктор приходил?

Ален кивнул:

— Я сам привез его, когда maman позвонила и сказала, что ты заболела… Симптомы теплового удара были очевидны. В полудреме ты выпила лекарство, а потом хорошо отоспалась. Он распорядился, чтобы ты несколько дней не показывалась на солнце, особенно днем. Можешь встать, когда захочешь, но нагрузки тебе противопоказаны.

Ален вдруг улыбнулся, и у Флер от этой доброй улыбки перехватило дыхание.

— Даже наши сборщики и то не подставляют головы полуденному солнцу, а ты, глупышка, наверное, и не подумала об этом? Обещай впредь быть осторожнее, ладно?

Эта «глупышка» и эта неподдельная забота тронули ее.

— Извини, я принесла всем столько забот.

— Чепуха. Главное, что ты пришла в себя. Остальное не имеет значения…

Наступило весьма многозначительное молчание, Ален не пытался его нарушить. Флер нервно теребила краешек шелкового покрывала, и их пальцы случайно соприкоснулись. Она попыталась отдернуть руку, Ален задержал ее в своих ладонях. Осторожно, но твердо. Потом нежно погладил ей каждый пальчик. Внутри ее сладко заныло. Он впервые дотронулся до нее с их первой брачной ночи, начавшейся с гнева и презрения, переросших в мрачную страсть. Почему-то Флер почувствовала, как он одинок. Это ощущение одиночества и потерянности потрясло ее. Рука ее непроизвольно дрогнула. Ален растолковал сей порыв на свой лад.

— Не торопись, — спокойно сказал он. — Мы давно не разговаривали, так почему бы нам не воспользоваться этим сейчас?

Она горько поморщилась, вспомнив, как они поговорили в прошлый раз, но, когда Ален, протянув руку, погладил ее по щеке, Флер обомлела.

— Твоя кожа как бархат, — прошептал он, — как бархатистый лепесток розы… на утренней заре.

Он касался ее так трепетно, так чувственно, что Флер затаила дыхание. Ее израненное, измученное сердце впервые за целый месяц не судорожно билось, а плавилось, истекая в неге.

— Ален, когда ты хочешь, ты можешь быть таким… ласковым и чутким, — сдавленным от волнения голосом, прошептала она.

— Не дразни меня, Флер, — предупредил он. — Я мужчина, а не мальчик, которого можно поманить, а потом отослать в детскую.

Его реплика означала одно — он не верит в ее искренность, сомневается в серьезности ее чувств. Еще секунду назад возникшее между ними эмоциональное равновесие, оказалось таким хрупким, что одно неверное слово — и Ален опять замкнется в своей скорлупе.

— Что бы между нами ни случилось, Ален, я никогда не пожалею, что ты пробудил во мне женщину… Женщину, которой без тебя нет жизни…

Он обхватил ладонями ее лицо, притянул к своему и горячо выдохнул прямо ей в губы:

— Флер, радость моя, повтори, что ты сказала. Повтори еще раз.

Она тихонько рассмеялась и подалась к нему. Дыхание их смещалось, губы соединились, сердца застучали в унисон.

Раздался стук в дверь, и послышался голос графини:

— Ну, детка, как вы себя чувствуете?

Ален поднялся с кровати, как только мать вошла в комнату, и теперь стоял поодаль, в нескольких шагах, сохраняя невозмутимое выражение лица. Графиня сразу угадала ситуацию и, желая воспользоваться ею, со значением кивнула Флер и хитро спросила:

— Можно Луи войти? Бедный мальчик весь испереживался из-за твоего недомогания. Он не успокоится, пока не убедится, что с тобой все в порядке!

Увидев, как потемнело лицо Алена при упоминании имени брата, Флер пришла в отчаяние. Благие намерения графини порвали тонкую нить, соединившую ее и Алена. Она готова была взвыть.

— Ну что ж, конечно, скажите ему, что он может войти, — вежливо сказала Флер и закрыла глаза, чтобы не видеть прямую спину Алена, молча выходящего из комнаты.

Часа через два Флер, внешне спокойная, начала готовиться к праздничному вечеру. Огромный шкаф, который когда-то подчеркивал скудость ее гардероба, больше не был пуст — несколько дней назад прибыла коллекция одежды из Парижа, и у Флер теперь был выбор на любой случай. Но, как и драгоценности, эти дорогие платья ничуть не радовали ее. Размер, покрой, цвет — все подходило ей как нельзя лучше — человек, который подбирал заказ, должно быть, получил подробнейшие инструкции, но, если бы не парадный ужин, Флер надела бы что-нибудь свое, более простое и скромное, сшитое еще дома матерью.