Кодекс Алеппо - Фридман Матти

«Кодекс» пропутешествовал из Тверии в Иерусалим, из Иерусалима – в Каир, а оттуда – в Алеппо. Он стал свидетелем варварского разрушения, которому в 1401 году монголы подвергли этот город, а в следующем столетии – свидетелем прихода османских турок. Он пережил землетрясение 1822 года, убившее более половины жителей города.

Он находился там шесть веков, пока в странах ислама не исчезли евреи – не исчез мир Маймонида.

Через восемь столетий после смерти Маймонида мой самолет приземлился в Каире, и я оказался в облаке непреходящего тумана, который окутывает его нынешних обитателей. Путь в Алеппо был мне заказан даже до гражданской войны, превратившей этот город в поле брани, поскольку моя страна, Израиль, находилась в состоянии войны с Сирией. Но все же мне хотелось увидеть следы еврейской жизни в тех местах, где сегодня такую жизнь невозможно себе представить. В Каире, думал я, сыщется какой-то знак, который пробудит память о Маймониде, позволит представить себе этого мудреца сидящим за своим столом, где лежит «Корона», неуловимо меня с ним связывающая.

Ибн Маймун еще помнится некоторым египтянам как философ и врач, служивший при дворе Саладина, историческая фигура из тех времен, когда мусульмане относились к живущим в их среде евреям достаточно терпимо. Евреи покинули эту страну, вытесненные беспорядками сороковых годов, взрывами в старом Еврейском квартале Каира, приходом к власти панарабского национализма Гамаля Абделя Насера, преследованиями, которые поощрялись властями, откровенным грабежом. Два поколения назад еврейская община Каира насчитывала около шестидесяти пяти тысяч человек; сегодня там осталось несколько десятков, одни старики. Пройдет еще несколько лет, и не останется никого.

Главная синагога, стоящая в деловой части города, открыта и охраняется сонными солдатами в белых мундирах. Когда я посетил ее в субботу утром, надеясь увидеть хоть горстку молящихся, там не оказалось никого, кроме арабского смотрителя. Он взял меня за руку и показал на свиток, лежавший на столе посреди молитвенного зала. «Тора», – сказал араб и протянул ладонь, ожидая платы…

В Фустате, который уже поглощен Каиром и до которого на метро рукой подать от моей гостиницы, я тоже посетил синагогу, где когда-то хранилась «Корона». Теперь она открыта как туристическая достопримечательность. Наверху, за стеной галереи для женщин, имеется пустая ниша, где евреи прятали старинные рукописные документы – контракты, письма, священные книги, все материалы, которые содержат имя Бога, а следовательно, их нельзя выкидывать. Когда в XIX веке была обнаружена Каирская гениза[18], ставшая одной из наиболее значительных научных находок нашего времени, оказалось, что в ней среди множества прочих документов имеются и подлинные рукописи Маймонида.

В центре Каира расположены торговые улицы, которые и по сей день именуются Еврейским кварталом, хотя евреев там больше нет. На этих улицах толпятся покупатели, спросом пользуются ткани, игрушечные танки со стреляющими пушками, чучела птиц невероятного желтого цвета. Если углубиться в переулки, где живет беднота, толпа становится реже, дома грязнее. Где-то здесь была заброшенная синагога, в которой, если верить некоторым рассказам, Маймонид занимался с учениками и лечил пациентов. И названа она в честь него: Муса Ибн Маймун. При Хосни Мубураке, вскоре свергнутом, здание это было восстановлено, предполагалось открыть его для туристов – странная забота о еврейском наследии, проявленная именно тогда, когда Египет пытался выдвинуть одного из своих высокопоставленных чиновников на должность главы подразделения ООН по вопросам культуры. Эта попытка осложнялась тем, что в прошлом этот чиновник призывал к сожжению еврейских книг.

Никаких следов синагоги я не обнаружил, и люди в ответ на вопрос, как туда пройти, только пожимали плечами. Через несколько минут я заблудился. В одном из переулков я наткнулся на открытую дверь и увидел старика с подростком, сидевших в темной мастерской.

– Простите, как пройти к Муса Ибн Маймун? – спросил я. Они удивились.

– Хотите чаю? – предложил подросток.

Был месяц Рамадан, когда мусульмане постятся с рассвета до заката, и я старался есть и пить только в гостинице. Я поблагодарил и покачал головой. Подросток показал мне на стену, где были изображены Мария с младенцем Иисусом. Мальчик сказал, что они – копты. По словам старика, копты остались жить в Еврейском квартале, а евреи ушли, кроме одной восьмидесятилетней старухи, но подросток его поправил – она тоже ушла. И он провел рукой, как бы подводя черту. «Гамаль Абдель Насер», – сказал он. Я не понял, объяснял ли он причину исхода евреев или же просто обозначил период времени.

Подростка звали Эмад. После короткого препирательства с отцом – тот выглядел лет на шестьдесят и, похоже, помнил синагогу Муса Ибн Маймон – он заявил, что может меня к ней провести. Эмад пошел со мной и минуты через две привел меня в то самое место. Я представлял, что увижу здание, которое чем-то напомнит мне о Маймониде, но вместо этого увидел каркас без крыши – каменные стены, комнаты, заваленные мусором. Я щелкал камерой, когда возник некий человек в розовой рубахе и строгим военным тоном велел мне прекратить съемку. Я убрал фотоаппарат, а когда мужчина исчез за углом, проскользнул внутрь и оказался в помещении, которое некогда было залом синагоги. Какой-то молодой человек взгянул на меня через голубоватые солнечные очки. Он сказал, что его зовут Мухаммед и он руководит реставрацией здания. Мухаммед вызвался мне все показать. «Вот это бима, – сказал он, кивнув на низкий каменный прямоугольник, накрытый брезентом, и старательно произнеся еврейское слово, обозначающее возвышение, с которого читают свиток Торы. – А здесь вот, – Мухаммед указал на нишу в северной стене, – здесь стоял ковчег со свитками. – Он провел меня в смежную комнату, откуда ступеньки спускались в нижнее помещение, где пол был по колено залит грязной зеленоватой водой. – Это лечебница Ибн Маймуна».

Там была целая бригада рабочих подростков. Один из них, мальчишка лет четырнадцати, не старше, в резиновых сапогах и медицинских перчатках, заляпал меня краской и, обдавая брызгами, прошлепал мимо, сильно позабавив приятелей. Обнажив почерневшие зубы, он приветливо улыбнулся, положил доску, которую тащил, поклонился и с преувеличенной вежливостью потряс мне руку. «Добро пожаловать!» – сказал он по-английски, и так как его английский этим исчерпывался, указал на свою застиранную белую майку и представился.

– Муса Ибн Маймун, – сказал он, и его приятели покатились со смеху.

Книги не стало. Маймонида не стало. Его народа не стало. Не осталось ничего, кроме стены, опоясывающей пустые комнаты. Осталась пустота.

8. Александретта

Оказавшись по ту сторону границы между Сирией и Турцией, торговец сырами с семьей через полчаса добрался до Александретты, турецкого пограничного города на берегу Средиземного моря.

В центре города стояла лавка торговца одеждой, которая служила перевалочным пунктом для евреев, перебирающихся в Израиль. Заправлял ею человек, которого мы назовем Исааком Сило; он работал агентом разветвленной сети, которой управлял из Иерусалима так называемый Отдел Алии, родственный разведывательной службе Моссад. Алия дословно переводится как «восхождение» – поэтический еврейский термин для обозначения иммиграции в Израиль. Этот отдел, занимающийся в равных пропорциях разведкой и перемещением людей, отвечал за то, что государство, которому исполнилось всего девять лет, считало причиной своего создания и гарантией дальнейшего выживания – воссоединение всех евреев.

За этой высокой целью лежали «практические мелочи», связанные с переправкой из страны в страну десятков тысяч людей. Агенты фрахтовали суда и нанимали самолеты, сажали иммигрантов в автобусы и поезда, оплачивали их проезд, снимали для них номера в гостиницах, обманывали местные власти, подделывали паспорта, подкупали полицию, переводили деньги на банковские счета министров многих стран, сотрудничали с контрабандистами и уголовниками и вообще делали все необходимое, чтобы побыстрее перевезти евреев из диаспоры в их новый дом – Израиль.