Букварь здоровья для тех, кому за… Все лучшие мировые методики в одной книге - Елена Корсакова

А я так обрадовалась: ведь мне хотелось подружиться с Ирой. Я очень сильно переживала наш разрыв. Я открыла калитку и впустила ее. Она зашла и попросила: «Я знаю, что у тебя случилось, но ты хоть подскажи мне немножко, чтобы я знала, над чем мне надо работать, чтобы это исправить».

Я призналась: «Я поссорилась с подругой».

Она пообещала: «Ой, это такая ерунда! Завтра она придет и на коленях будет у тебя просить прощения». Я поверила. «Но только для этого ты должна мне что-то дать. Мама у тебя есть?»

Я говорю: «Конечно, мама на работе». Она спрашивает: «У мамы, наверное, есть хорошая одежда?»

Я ответила: «Не особенно хорошая, но есть у нее один-единственный английский костюм из ткани «бостон».

Была в то время такая тонкая чистая шерсть темно-синего цвета. Очень дорогая. У мамы были из нее сшиты юбка и жакет.

Цыганка мне говорит: «Ладно, весь костюм мне не надо, а юбка нужна».

— А зачем?

— Я в нее, в пояс, зашью кусочек хлеба. И заберу к себе домой на три дня, положу в такое место, где у нас идет общее гадание. Я же не одна гадалка. У нас все гадают. И через три дня твоя подруга к тебе придет, попросит прощение, и вы помиритесь.

И я отдаю цыганке эту юбку. Причем, искренно верю, что она мне ее вернет, а подруга придет. Но на этом цыганка не успокаивается и начинает жалостно скулить: «У меня ребенок, мальчик 12 лет, и муж еще есть. Мы не доедаем, голодновато нам».

Цыган тогда расплодилось множество! Мне их жалко было, и я думаю: «Что же ей еще дать?»

Она говорит: «Что у тебя еще есть?»

Я отвечаю: «У нас есть сало».

Она говорит: «Давай сало».

А мы недавно резали поросенка, и у нас было свое сало. Я вытащила большой кусок, килограмм, наверное, отдала ей.

Но пока мы с ней болтали, в открытую калиточку вошли другие цыгане. Но я их не видела, потому что меня эта первая цыганка заболтала. Я ведь ее еще и в дом привела, прямо на террасу, в столовую. И на столе мы разбирались. Она мне показала, куда якобы в юбку хлеб зашьет.

И за это время вошли во двор ее напарники, прошли прямо в сарай. Собрали все яйца, которые куры за день снесли. Все до единого! И еще несколько кур поймали.

Но это я позже заметила. А цыганка та ушла и пообещала: «Три дня жди и я тебе принесу юбку, но подруга придет раньше».

День прошел — Ирина не идет, второй — Ирина не идет, третий — Ирина не идет. Я заволновалась. И цыганка с юбкой не приходит — исчезла. Четвертый, пятый день проходят — нет цыганки. Я так заволновалась, что даже про Ирину забыла. Я сильно волновалась за мамину юбку: костюма-то нет, только жакет. Я не сплю, с ума схожу, какой-то ужас.

Позже мы помирились с Ириной. Совершенно случайно встретились в магазине. Она подошла ко мне и спокойно предложила: «Хватит уже дуться, давай помиримся». И потом мы так дружили — водой не разольешь!

И я ей тогда рассказала про цыган. Но что она могла сделать? Только посочувствовала, спросила: «А мама хватится, что будешь делать?» Я с ужасом в голосе ответила: «Не знаю».

И вот наступает август. Председатель вызывает мою маму и говорит: «Мы получили заявку из райкома, чтобы я кого-то послала в Москву на выставку. Я решил тебя послать. Что-то нам везти особо нечего. Орехи, груши — смешно. А у тебя есть необыкновенно хороший сорт помидор. Я объездил весь район и не видел таких помидор, как у тебя. Вот с ними и поедешь на выставку».

Мама выращивала сорт «Микадо». Помидора была крупная, малинового цвета. Ее разрежешь — сок не течет. Очень мягкая, кожица тоненькая и всего несколько семечек. Во рту тает — такая сладкая, вкусная, ароматная. Мама где-то раздобыла десять кустов и посадила. Не для себя, а в колхозе. Помнится, однажды одна помидорина выросла весом 1 кг 150 гр! Одна-единственная была такая очень большая. Но на выставку мама повезла другие помидоры, которые выросли к тому времени: один весила семьсот граммов, другой — шестьсот. Собралась ехать — а в чем? Надо же ехать представительно, не в ситцевом же платье!

И мама бросилась к костюму, а юбки нет. Перерыла все: «Господи, куда делась моя юбка?» Ей даже в голову не пришло, что я причастна к этой пропаже. Сознаться — духа не хватило. Но я подсказала, как выйти из ситуации: «Мамочка! Раз мы не можем найти, я тоже не знаю, куда она могла деться, тогда ты у тети Марьяны попроси». У этой Марьяны тоже был костюм. Я помню хорошо, что она в нем выступала на собрании. А она с мамой почти и ростом одинаковые, и фигурой. «Попроси напрокат, она тебе даст, мама! Может, жакет где-то валяется, и пока ты будешь ездить, я буду искать, может, найдем его». — «Ты молодчина, что подсказала!» Еще похвалила меня. Пошла к Марьяне, и та дала ей юбку, правда, она чуточку отличалась по цвету: была темнее. И мама уехала в Москву.

На выставке мама получила второе место. Первое получил грузин, потому что у него самый большой помидор весил 900 граммов. Маме дали награду «За доблестный труд». И благодаря награде позже была назначена повышенная пенсия: у всех была 12 рублей, а у нее — 15.

Когда мама возвратилась, я, наконец, решила признаться: «Мамочка, я ничего не искала и искать не буду. Твоей юбки нет». И все ей рассказала. Она говорит: «Доченька, как ты могла?» Я говорю: «Я же не знала, я верила. И я так переживала, что Иринка со мной поссорилась». Она говорит: «Ну, хорошо, доченька, я тебя прощаю, потому что ты мне сказала правду и сумела меня все-таки отправить, нашла выход с юбкой тети Марьяны. Подсказка была хорошая, ты у меня умница. Ругать не буду, понимаю, что ты очень переживала и не думала, что цыганка тебя обманет».

Бегство от фашистов

Когда началась Великая Отечественная война, мне было 14 лет. 22 июня началась война, а 5 августа Одесса была уже оккупирована.

Немцы наступали быстро и мощно. Мы эвакуировались. Приказ пришел: «Всем подготовиться». А транспорта для переезда для всех не хватало.

В то время были машины, которые назывались «трехтоночки» — с кабиной и открытым кузовом. Позже их чуть «усовершенствовали»: кузов стал закрываться брезентом. И вот в этот кузов грузили людей, они там рассаживались на скамейки. Сверху затягивали брезент, и люди ехали в полной темноте.

Но таких машин хватило только для семей начальников, председателей колхозов и совхозов. А для нас, простых смертных, выделили телеги с лошадьми. Вот на телегах мы и эвакуировались.

Беженцев было очень много — сотни людей со всех близлежащих областей. На каждую телегу грузили по несколько семей. Если было много детей, то усаживали три семьи. Если детей было двое-трое, то по пять семей грузили.

С собой у каждого было немного вещей. Нас просили «собрать самое необходимое в узелок». Тогда не было никаких чемоданчиков, никаких пакетов и сумок. Были просто большие платки или простыни. В них укладывали самое необходимое: теплую кофточку, теплый платок, носки, нижнее белье, обувь. Простынь завязывали в узел и забрасывали в телегу.

Нам нужно было ехать в сторону Киева. Но путь почему-то пролегал через Западную Украину, на Винницу. С Винницы мы сворачивали в сторону Днепра, к широкому разливу, через который был построен мост. Впереди нас шла армия. Первыми шли пехотинцы, потом — военные с пушками на колесах, а после всех — танки. Предполагалось, что из Киева нас переправят в Москву. Но мы туда не доехали.

Как сейчас помню, едем по грунтовой дороге в сторону разлива, и нас бомбят. И весь путь нас бомбили. Каждый день.

Это было очень страшно. Начинали в час дня — и до глубокой ночи. Бомбы фугасные — они рвутся и осколки горят. И если осколок попадет в тебя — на голову или на плечо, то можно сгореть, как свеча. Так со многими и случалось. Такой осколок упал на мою сестренку Машеньку, она сгорела и умерла. Ей было всего семь лет.

Но мы не совсем были брошены. С нами был военный. Я думаю, из числа партизан. Он был на лошади, с рупором. Он и командовал нами.

Мы уже слышим, что бомбы откуда-то летят, потому что гул раздается. И он подскакивает к нам на своей лошади и кричит в рупор: «Граждане, дорогие! Мамы, папы, дети! Сейчас будет «тревога», самолеты к нам движутся. Вы все прыгайте в левую и правую сторону, бегите в пшеницу и обязательно ложитесь лицом вниз». Мы бросали телеги на дороге — и врассыпную. Начиналась бомбежка. Бомбило так, что осколки летели в разные стороны. Люди бежали, кричали от ужаса, и кто-то не успел еще упасть лицом вниз, а его уже осколок «прихватил», ранило. Упал, кровью истекает…

Бывало и так, что некоторые раненые оставались прямо в поле. Не оставляли только тех, у кого среди беженцев были родственники. Многих раненых подбирала санитарная машина. Она все время находилась рядом, дежурила, контролировала.

И так мы шли к Днепру, но до реки было еще далеко, километра полтора. А впереди нас шли военные. И они то отступали, то продвигались вперед — пехотинцы, пушки и танки. Немцы старались бомбами разрушить мост. Со всех сторон летели снаряды. Но на берегах Днепра и прямо на мосту стояли наши зенитки, которые сбивали самолеты. И благодаря тому, что они все время очень четко стреляли, немецких самолетов много-много попадало. Загорались и падали в Днепр. Таким образом как-то наши военные сохранили мост и успели переправиться на ту сторону.