Стихи разных лет - Феликс Соломоник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осень
Падают листья – осень.
Сырость висит на ветках.
И за вершины сосен
Солнце цепляется редко.
Крылья расправили птицы,
Небо изрезали стаи,
Стали скучнее лица
И холоднее, чем в мае.
Уже по утрам иней.
Лужи хрустят под ногами.
Асфальт удивительно синий
Стелется между домами.
Падают листья – осень.
Крыши намокли в лужах.
Становится дождь несносен,
А просинь всё уже и уже.
Сыплют под ноги клёны
Золото листьев шуршащих
И хорошо влюблённым
В днях, чередой уходящих.
Меня же ветра осенние,
В окна стуча листами,
Тянут к Сергею Есенину
Грусть развести стихами.
Грусть, оголяются кроны.
Дней очень схожих вязь.
Прошу – не роняйте, клёны,
Багрянец осенний в грязь!
Но круговерть листопада
Рвёт и швыряет листы
На улицы Ленинграда,
Набережные и мосты.
1968 г.«Какой асфальт мокрый…»
Какой асфальт мокрый,Какое серое небо,Какой день тусклый,Какой день безрукий!А самолёт в небеСложил свои крылья.Он, став совсем точкой,За горизонт рухнул.И покачнулось небо,И прослезилось небо,И стал асфальт мокрее,Темнее стали тучи,И стало так тревожно,И стало так одиноко!
Осень 1968 г.Ленинградская осень
Кто не знает ленинградской осени —Под ногами шуршащие пёстрые листы,Небо, потухшее без единой просини,Как усталые руки, повисшие мосты.
Деревья безлистые, словно уснувшие.Угрюмо гранитные сфинксы и львыСмотрят печально глазами потухшимиВ холодные серые волны Невы.
Птицы, уставшие от холода жаться,Покинули тут гнездовья свои.Остались лишь коренные ленинградцы,Дикие голуби и воробьи.
В лужи дома опрокинули крыши.Шпили легли поперёк мостовых.Стали рассветы над городом тише,Кутая город в туманах седых.
Падают листья в осеннем стриптизе,Как обелиски – деревья стоят.Промокшие голуби на карнизеГлавного Штаба сидят.
1968 г.«Снова листья осыпала осень…»
Снова листья осыпала осень,На ветрах накатавшись всласть.Вдруг зачем-то ударилась оземьИ дождями косыми зашлась.
По асфальту, по крышам, по стёкламРазрыдавшись, размазала слезьИ под небом холодным и блёклымГород съёжился, скрючился весь.
Мне по духу её причуды:Круговерть листопада и тут —Облака, как с поклажей верблюды,По осенним пустыням бредут.
1969 г.«Ты спроси у коренного ленинградца…»
Ты спроси у коренного ленинградца,Встретившего двадцать пять здесь вёсен.Как ему сейчас легко будет расстатьсяС городом – спроси его про осень.
В каждом месте своё время годаДуши чистит, как метлою двор.Вот у нас осенняя погодаВесь дождями выметает сор.
Ленинград немыслим без тумана.Грусть разлита в чаши площадей.Ленинград немыслим, как ни странно,Без осенних, полных хмари дней.
Деревья все усеяны слезами,Пожухшие листы на мостовой.Смотришь на всё грустными глазами.Где души утраченный покой?
Мечешься, как пойманная птица,Бьёшься в клетке крыльями ночей,А заснёшь – тревожное всё снится,Будто нет ни окон, ни дверей.
И пока с души не счистишь грязи,Не вдохнёшь всей чистоты снегов,Будешь, словно конь у коновязи,У своих сомнений и грехов.
В осени, как в самом лучшем душе,Мы смываем хмарь с себя и гниль.В осени мы чистим свои души,Как корабль в доке чистит киль!
1969 г.Валентина
Тина-тина, тамбурина!Повторяет он невнятно —Валентина, Валентина —Одно слово многократно.
В цирке в купол —Мотоцикл: шёпот, ропот.Лица бледные у куколИ мотора дикий хохот.
Этот парень крутит ловко —Страх ползёт с партера в ложи.Но зачем он снял страховку?Жутко, аж мороз по коже.
Барабаны бьют тревожноИ о рёбра сердце бьётся.Это просто невозможно!Неужели разобьётся?
Тина-тина, тамбурина!Пропасть скалит свои зубы.Валентина, ВалентинаГоречь обжигает губы.
Даже сытые матроныНе найдут от страха места,Но прорвавшийся сквозь стоныЧей-то голос: «Жарь, маэстро!»
В петле мёртвой крутит чёртом,Пальцы впились в плюш диванов,Кровь застыла по аортам,Дробь сухая барабанов.
Вот вираж, он на манеже,Многогрудный слышен вздох,Сердце бьётся реже, реже– Ох!
Он идёт, взята вершина,И толпа ликует дружно.Валентина, Валентина,Как и прежде – равнодушна.
1969 г.«Под талым снегом всходят вёсны…»
Под талым снегом всходят вёсныВ кипени вешних вод.Полощет розовые дёсныУ горизонта небосвод!
И солнечной напившись брагиВ хмельном бреду лежат поля.Как кубки – полные оврагиИ пьяно гнутся тополя!
Косой уже не вяжет стёжки,Вскочив с постели поутру.На ветках верб звенят серёжки,Как колокольцы на ветру.
Весна наполнила желанием,Пришла любовь, как стаял снег.И вот спешат все на свидание —Последний червь и человек.
1969 г.«Слышишь? – Губы мои стонут…»
Слышишь? – Губы мои стонут,Тело, словно, ртуть!Твоих глаз бездонный омутМанит к себе – жуть!
На коралловые рифыТвоих жарких губБрошусь яростно, как скифы,Буду рьян и груб.
И в объятьях, как в метели,Я готов пропасть!Лишь бы только быть у цели,Утоляя страсть.
1969 г.«Ты красива, хотя не без изъяна…»
Ты красива, хотя не без изъяна.Что изъян? – Ведь мне не продавать.Раз моя душа восторгом пьяна,Я имею право целовать
Эти руки, губы и иное —Всё, о чем умалчивает бард.Пусть об этом знают только трое:Ты и я, ну и конечно март!
Мне плевать, что кто-то твои плечиОбнимал, как ветер паруса.Раз твои глаза горят, как свечи,Всё былое – в прошлом полоса.
И пускай, как струи водопада,Дни звенят над нашей головой.По весенним крышам ЛенинградаБродит солнце с чашей круговой.
Словно чашу, опрокинув тело,Пью его, хотя сам в стельку пьян.У любви не может быть предела,Где предел – растёт один бурьян.
Пусть напьются окна жёлтой браги,Свесив небо прямо к нам в постель!Мне сейчас не занимать отвагиВ голове моей весенний хмель!
Твои бёдра бьются исступлённоВ силках рук, как птица бьётся в клеть.Я в твоих волос красивых волныХочу влить своих густую медь.
Я хочу все больше. Сердце битьсяПерестанет и замрёт в груди…Я в тебе хотел бы заблудиться,Чтоб назад мне не было пути.
Март, 1969 г. ЛенинградТуристическая поездка в Москву
День первый
Вот и Москва! Автобус шины рвёт.У всех уже измученные лица.Бывает так: раз в жизни повезёт —За три рубля окажешься в столице.
Москва, Москва! Мелькание реклам,Обилие музеев, вернисажей,Многоэтажность, сутолока, гамИ встречный ветер пудрит лица сажей.
Экскурсовод – и за его перстомВращают головы измученные шеи.Чем знаменит вот тот и этот дом,Откуда взяты плиты мавзолея.
По Третьяковке свой ускоря скок,Уже не люди пробегают – тени!Покалывает сильно левый бок,Дрожат от напряжения колени…
Настала ночь, набросив тёмный платНа плечи обессиленной столицы.Из Шереметьево однако в ЛенинградЕщё летят серебряные птицы.
Усни скорей пока рассвет рукойДремоту не стряхнул с Кремлёвских башен.Тебе как никогда необходим покой.Наступит день, который будет страшен.
А ты не спишь. Узка твоя кровать?Возможно перемена обстановки?Я с радостью, чтоб легче засыпать,Тебя б погладил нежно по головке.
Жаль не хватает мне длины руки.Ты спи и пусть тебе приснится,Что я тебе прочёл свои стихи,Что в Ленинграде ты, а не в столице!
Час третий ночи, я иду домой,Купил у дворника французскую футболку.Я видел, как закат целуется с зарёй.Тебя бы целовал – но ты взяла путёвку!
День второй
Пора вставать! Уже взошла заря —
Увы, но ей неведома усталость.
Шагнув по стенам древнего Кремля,
