Инязовки. Феноменология женского счастья - Наталья Борисова

Инязовки

Феноменология женского счастья

Наталья Борисова

© Наталья Борисова, 2017

ISBN 978-5-4474-6496-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Выражаю благодарность

Соавторам и соучастникам процесса написания книги Надежде Загребельной, Ирине Гатальской, Ирине Миняшиной, Маргарите Майновской за плодотворное сотрудничество, которое рождало новые идеи.

Интернет-изданию viva-raphael.com (Вива Рафаэль!) и его главному редактору Наталье Арутюновой за проект «Воскресные чтения с Натальей Борисовой», благодаря которому увидели свет многие главы.

Издательству Ridero.ru за помощь в воплощении авторских задумок и прекрасное полиграфическое исполнение книг.

Руководителю школы писательского мастерства Сергею Лихачеву за конструктивную критику, которая открыла новое видение проблем.

А также всем друзьям, дорогим свидетелям времени, за поддержку и добрые слова, без чего эта книга не состоялась бы.

Михаил Сергеев, член Союза писателей

Я как-то взялся за поиск книг, где отдыхаешь душой, а не просто отвлечен неизвестностью, как в детективах – это прием десятком планок ниже, но безуспешно. Один Довлатов и остался. Что привлекает в Довлатове? Самоирония. Самоирония помогала ему жить, но главное, она спасет его «там», где в «прощение» вменяются удивительные вещи.

Так вот, Наталья, Ваша книга – та же самоирония, взгляд с высоты лет. Ее нельзя читать быстро, ведь так же быстро закончится удовольствие. Ваши Марго, Таисия, Вероника – кто-то давно и далеко, кто-то ближе. Но время, когда были вместе, запечатлено – и на сургуче том слово «Молодость» в той самой иронии. Без лозунгов и баррикад.

Повезло времени, вам и книге. Спасибо!

Пожалуй, вы не знаете, какую чудесную вещь написали, а для «определенного круга» – незаменимую, весеннюю, трогательную меж той литературой, которую я заставляю себя читать по иным мотивам. Вы – тихая гавань, я люблю такие же часовни – их много в искусстве, они напоминают общее хорошее в нас, дают глоток чего-то доброго, легкого, близкого каждому, ибо у всех была мама, юность, друзья.

Если много лет не видеть, не сидеть за столом, друзей крадет время. Слова героини: «Кому надо, те останутся, остальных – просею…» не подтвердились. Не спасли. Люди не «просеиваются». Не дай, Бог, испытать разочарование от встречи уже с «другими», подай судьба ее вам, где «общее хорошее» порой уступит «общему плохому».

Остаются книги, где вы еще друзья, где ветреность, надежды. И последних – россыпи. Вы дарите их щедро. Но уже читателям. А вас неведомая рука вписывает уже в другую библиотеку. Еще раз спасибо.

Часть первая.

Куда уходит нежность?

Записки Насти Январевой

Пролог

Не выйдя из сонного опьянения новогодних праздников, Красноярск мирно праздновал рождество. В торгово-развлекательном центре «Планета» даже в утреннюю пору царило людское оживление. Покупатели, завлеченные фантастическими рождественскими скидками, плавно перетекали из одного модного отдела в другой. Сюда, на встречу со мной, спешила моя однокурсница, бывшая инязовка Рита Юникова. Я поджидала ее под экзотическими пластиковыми пальмами у фонтана, что шелестел слабыми струйками неподалеку от огромной ели с ярко-красными звездами и золочеными шарами.

– А что, вполне узнаваема, – Рита издали озарила меня своей широкой обаятельной улыбкой. – Прости, что опоздала. Вот уже два месяца я в роли не отходящей сиделки. И помощи ни от кого не вижу: все завещано, все подарено, а старушка – кому она нужна? Пришлось отказываться от репетиторства

– Такова наша доля – ухаживать за теми, кто в нас нуждается…

Мы оставили шубы в гардеробе и на эскалаторе поднялись на второй этаж.

– Давай посидим в суши-баре, – предложила Рита и уверенно двинулась в сторону яркой неоновой вывески «Планета суши». В баре на удивление было тихо и безлюдно.

– Похоже, здесь закрыто, – заметила я. – Давай найдем другое место.

– Сейчас все устроим, – Рита решительно направилась в сторону официанта, который одиноко маячил в глубине просторного зала. Несколько минут она что-то настоятельно ему внушала, показывая на меня рукой, словно я заключала в себе главную суть дела. По всей видимости, пускала в ход тяжелую артиллерию, сообщая молоденькому официанту, сколько лет мы не виделись, а тот, прожив чуть не вдвое меньше, уже заметно колебался. Наконец, все было улажено, и Рита вернулась ко мне с просветленным лицом.

Мы разместились за столиком у окна.

Я не могла сдержать улыбку. Где, где та маленькая инязовка Ритка Юникова, веселая, звонкоголосая пичужка в вытянутой кофточке «лапша» с декольте, обнажающем детские ключицы, в короткой юбочке, заканчивающейся ровно в том месте, откуда начинались худые ножки. Где та невидимая черта, переступив которую, мы становимся взрослыми? А теперь… внушающая почтение дама приятной полноты: королевский поворот головы в сторону барной стойки, величественный взмах руки, подзывающий официанта: «Будьте добры…» И вот уже перед нами красуются кусочки копченой семги и тигровые креветки на листе салата, роллы «Филадельфия» с розочками из маринованного имбиря, высокие тонкие стаканы с вишневым соком и крошечный графинчик с водкой, которую мы сумеем растянуть на два часа общения.

– Я сегодня всю ночь не спала, все думала, о чем мы будем говорить с тобой, – призналась Рита, извлекая из шелестящей обертки деревянные палочки. – Интересная штука – память. Словно щелкаешь невидимым тумблером – и вот она преподносит тебе нужные события, эпизоды твоей жизни, как будто из чемоданчика с коллажем на заданную тему.

– Тогда выдай мне такую картинку – Иркутск, поступление в иняз, год 1975.

– ОК! – воодушевилась Рита. – Вижу вокзал, конец июля. Билетов на ближайшие несколько дней нет – люди возвращаются из отпусков. Для моих родителей такое событие, как мой отъезд, оказалось полной неожиданностью, как и мой выпускной бал с его белым платьем. Позаботиться о билетах заранее никому не пришло в голову, хотя я протрещала про Иркутский иняз все уши. А первый экзамен – послезавтра. Правда, в общий вагон билеты были, но там ехали солдаты. И вот мы с подругой – две семнадцатилетние пичужки – в вагоне, наполовину забитом солдатами. Доехали до утра, а там – здравствуй, незнакомый город Иркутск! И все беседы с солдатиками, обещания писать – все куда-то ушло, стало незначительным, размытым, как кадр в расфокусе. Иркутск после просторного, более людного и современного Красноярска мне не понравился, показался каким-то заштатным городишкой. Это позже пришло понимание шарма деревянно-каменных уездных городков. Но не тогда.

– А спортзал вспоминаешь? Нам тогда сказали: «Общежития не будет – на ремонте. Кто не в состоянии оплачивать съемное жилье, все – в спортзал».

– Помню! До сих пор стоит перед глазами это разноцветье шумной, многонациональной девичьей толпы, заселившей спортзал. Нас, наверное, было не менее сорока. Украинки, русские, бурятки, белоруски, молдаванки – все представительницы тогда еще большой и сильной страны. Выдали нам по раскладушке и – удачи, девчата! Отдельным островком держались девушки из Бурятии. Почти все они имели республиканские направления и, зная, что «национальному кадру» это добавит баллов, особо с подготовкой не парились. Вокруг их раскладушек батареями стояли бутылки с газировкой, пирожные, печенья. Было ощущение, что дома их лишали всех этих радостей и теперь они «догоняли». Еще казалось, что у них была одна фамилия – Раднаева, красивая, но общая, одна для всех.

– Многие из них и впрямь состояли в родстве.

– Ты знаешь, тебя в интерьере спортзала я тоже хорошо запомнила. В дружном строе раскладушек твоя стояла особняком. Все, что я знала о тебе тогда, только имя. Тихая, миловидная девочка в очках, крашенная под блондинку. Что-то вязала, что-то учила, спокойно отвечала на вопросы, но первой в разговор не вступала. Казалось, ты знала о жизни гораздо больше, чем мы с подружкой, незрелые, совсем не подготовленные к жизни. И просто неслыханной крамолой показался мне твой протест против оценки за сочинение. Откуда была такая уверенность в своей правоте? Сработало – исправили, ведь проверяли сочинения не «русаки», а инязовские преподаватели. Прошли годы – и вот я читаю твою рукопись. Нет, ничего не было случайного. Ты уже тогда все знала про себя, по крайней мере, свой потенциал.

– Поверь мне, Рита, ничего я не знала. Я писала про своего любимого Чехова, а мы с ним «на одной волне». И я чувствовала, что сочинение, написанное от души, получилось хорошим. А какая мать не бросится на защиту своего детеныша?

– Училась ты ровно и спокойно и этот твой абитуриентский бунт я восприняла как одноразовый протест, за которым других – на моей памяти – не последовало. Послушай, Наcтя, а ведь именно ты научила меня есть пельмени!