Князья тьмы. Пенталогия. (Звездный король - Машина смерти - Дворец любви - Лицо - Дневник мечтателя.) - Джек Вэнс

Так продолжалась эта беседа. В молодых людях еще остался избыток энергии; они отправились изучать закоулки ветхой дачи и увлеклись игрой в прятки в длинном полутемном зале с янтарно-желтыми шторами, раздувающимися от ветра, сквозившего через оконные щели.

Друидесса Лейдига вертела головой — ее беспокоило отсутствие Биллики. В конце концов, с трудом поднявшись на ноги, она пошла ее искать, заглядывая то в одно помещение, то в другое; через некоторое время она привела назад приунывшую девушку. Лейдига что-то пробормотала на ухо друидессе Вюсте; та вскочила и поспешила в соседний зал. Через несколько секунд Вюста вернулась в сопровождении угрюмо молчавшего Хьюла.

Еще через три минуты в салон зашла Друзилла. Ее лицо раскраснелось, глаза сверкали злорадным весельем. Длинное черное платье шло ей необычайно; она никогда не выглядела лучше. Друзилла пересекла гостиную и присела рядом с Герсеном.

«Что случилось?» — поинтересовался он.

«Мы играли в длинном зале. Я спряталась вместе с Хьюлом и следила, как вы советовали, за тем, кого это будет раздражать больше всех».

«И что же?»

«Не знаю. Марио говорит, что меня любит. Танзель смеялся, но он был заметно раздосадован. Этуэн молчал и не хотел на меня смотреть».

«Чем вы занимались? Что их так раздражало? Не забывай, что дразнить и унижать людей опасно!»

Уголки рта Друзиллы опустились: «Да, я забыла. Мне нужно бояться... И я на самом деле боюсь, когда об этом вспоминаю! Но вы не дадите меня в обиду, правда?»

«Сделаю все, что смогу».

«Вы сможете. Я знаю, что вы сможете».

«Надеюсь, что так... Что же вы делали? На что так разозлились Танзель и Этуэн?»

«Ничего особенного. Мы с Хьюлом сидели у окна, на старом диване, повернутом спинкой к залу. Хьюл хотел меня поцеловать, и я ему позволила. Друидесса нас нашла и стала угрожать Хьюлу ужасными наказаниями. А меня она по-всякому обзывала: «Шлюха! Нимфетка! Развращаешь детей!»» — Друзилла удачно имитировала скрипучие истерические интонации Вюсты.

«И все это слышали?»

«Да. Все слышали».

«Кого это больше всех задело?»

Друзилла пожала плечами: «Иногда я подозреваю одного, потом другого. Марио, по-моему, добрее всех. У Этуэна практически нет чувства юмора. А Танзель иногда делает едкие замечания».

«Надо полагать, я многого не вижу», — подумал Герсен. Вслух он сказал: «Тебе лучше ни с кем не обниматься по углам, даже с Хьюлом. Веди себя приветливо с каждым из трех молодых людей, но не отдавай предпочтение ни одному».

Лицо Друзиллы осунулось и поблекло: «Я боюсь — правда, боюсь! Когда меня сторожили три надзирательницы, я надеялась, что смогу сбежать. Но их ядовитые кольца меня удержали. Вы думаете, они бы меня отравили?»

«Не знаю. Сейчас тебе лучше всего лечь в постель и выспаться. И никому не открывай дверь!»

Друзилла поднялась на ноги. Бросив последний загадочный взгляд на Герсена, она поднялась по лестнице на балкон и зашла к себе в номер.

Один за другим гости расходились. В конечном счете Герсен остался один, глядя в гаснущий камин и чего-то ожидая — он сам не понимал, чего именно... Балкон был тускло освещен; балюстрада не позволяла хорошо разглядеть происходящее наверху. Тень прокралась к двери одной из комнат; дверь быстро открылась и закрылась.

Насколько помнил Герсен, гостьей, впустившей ночного посетителя, была Талья Каллоб, студентка факультета социологии. Во время вечерней беседы, однако, Талья не уделяла особого внимания никому из мужчин.

Наутро все надели сходные костюмы: серые замшевые брюки, черные рубашки, коричневые жилеты и причудливо устроенные черные шапки, почти шлемовидные, с забавно растопыренными наушниками.

Завтрак, так же, как и вчерашний ужин, был простым и сытным; за едой паломники оценивающе поглядывали в окна. С гор еще налетали клочки тумана. Небо затянулось тонкой пеленой, разрывавшейся на отдельные кучевые облака там, где восходило солнце — не слишком утешительная картина.

После завтрака стюард собрал гостей, старательно уклоняясь от вопросов.

«Сколько нам придется пройти сегодня?» — настаивал Хайген Грот.

«Не знаю, сударь, действительно не знаю. О расстоянии мне ничего не говорили. Но чем скорее мы выйдем, тем скорее придем».

Хайген Грот разочарованно хрюкнул: «Это совсем не то, чего я ожидал... Тем не менее, если придется снова топать весь день, придется топать, что поделаешь».

Тропа увела их с прогалины; каждый обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на старую мрачную охотничью дачу прежде, чем она скрылась за деревьями.

Несколько часов извилистая тропа вела их по лесу. Небо не прояснялось; лиловато-серый свет, проникавший сквозь листву, придавал мхам, папоротникам и редким бледным цветам необычно насыщенные оттенки. Стали попадаться скальные обнажения, покрытые черным и красным лишайником; всюду виднелись небольшие хрупкие поросли, чем-то напоминавшие земные грибы, но выше грибов и растущие несколькими ярусами — раздавленные подошвой, они испускали горький аромат застарелого тления.

Тропа поднималась в гору, лес поредел и остался позади. Паломники оказались на каменистом склоне; на западе возвышались уже недалекие горы. У ручья они остановились, чтобы напиться и передохнуть; стюард раздал сладкое печенье.

На востоке простиралась темная, угрожающая чаща леса; впереди темнела угрожающая громада гор. Хайген Грот снова принялся выражать недовольство трудностью маршрута, на что проводник отвечал самым невозмутимым тоном: «То, что вы говорите, лорд Грот, во многом справедливо. Но, как вам известно, я — всего лишь служащий. Мне было приказано следить за тем, чтобы ваш поход был как можно более интересным и удобным, вот и все».

«Что интересного или удобного в том, чтобы тащиться на своих двоих десятки километров, уже второй день подряд?» — ворчал Грот. Ему решилась возразить Маргари Льевер: «Не надо так беспокоиться Хайген. Здесь прекрасные виды. Посмотрите вокруг! И разве вам не понравилась романтическая старая охотничья дача? Мне понравилась».

«Уверен в том, что Маркграф надеялся произвести именно такое впечатление, — сказал стюард. — А теперь, дамы и господа, нам лучше всего продолжить путь».

Тропа взбиралась по склону все круче — друидесса Лейдига и Дорани скоро начали отставать. Стюард вежливо сбавил темп. Через некоторое время тропа углубилась в скальную расщелину, и подъем стал не таким крутым.

Стюард устроил кратковременный привал и раздал нечто вроде походного обеда: суп, колбасу и снова печенье. Вниз по горному склону начинал дуть холодный порывистый ветер; по небу неслись на восток низкие темные тучи. Паломники продолжали брести вверх по голому каменистому склону — город Кухила, яхта с прозрачным корпусом, зеленый с золотом самоходный фургон превратились в не более чем смутные воспоминания. Маргари Льевер сохраняла оптимизм, а Наварт шагал, ухмыляясь, словно повторял про себя какую-то злорадную шутку. Хайген Грот перестал жаловаться — ему едва хватало дыхания на то, чтобы продолжать продвижение вверх.