Князья тьмы. Пенталогия. (Звездный король - Машина смерти - Дворец любви - Лицо - Дневник мечтателя.) - Джек Вэнс

Обитатели Дворца Любви слушали с уважением и почтением. Невозможно было сказать, насколько глубоко призывы друидов проникали в сознание аудитории. Тем временем Дакау и Прюитт принялись копать под дубом, в широком промежутке между корнями, большую яму. Хьюлу и Биллике копать не позволяли, да они и не проявляли особого желания этим заниматься; по сути дела, они наблюдали за этим процессом, остолбенев от ужаса.

Обитатели дворца, в свою очередь, настаивали на том, чтобы друиды принимали участие в их праздных развлечениях, возражая следующим образом: «Вы хотите, чтобы мы научились вашим понятиям и вашему образу жизни — но, по всей справедливости, для того, чтобы судить о нашей жизни, вам следует испытать ее на собственном опыте. Только так вы можете проверить, действительно ли мы — растленные исчадия порока!» Друиды неохотно уступали этим доводам, но продолжали ходить и сидеть отдельной группой, следя за строжайшим соблюдением дисциплины Хьюлом и Билликой.

Прочие гости по-разному реагировали на происходящее. Скебу Диффиани регулярно посещал собрания друидов и в конце концов, ко всеобщему изумлению, объявил о своем намерении вступить в их секту. С этого дня он напялил на себя черную тогу с капюшоном и присоединился к друидам в отправлении их обрядов. Торрас да Носса отзывался о друидах с высокомерным сожалением. Леранд Вибль, на всем пути ко Дворцу проявлявший явный интерес к Биллике, с отвращением воздел руки к небу и больше не приходил на лужайку друидов. Марио, Этуэн и Танзель занимались своими делами; их редко можно было увидеть. Наварт был одержим поисками Друзиллы. Он блуждал по садам и павильонам — напряженный, замкнутый, недовольный — заглядывая то в один закоулок, то в другой. Красота парка не производила на него ни малейшего впечатления; он презрительно отзывался о поместье Виоля Фалюша: «Во всем этом нет новизны; здешние развлечения банальны. Нет ничего, вызывающего восхищение, никаких головокружительных прозрений, никакой глубины проникновения в суть вещей. Здесь все вульгарно, пошло, слащаво — не более чем испражнение желез и насыщение утробы!»

«Вполне может быть, что вы правы, — признал Герсен. — Местные удовольствия просты и непритязательны. Но что в этом плохого?»

«Ничего. В этом нет поэзии, вот и все».

«Но здесь красиво! Нужно отдать должное Фалюшу — он сумел обойтись без жутких садистических сцен, неизбежно возникающих в развлекательных вертепах, и даже позволяет служащим держаться с некоторым достоинством».

Наварт разочарованно крякнул: «Вы наивны, как ребенок. Экзотические наслаждения Фалюш приберегает для себя. Кто знает, что делается за этими стенами? Подлого извращенца ничто не остановит. И вы говорите о достоинстве потаскух и альфонсов? Смехотворно! Это же куклы, заводные игрушки, конфетки в обертке! Не сомневаюсь в том, что многие из них — выращенные подручными Фалюша младенцы, которых вымогают у горожан Кухилы — смазливые, те, кого не продали в Махраб. А когда они начинают стареть, что тогда? Что с ними делают?»

Герсен мог только покачать головой: «Не знаю».

«И где Джераль Тинзи? — не успокаивался Наварт. — Где девушка? Что он с ней делает? Она у него в руках, в его власти!»

Герсен мрачно кивнул: «Я знаю».

«Вы знаете! — усмехнулся Наварт. — Вы вспомнили только после того, как я об этом упомянул. Вы не только наивны, вы настолько же беспомощны и неосмотрительны, как я сам. Она доверяла вам, вы обещали ее защитить, и что вы делали? Напивались и веселились вместе со всеми — и к этому сводятся все ваши усилия!»

Несмотря на то, что поэт явно преувеличивал, Герсен ограничился сдержанным ответом: «Если бы я нашел какой-то способ действовать, я не сидел бы сложа руки».

«Но вы его не нашли — и чем вы занимаетесь тем временем?»

«Тем временем я изучаю обстановку».

«И каковы результаты ваших исследований?»

«Оказывается, что никто из прислуги и постояльцев не знает Фалюша в лицо. Его управление или убежище, по-видимому, находится где-то в горах. Я прочесал всю долину и не нашел никаких признаков такого убежища. Я не пытался перелезть через западную стену или проникнуть сквозь заросли кустарника на востоке. Уверен, что, если бы я попытался это сделать, меня немедленно задержали бы и, независимо от того, верит ли Фалюш в то, что я — журналист, подвергли бы жестокому наказанию. Так как у меня нет оружия, я не могу ни от кого ничего потребовать. Придется проявлять терпение. Если мне не удастся провести интервью с Фалюшем здесь, во Дворце Любви, не сомневаюсь, что такой случай представится мне в будущем».

«И все это — ради вашей журнальной статьи?»

«Ради чего еще?» — отозвался Герсен.

Они вышли на лужайку друидов. Дакау и Прюитт продолжали работать лопатами между корнями большого дуба — теперь приготовленная ими яма была уже достаточно глубокой, чтобы в ней мог поместиться стоя человек среднего роста.

Наварт приблизился к друидам, заглянул в их потные, покрытые пылью лица: «Что вы тут делаете, копуши-друиды? Вам так не нравятся окружающий пейзаж, что вы решили поискать чего-нибудь получше под землей?»

«Ваши шутки неуместны, — холодно ответил Прюитт. — Ступайте своей дорогой, это священная земля».

«Почему вы так уверены? Она выглядит не чище любой другой грязи».

Ни Прюитт, ни Дакау не сочли нужным отвечать.

Еще раз заглянув в яму, Наварт вдруг разозлился: «Какую мерзость вы задумали? Так не проводят время добропорядочные люди. Признавайтесь!»

«Прочь отсюда, старый поэт! — рявкнул в ответ Прюитт. — Твое дыхание оскверняет и оскорбляет Древо».

Наварт отошел на несколько шагов и продолжал наблюдать за землеройными работами. «Мне никогда не нравились ямы, — сообщил он Герсену. — В них есть что-то зловещее. Посмотрите-ка на Вибля, вот он стоит, вылитый бригадир строительной бригады!» Наварт указал на окраину лужайки; действительно, там стоял архитектор Вибль, расставив ноги, заложив руки за спину и посвистывая. Наварт подошел к нему: «Вас восхищает труд друидов?»

«Ни в коей мере, — отозвался Леранд Вибль. — Они роют могилу».

«Я так и думал. Чью могилу?»

«Не могу сказать с уверенностью. Может быть, вашу — а может быть, мою».

«Меня им похоронить не удастся, я буду брыкаться и кусаться, — заверил его старый поэт. — Возможно, вы окажетесь уступчивее».

«Не думаю, что им удастся кого-нибудь похоронить», — возразил архитектор и снова стал насвистывать какой-то марш.

«Неужели? Откуда вы знаете?»

«Приходите посмотреть на обряд освящения и убедитесь своими глазами».