Дневники мотоциклиста - Данни Грек

После такого ответа вопросов больше не последовало.

По ее торопливым грузным шагам было ясно, что ее смена уже заканчивается, и последние минуты с нами она хотела провести в нашем полном, безоговорочном подчинении.

Подбежав к каждому и попутно раздавая больничные пилюли, она без особого интереса спрашивала: «Как самочувствие?», но, дойдя до моей кровати, вновь наткнулась на закрытые глаза.

– Подъем! – скомандовала она, дернув за спинку кровати, словно она была моим командиром, а я был самым отъявленным разгильдяем из ее новобранцев.

– Что?! – приоткрыв глаза и слегка сжав губы, переспросил я, не меняя своего лежачего положения.

Мой вид видимо немного напугал эту тучную, спешащею женщину, и, увидев мой взгляд, она тут же сбавила свои обороты.

– Что-что, просыпаемся, сейчас обход начнется, а ты спишь, – проговорила она с быстро натянувшейся на ее лицо искусственной улыбкой, будто извиняясь ею за необоснованную дерзость.

Я это прекрасно видел и не ответил ей ни слова.

– А… а, – словно вспомнив самое важное, еще шире стала улыбаться эта «руководительница пансионата», открывая мне желтизну своей кофейной улыбки, что была подстать ее ржавым волосам. – Ты же новенький… Порядков пока не знаешь, да и назначений еще у тебя нет… – все так же, заискивая своими серыми рыбьими глазами, продолжала она свой монолог и, понимая, что лимит «любезностей» исчерпан, все так же неискренне добавила: – Можешь пока отдыхать, скоро тобой займутся.

Этот суматошный обход, грубость, таблетки на завтрак и уколы вместо утренней сигареты – стали нормой для заведений такого рода, и это стало нормой для многих его обитателей, но не для меня.

Все это время, смотря ей в глаза, я понимал, что все, кто здесь находится, для нее лишь конвейер из больничных листов, смен и премий, а она – «герой труда», носящий белый халат отнюдь не по призванию, а по надобности.

Вскоре, не сказав больше ни слова, она так же громко удалилась, и в нашей палате вновь воцарилась тишина, в которой я смог легко разглядеть всю прелесть моего ночного убежища.

Палата была на шесть человек, и каждый ее уголок был занят. Придвинутые вплотную к стенам койки разделялись тумбочками, на которых лежали личные вещи каждого. Обшарпанные светло-зелёные стены плавно переходили в белый потолок, на котором висели несколько длинных ламп. Огромное окно, крашеное сотню раз, на подоконнике которого поселился единственный цветок, очень похожий на плющ, было как проход в другую жизнь, где все пестрело красками, где мой город уже проснулся, выпуская своих жителей на новые свершения.

Это наверно все, что я смог разглядеть, пока не увидел на себе изучающие взгляды моих пробудившихся соседей. Картинка санатория, который тянул на твердые две звезды, в котором задерживаться я не очень-то хотел.

Я вновь закрыл глаза и отвернулся в сторону окна.

Мне нужно было перевести дух в этой новой реальности, собраться с мыслями, понять, как действовать дальше, чтобы сделать следующий шаг, и я не заметил, как ушел в дремотный сон, так быстро завладевающий моим уставшим телом.

Ерзанье моих соседей на пружинных кроватях с каждой секундой становились все тише, уплывая от меня куда-то вдаль, как и их негромкие разговоры, пару раз затронувшие мою персону. Меня встречала черная бездна, приятная черная бездна доброго сна, в которую я падал, совершенно не сопротивляясь.

– Доброе утро, Даниил, – услышал я, приятный женский голос, вмиг вернувший меня обратно. – Тебя направили на анализы, просыпайся.

Вновь открыв глаза, я потер их здоровой рукой, и зрение потихоньку стало возвращаться.

Напротив меня стояла молоденькая медсестра с желтоватым листком бумаги, который она держала перед собой.

– Просыпайся.

– Да… я… и не сплю, – обрадовавшись такой перемене, привстал я с кровати.

– Это славно, – улыбнулась она, и ее щеки налились здоровым румянцем.

Секунду помедлив, не понимая, с чего мне начать мое облачение, ведь кроме лежавшего на полу комбеза и стоявших рядом с ним бот у меня ничего не было, я скинул ноги и обернулся одеялом.

Моя неловкая застенчивость придала ее щекам еще больше румянца, но быстро сообразив, она отступила назад.

– Вы одевайтесь, а я вас подожду рядом с входом, – свернув листок в трубочку и блеснув своим аккуратно подкрашенным взглядом, сказала она.

– Хорошо, – выдохнув, ответил я.

Вскоре ее фигура исчезла за тяжелой белой дверью.

В койках напротив меня лежали и наблюдали за всем этим действием три товарища по несчастью, разного возраста, но с одной проблемой. Которая пока для меня была их общим секретом, но, привстав с кровати, я улицезрел ее в полной красе. У них всех были переломы ног, и на их три головы и шесть рук было всего две здоровых ноги, без гипса. Привстав на ноги, я понял, что мое тело вкусило полностью все прелести вчерашнего асфальта, и еле передвигаясь, я попытался махнуть в знак приветствия им рукой, но резкая боль не дала мне этого сделать. Я был жалок и поприветствовал их, только кивнув в их сторону, взяв с пола комбинезон. Нет, мои ноги и одна рука вполне слушались меня, а лицо было обычным лицом не выспавшегося человека, но фиолетовые отливы, фиолетовые отливы были повсюду, не давая мне до себя дотронуться.

– Мотоциклист? – услышал я хриплый голос, лежащего в том ряду посередине.

– Вроде того, – стянув зубы и натянув низ комбеза, ответил я, подтащив к себе мотоботы.

– О!.. Ходячий, – бодро прозвучало за моей спиной.

Я привстал, обернулся и увидел молодого парня, лежащего на растяжках, в глазах которого была минутная радость нового знакомства.

Гипсовые товарищи, лежащие напротив, тоже заулыбались, изучая меня уже в полный рост.

Осмотрев палату целиком, я понял, с чем связан такой интерес к моим ногам: все присутствующие здесь были в положении лежа и передвигаться без чьей-либо помощи просто не могли.

– И тебе, здравствуй, – я подумал, что мы даже не поздоровались, а они, уже не стесняясь, говорят о моих плюсах и минусах.

– Здравствуйте, – тут же осекся самый наблюдательный, выразив на своем лице неловкость.

Понимая, в чем тут дело, я тут же расставил всё по своим местам.

– Всем привет, меня зовут Даниил, – начал я, всматриваясь в лицо каждого, и, не успев услышать их имена, сразу добавил: – Но… – выдержав секундную паузу, – даже не думайте, что я буду приносить вам чай, я здесь ненадолго. – В палате повисла тишина, и в глазах каждого из них я прочитал неловкость, вперемешку с начинающейся неприязнью к моей персоне, но на тот момент их чувства меня волновали мало, я сказал то, что хотел сказать, а как к этому относиться, было уже их дело.

– Да… мы и не думали, – взяв на себя функцию главного, из больничного квадрата резко выпалил тот, кто лежал напротив, посередине. – С чего ты взял?

– Ни с чего… так… на будущее, – окончательно убедившись, что мой диагноз верен, ответил я, вновь посеяв молчание.

Двое, по бокам палатного «главаря», сделали вид, что этот разговор их не интересует. Мужчина лет сорока, что был слева, уткнулся в журнал «Афиша», видимо, изучая программу передач, а молодой парнишка справа быстро нашел себя в телефоне, бегая по его маленькому экрану, словно по энциклопедии. Лишь их предводитель смотрел на меня глазами, полными возмущения.

За те несколько секунд нашей дуэли, его щетинистый рот приоткрылся и вновь закрылся два раза, не вымолвив больше ни слова, и это вполне меня устраивало, впрочем, как и вид моего соседа слева, который все так же широко смотрел на меня, напоминая мне первоклассника первого сентября. Единственный, кто не участвовал во всем этом, был черно-седой иностранец, что лежал в самом углу, растянутый за ноги, словно тряпичная кукла. Его персону я заметил в самый последний момент, когда моим ногам оставалось всего несколько шагов до выхода, но увидев это искалеченное тело, я приостановился.

– Даниил, ты скоро? – показалась голова молоденькой медсестры, которая все это время стояла за дверью.

– Да… – переключив свое внимание на выход, – Я уже… – растерянно ответил я, еще раз взглянув на этого постояльца.

– Тогда проснись и пошли, – хлопнув своими большими ресницами, чтобы я поторапливался, сказала она, и вскоре я оказался в коридоре.

Как потом мне было поведано парнишкой слева, этот бедолага, что приковал мое внимание, попал в заведение под номером пятнадцать месяц назад после ужасной аварии и с множественными переломами. Он был арабом, что объясняло наличие бороды, черных, словно нарисованных бровей и цвет его кожи. Он совсем не говорил и не понимал по-русски, и общался исключительно через переводчицу, которая приходила каждый день и по совместительству была его невесткой. Он был здесь чужим, и все, что с ним случилось, приковывало его взгляд лишь к потолку, на котором он пытался сосчитать, сколько этого ужаса ему осталось вытерпеть. А наши персоны ему были совсем не интересны, потому что его горе было лишь горем его семьи.