Четвертый батальон - Рамон Диестро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Несчастный, — написал он мне, когда узнал, что я назначен на его место, — запомни, что нет на свете лучше батальона, чем наш, четвертый».
— Он не так безнадежен, — отвечаю я. — Мы приготовим сюрприз к твоему выздоровлению и сделаем батальон ударным.
Он выслушивает меня и пишет:
«Желаю удачи».
Скоро нас будет семьсот. Куда нас пошлют? С кем нам предстоит встретиться? На фронтах появились танки. О них много пишут и говорят. Быстроходные итальянские танкетки и грузные немецкие танки причиняют много неприятностей республиканским частям, не привыкшим еще к борьбе с новым противником. Быть может, и нам, по примеру астурийских горняков, стать динамитчиками? Мы с командиром Каминосом неожиданно увлекаемся этой идеей…
— Ни у кого нет таких возможностей, как у нас, — говорит он, — ведь остается целых шесть дней на подготовку.
Мы составляем календарь «боевой подготовки отряда гранатометчиков» и направляемся к Касорла. Он нас внимательно выслушивает, но внешне как будто равнодушен.
— Бойцы будут счастливы, если узнают, что им доверяют такое ответственное дело, — стараюсь убедить я Касорла.
Нет, не эти доводы заставляют его согласиться.
— Это задумано хорошо, и главное, кстати, — соглашается, наконец, Касорла, — Необходимо вывести из строя сотни танков интервентов и показать им, что безнаказанно они не могут действовать.
Нам дают еще четыре дня для подготовки. Теперь в нашем распоряжении десять дней. Мы приступаем к тренировке гранатометчиков. Это новое дело, но мы беремся за него смело и решительно.
По двору казармы движется фанерный макет танка. Мы бросаем учебные гранаты, подкладываем под гусеницы танка связки гранат, расставляем на его пути фугасы — словом, всеми средствами готовим гибель врагу.
Каждый боец хорошо знает цель этих занятий. Мы увешаны гранатами — это основное наше оружие. Приказы отдаются свистком. Касорла привозит нам отбитый у фашистов танк. Мы потрошим его на части. Гранатометчик должен знать все сильные и слабые стороны своего бронированного врага. Бойцы так увлечены новой своей профессией, что требуют раньше срока отправить на фронт.
— Пора разрядить, товарищ капитан, — говорит мне боец Гордильо, уже немолодой крестьянин, — довольно пугать одного Каталана.
Каталан, восемнадцатилетний парень, считавшийся самым недисциплинированным в батальоне, — «водитель танка». Он восседает за фанерной броней и педалями приводит макет в движение. Когда-то Каталан был отъявленным лентяем.
— Эх, посидеть бы где-нибудь в тени, тихо напевать и думать, что ты творишь сейчас самое замечательное из всех земных дел — ничего не делаешь, — мечтательно говорил он.
Этот лентяй сбежал даже из казарм, а когда он вернулся обратно, мы решили в назидание другим бездельникам устроить над ним показательный суд.
— Мы будем вас судить за дезертирство, — объявил я Каталану. — Вы имеете право выбрать себе защитника, если хотите.
Он быстро нашелся и ответил:
— Спасибо за это право, я выбираю тебя.
Каталан со всеми говорил на «ты», был груб, но весел, добровольно пришел служить в армию, любил хвастаться своими скитаниями по белу свету и при всех недостатках казался мне способным парнем.
— Ладно, я буду твоим защитником, — перешел и я на «ты» с моим подсудным бойцом.
Первый батальонный процесс занял целый вечер. Обвинителем выступил Каминос — студент правового факультета. Это было его первой практикой. Он требовал для обвиняемого года тюрьмы. Я просил смягчить участь Каталана и обещал от имени моего подзащитного, что он проявит в будущих боях подлинный героизм.
На суде присутствовали все бойцы. Они горячо обсуждали поступок Каталана. Большинство поддерживало прокурора, но суд все же оправдал дезертира, и теперь он на фанерном танке без устали педалит, готовясь к генеральному смотру батальона перед отправкой на фронт. О! Он покажет всем, что он не трус и не дезертир.
— Скоро разрядим, — успокаиваю я Гордильо, — очень скоро.
К нам приезжают Пасионария, Касорла. Своими гранатами бойцы метко поражают разнообразные мишени, расставленные на огромном дворе казармы. Невообразимая дымовая завеса окутывает Ла Пардо.
Экзамен выдержан. Бойцы довольны, но я их должен огорчить.
Попасть в фанерный танк легко, другое дело — уничтожить настоящий немецкий или итальянский танк.
— Не испугаемся! — возбужденно кричат гранатометчики.
— Обязательно струсите, — настаиваю я и рассказываю моим изумленным подчиненным, каким трусом был их капитан Диестро в первом сражении. Бойцы смущены и не знают, верить этому или нет. Тогда я привожу им слова Фелисе Луканди о том, что храбр тот, кто сумел побороть в себе трусость.
— Пожалуй, это верно, — соглашается кто-то, и все смеются.
Ночью сажусь за письмо к Луканди. Я пишу ему, что в эти дни впервые почувствовал, что прошел большую школу в своей жизни.
«…Эта школа — Ваш батальон, дорогой Фелисе. Желаю Вам счастья и победы. Пожелайте мне того же и, если у Вас будут и впредь просить «командиров взаймы», отпускайте их. Мне кажется, что ученики Вашей школы сумеют принести пользу родине».
Гранатометчики идут в бой
Мы называемся гранатометчиками. Это официальное наше название: так написано на знамени, которое несет маленький Торес. Ему столько же, сколько и Гафосу, — пятнадцать лет, но он никогда не струсит. Это один из самых храбрых гранатометчиков и общий любимец.
— В четвертом батальоне был прекрасный пулеметчик, Его звали тоже Торес. Он был втрое выше тебя; мы прозвали его «черным» за цвет кожи, — рассказываю я нашему знаменосцу о человеке, который заставил меня побороть в себе трусость.
На знамени вышито: «Имени итальянского антифашиста Фернандо де Росса ударный батальон гранатометчиков».
Все мы обвешаны гранатами.
Батальон подчиняется Комитету обороны Мадрида, и днем и ночью по его приказу мчится туда, где ползут колонны танков врага, где особенно грозен его натиск и где нужно во что бы то ни стало остановить и уничтожить противника.
Холодная февральская ночь. В казарме Ла Пардо потушены огни. Не спят только часовые.
Сегодня 21-е число. В этот день ровно семь месяцев назад я должен был отбыть в Англию на работу в представительстве республиканской Испании. Но «дипломат» превратился в бойца, и все его встречи со «знатными» иностранцами происходят не на приемах и аудиенциях и не на шумных банкетах, а на фронте. Иностранцы, с которыми я имею дело, — это итало-германский экспедиционный корпус. Этой встрече быть и сегодня. Недаром меня будит часовой:
— Товарищ капитан, срочно к телефону.
Я слышу знакомый голос. У телефона, — один из видных военных работников штаба обороны Мадрида.
— Слушаюсь. Немедленно прибуду в штаб.
Через несколько минут я прибываю в штаб, где никогда не спят.
Здесь, склонившись над картами, изучают планы противника и разрабатывают
