Рассуждение о начале и основании неравенства между людьми - Жан-Жак Руссо

Разные образы правительств начало свое производят из большей или меньшей разности бывшими между участных людей, во время установления оных. Ежели человеке был превосходен в могуществе, в добродетели, в богатстве, или в поверенности, то он был избран судиею, и сообщество сделалось Монаршеское, ежели несколько почти равных между собою превосходили всех прочих, то они были избраны все купно и стала Аристократия или правление знатнейших особ тех, которых достаток или таланты были не столь равномерны, и которые меньше отдалились от состояния естественного, оставили себе обще высочайшее управление, и составили демократию или народное правление. Время доказало которое из сих образов правление самое выгодное человекам. Одни остались единственно подвержены законам, другие вскоре стали повиноваться господам. Граждане восхотели сохранять вольность свою, а подданные не помышляли другого, как только чтоб лишить оной своих соседей, не хотя сносить того, чтобы другие наслаждались таким благом, которым они сами не пользовались. Одним словом, с одной стороны стало богатство и победы, с другой благополучие и добродетель.

В сих разных правлениях все начальства были сперва избирательные; и если богатство не превозмогало, то было предпочтение отдаваемо достоинству, которое дает естественною поверхность, и летам, кои приносят испытание во всех делах, и хладную кровь в советованиях. Старейшины Еврейские, Геронты в Спарте, Сенат в Риме, и самая Этимология Французского слова Seigneur, показывает сколько прежде сего была старость почитаема. Чем более избрания упадали на людей старости достигнувших, тем более были оные учащены, и тем более замешательство от них становилось видимо; ввелись происки, зачались разные стороны, которые между собою злобствовали, войны междоусобные возгорелись наконец кровь сограждан была жертвуема мнимому благополучию общества, и уже весьма близко доходили до того, чтобы впасть опять в безначальственное состояние прежде бывших времен. Властолюбие главнейших воспользовалось сими обстоятельствами к тому, чтоб непрерывно продолжить свой чин в домах своих, народ привыкший уже к зависимости, к покою, и к выгодам такой жизни, и будучи уже не в состоянии расторгнуть свои узы, согласился допустить порабощению умножиться для утверждения своего спокойствия; и таким-то образом начальники учинясь наследственными, привыкли почитать начальство как достояние принадлежащее к их дому, а себя почитать же владельцами общества, которого сперва были они только служителями, называть сограждан своих невольниками своими и щипать их как скотину и в числе вещей им принадлежащих, а себя самих нарицать равными богам и Царями Царей.

Следуя за приращениями неравенства в сих разных переменах, найдем мы, что установление закона и права о собственности, был первый его предел, учреждение начальства второй, третий и последний предел было применение власти законной на власть самовольную, таким образом, что состояние богатого и убогого было основано первою эпохою, состоянием могущего и бессильного второю, с третьею состояние господина и раба, которая степень есть самая последняя в неравенстве, и такой предел, к которому, наконец, доходят все прочие состояния, доколе новые перемены не разрушат совсем правления, или не приближат оное к законному установлению.

Чтоб уразуметь необходимость сего приращения, то должно не столько смотреть на причины установления сообщества политического, как на образ, какой оно приемлет в произведении оного установления в действо, также на неудобства, какие оно влечет за собою, ибо пороки делающие нужным установление общества, сами ж делают и злоупотребление оного неизбежным; и как исключая только единую Спарту, где закон особливейше наблюдал воспитание детей, и где Ликург установил такие нравы, кои почти освобождали его от приобщения к тому законов. Законы вообще, не столь будучи сильны как страсти, воздерживают людей не применяя их, то легко было бы доказать, что всякое правление, которое бы без повреждения и колебания шло всегда исправно по предмету своего установления, было бы установлено без нужды, и что страна, в которой бы никто не преступал законов и не злоупотреблял своего начальства, не имела бы надобности ни в начальниках, ни в законах.

Отличности политические по необходимости ведут за собою отличности гражданские. Неравенство, возрастающее между народом и их повелителями, скоро становится чувственно между участными людьми, и оказывается между ними в тысячи разных видов, смотря по разным страстям, талантам и случаям. Начальник не может похитить власть беззаконную, не приведши к себе в преданность некоторых людей, коим он принужден из оной уделить сам некоторую часть. А притом сограждане не иначе допустят себя подвергнуть, как когда уже влекомы от слепого честолюбия, и более взирающим ниже себя нежели выше, господствование сделается им любезнее нежели зависимость, и они согласятся носить узы для того, чтоб могли их налагать на других со своей стороны. Весьма трудно привести к повиновению такого, который не ищет сам повелевать, и самый искуснейший политик не дойдет до того совершенно, чтоб покорить таких людей, кои не желают ничего иного, как только чтоб быть вольными: но неравенство распространяется без труда в душах честолюбивых и подло мыслящих, всегда готовых подвергаться опасностям счастья, и господствовать или служить, как счастье им благоприятно будет или противно. Таковым-то образом долженствовало прийти то время, в которое очи народа обворожены стали до такой степени, что их предводители только лишь изрекут самому последнему из всех людей, будь ты велик, и весь род твой, то тотчас великим представится он в очах всего света, так как и собственно в своих; а отродье его возвышается еще по мере, сколько оно становится отдаленнейшим: и чем более причина сама отдалена и неизвестна, тем более действо ее умножается, и чем более можно счесть ленивцев в какой породе, тем паче она знатна и славна.

Если бы здесь было удобно мне войти в подробности, то я бы легко истолковал каким образом неравенство в доверенности и предпочтении становится необходимым между частными людьми,[21] как скоро они, соединяясь в единое общество, принуждены бывают сравнивать себя друг с другом, и иметь счет разностей, которые они находят во всегдашнем употреблении, и какое они один из другого делать должны. Сии разности суть многих родов, но как вообще богатство, благородство или чин, могущество и достоинство личное суть главнейшие отличности, по которым меряются в обществе, то я доказал бы, что согласие, или разгласие сих разных сил есть знак самый нужный правительств, хорошо или худо установленного: я показал бы, что между сими четырьмя видами неравенства личные качества суть основанием всем прочим, а богатство есть последнее, к которому все они обращаются, наконец, для того, что как оно наинепосредственнейше полезно к благосостоянию, и самое легчайшее есть к сообщению другим, то его свободно употреблять можно на покупку всего прочего. Сие примечание может подать способ к рассуждению с довольною точностью о мере того как всякий народ удалялся от своего первобытного состояния, и от пути, которым он шествовал к крайнему пределу повреждения. Я приметил бы сколько сие всеобщее желание славы, почестей и предпочтений всех нас терзающее упражняет и сравнивает таланты и силы, сколько оно возбуждает и усугубляет страсти, и сколько оно делает всех людей единожелателями, соперниками, или лучше сказать врагами, и причиняет каждый день оборотов, удач и нечаянных происшествий всякого рода, заставляя столь многих сотребователей тещи единое и то же самое поприще: я показал бы, что сему то рвению, дабы заставишь о себе говорить, сему неистовству, чтоб себя отличить, которое нас почти всегда вне нас самих содержит, должны мы почти всем, что есть лучшего и самого худшего в людях; нашими добродетелями и пороками, нашими знаниями и заблуждениями, нашими победителями и философами, то есть, множеством дурных вещей за малое число хороших. Я доказал бы наконец, что если мы видим единую горсть сильных и богатых на высоте великостей и счастья, между тем как прочая толпа пресмыкаются в презрении и бедности, то сие происходит не от иного чего, как только что первые почитают те вещи, которыми они наслаждаются только поколику прочие их лишены, и что не переменяя состояния, они престали б быть благополучными, если бы народ престал быть беден.

Но сии подробности и одни составили бы нарочитое сочинение, в котором можно б сравнить выгоды и неудобства всякого правления относительно к правам состояния природного, и открыть все разные виды, под коими неравенство оказывалось до сего дня и может казаться во всех веках по естеству сих правлений и по приметам, какие время в них произведет необходимо. Тут увидели бы множество утесненное внутри чрез следствие самых тех предосторожностей, которые оно приняло против бед угрожающих извне увидели бы притеснение возрастающее непрестанно, как между тем утесняемые никогда не могут знать какой предел оное иметь может ни того, какие средства законные остаются им к прекращению оного, увидели бы права граждан и вольности целых стран затмевающимися по малу, а воззвание слабых вменяемое за роптание возмутительное, увидели бы политику, ограничивающую в некоторой наемной части народа, честь защищать общее дело; увидели бы проходящую из сего надобность податей, земледельца лишенного ободрения, оставляющего поля свои среди продолжение самой тишины, и оставляющего соху свою для препоясания меча: увидели бы рождающиеся пагубные и невместные правила защищения чести, увидели бы защитников отечества рано или поздно врагами оного, держащими непрестанно поднятый кинжал на своих сограждан.