Инязовки. Феноменология женского счастья - Наталья Борисова

– Думаешь, ты одна нравилась Борису? Не хотели тебя расстраивать: уж больно он запал тебе в душу. Помнишь тот вечер у него в общежитии? Тогда он признался Таньке, что она ему нравится.

Старая рана, не успев зарубцеваться, отозвалась острой болью. Сколько времени я ждала его! А он прорабатывал очередной вариант с моей почти подругой, живущей рядом. Почему Таня молчала, как партизан? Щадила мои чувства? Но ведь и я не предала гласности «секрет» ее любимчика Юрки. А лучше было бы «отрезать» сразу, чтобы не болело так долго!

– Ты относилась к нему лучше, чем он заслуживал, – заметила Женя. – Мы пытались открыть тебе глаза. Только ты никого не хотела слушать.

– Когда любишь человека, кажется, что ты его хорошо знаешь, заполняя собой неизученное пространство.

– У него всегда были деньги. Он занимался фарцовкой. Даже нам предлагал кофточки. Значит, постоянно крутился среди «бабья».

– Боже, на что я потратила столько души! Ослепла, оглохла, никого не слушала, ничего не видела. Теперь, когда боль улеглась, мне противно думать о нем.

Не очень-то она улеглась, эта боль, если честно. Она вспыхнула с новой силой, ударила по голове и оглушила. Но, слава Богу, это прошло, как прошло воздействие крепких градусов «боржоми». Перевязав платочками ведра с ягодами, мы тронулись в обратный путь.

До вечера мы успели убрать в комнатах и принять ванну, сбегать в магазин и почистить картошку. Ровно в десять робко звякнул звонок. На пороге стояли Хесус и Хавьер, красивые, жгучие мучачос, облаченные в рабочие телогрейки советского пошива.

Пока наши гости сидели на диване и с любопытством разглядывали комнату, книги, мы с Женькой жарили картошку, поочередно исчезая на кухне. В двенадцать часов мы вышли из дому и пешком через весь город направились к автостанции. Женька и Хавьер вырвались вперед, а Хесус приотстал, удерживая меня рядом. Он вытянул из меня все – и про друга, о котором я даже вспоминать не хотела, и про переписку с парнем из Перу.

– Будет похоже на предательство, если я перестану ему писать потому, что встретила тебя. Но я не могу писать вам обоим. Это будет нечестно.

Между нами образовалась мучительная тишина.

– Какой грустный вечер! – выдохнула я.

– Почему? – удивился Хесус.

– Молчим.

– Почему ты молчишь? – он уставился на меня с веселой улыбкой, и я засмеялась. Разговор принял прежнюю непринужденность, и мы уже не возвращались к неприятной теме. На автостанции стояли такси – напоминание о том, что пора расставаться.

– Я не хочу, чтобы ты уезжал! – сказала я.

Мы стояли и смотрели друг другу в глаза, вырабатывая «электричество», которое горячим теплом разливалось по всему телу. Подошли Женька и Хавьер.

– А мы идем гулять! – радостно сообщил Хесус, но Женька тут же умерила его пыл:

– Уже поздно. Вам пора возвращаться в лагерь.

Хесус взял меня под руку, и я снова окунулась в тихий омут его чарующих глаз.

– Que miras? (Что ты смотришь?) – Он впитал мой взгляд, и в ответ у него трепетно задрожали ресницы. – Tus ojos muy bonitos. (Твои глаза очень красивые).

Подъехал таксист и за пять рублей согласился увезти их в Анзеби. Следующей нашей встрече суждено было стать последней. Закончив работу, стройотряд УДН покидал место дислокации, и мы боялись, что прощальный вечер с выпивкой и весельем неминуемо поглотит наших друзей. Время тянулось убийственно медленно. Женька лежала на диване и с удивительным спокойствием читала книгу. Я же не находила себе места. Когда раздался долгожданный звонок, и парни появились на пороге, мы словно поменялись ролями. Теперь Женька радостно прыгала, а я от смущения стала молчаливой и неуклюжей, будто по рукам меня связали. Выключили свет и стали танцевать. Хесус быстро переключался из одного состояния в другое. То он был нежным и грустным от музыки, то приходил в веселье от моих слов.

– О, Настенька, мы с тобой – destino!

– Назначение?

– Судьба! Ты – моя судьба! – он ласкал меня губами, гладил по голове, приговаривая: – Eres muy, muy bonita. Ты сможешь ждать? Надо только ждать. Если двое любят…

В полумраке комнаты, под негромкую музыку, я впитывала в себя чудесные слова, произносимые на любимом испанском языке, которые были адресованы не какой-то литературной героине, а мне, простой девчонке из сибирского города, даже не мечтавшей о таком счастье.

– Te quiro. Chiquita mia. Nineta. Люблю тебя. Маленькая моя. Девчоночка, – шептал прекрасный мексиканец, купаясь губами в моих волосах. – Подари мне фотографию, и ты будешь всегда со мной. Te quiero mucho! Quiero estar contigo toda la vida. Очень люблю тебя! Хочу быть с тобой всю жизнь. Обещай, что будешь писать мне. Учись хорошо и думай о своей поездке в Москву.

Окончательно придя в себя, весь долгий путь до автостанции я много говорила – впервые с ним.

Глава 12. Любовь по переписке

Серые дождливые дни принесли грусть и тоску. Свое первое письмо Хесусу я написала после отъезда Жени. Вдохновение водило моей рукой, и в голове рождались строчки, которые и без помощи словаря ложились равнозначными испанскими фразами. Оказалось, в моей голове уже так много заложено: я умела думать на испанском языке!

Эти три дня, что оставались до отъезда в Иркутск, мне казались особенно тяжелыми от того, что я находилась в комнате, где все напоминало о недавнем присутствии Хесуса. Я жалела о том, что он не мог слышать этих же самых песен, таких грустных, они задевали за живое, заставляли вспоминать наше расставание, его губы, очень нежные, его ласковые прикосновения.

Первого сентября я появилась в институте. Все вызывало во мне восторг: и несметная толпа студенческой братии, которая растекалась говорливыми ручейками по этажам и факультетам, и множество лиц в переполненной аудитории, и радостные голоса со всех сторон: «Сюда! Настена!» Наконец-то мы встретились, все родные «в доску»! Напитавшись от подружек доброй энергетикой, я весь день прыгала, веселая и счастливая. На лекции, спрятавшись за широкую спину долговязого однокурсника Тертышкина, я вязала Хесусу жилет. Мне теперь было о ком заботиться.

В общежитии продолжался ремонт, начатый еще летом. Студентам для расселения предложили ленинскую комнату, читальный зал, интерклуб, но и эти места «общего пользования» были до отказа забиты. Около дверей комендантши постоянно толпилась очередь – без ее подписи не выдавали постельное белье. Та ходила по своим делам два-три часа, появлялась в конце рабочего дня, критически оглядывала понурую толпу и недовольно произносила:

– Это вы у меня никто не убирался? Без уборки никому не подписываю. Идите, уберите второй этаж, а когда все будет чисто, я подпишу.

И это за пятнадцать минут до своего ухода! А что творилось на этажах после ремонта! Такой разгром могло вызвать только землетрясение. За полгода ничего не сделаешь. Я временно остановилась у Алины.

– О! Кузнечик приехал! – радостно встречал меня Андрейка.

– Почему «кузнечик»? – удивилась я. – Много прыгаю?

Мне нравился ритм, который задавала Алина трудовому дню с раннего утра. Она хорошо научилась деловитости и расторопности, которых требовала жизнь большого города. Каждое движение, предшествующее выходу из дома, было продуманным, четко отлаженным и толковым – ни минуты не тратилось даром. Выпив по чашечке черного кофе и съев по яйцу, мы отправлялись: я – в институт, Алина – на работу.

Учебные занятия чередовались с однодневными поездками на необозримые картофельные плантации. Как-то с утра зарядил нудный дождь. Я подумала, что при неблагоприятных погодных условиях поездку отменят, и устроила себе день отдыха. Оказалось, я одна отдыхала, а остальные ездили. На следующий день я подъехала к восьми часам, а автобус отчалил в семь по предварительной договоренности, чему я не была свидетелем.

На месте сбора штрафников поджидал неласковый представитель деканата с «черным» списком в руках. В списке оказалось тринадцать человек, в основном, первокурсников. Всех в качестве дисциплинарного наказания отправили на стройку рыть траншеи для кабеля. Отработав полдня и посчитав, что этого достаточно, я самовольно покинула «бригаду». Я не первокурсница, чтобы всего бояться. Могла бы вообще не приходить.

Наконец-то я получила от Хесуса письмо. Самое лучшее, какое только можно было ожидать! Человек может глупеть от счастья. Так и я. Спать легла – и письмо положила рядом, и чувствовала Хесуса с собой. От радости кружилась голова, и я словно падала куда-то. Утром встала в полшестого, улыбаюсь в темноте – нет, счастье еще не кончилось! Письмо – и какое письмо! – лежало рядом.

«Моя обожаемая Настюша! – писал Хесус. – Пишу тебе первое письмо, чтобы рассказать, как мы добрались до Москвы. Добрались хорошо, немного уставшие, с чувством голода, но с большими деньгами, так как в самолете нам выдали аванс – четыреста рублей. Анастасия, хочу видеть тебя, всегда иметь рядом с собой, целовать тебя и ласкать твои волосы. Чувствую себя влюбленным и очень счастлив, что познакомился с тобой. Я давно хотел встретить такую девушку как ты – красивую, добрую, образованную и честную, и готов сделать все необходимое, чтобы мы, Анастасия и Хесус, всегда были вместе – до последнего момента нашей жизни…»