Четвертый батальон - Рамон Диестро

— В таком виде вы никому не нужны. А ну-ка, сожмите пальцы в кулак, — неожиданно предлагает он мне.

Ничего не получается. Врач видит, как бесплодны попытки. Он твердо обещает:

— Через пять дней вы сумеете ударить кулаком по столу, и тогда мы расстанемся друзьями, даю вам слово.

Значит, всего пять дней! Мысль о возвращении в свою часть наполняет сердце каким-то особым умилением. Разве можно сравнить с чем-нибудь эту «вторую службу», когда друзья в окопах встречают товарища из госпиталя. И с особой силой потянуло на фронт в предпоследнюю ночь моего пребывания в госпитале, когда оглушительный грохот поднял нас с постели. Мы слышим в небе зловещий гул, несущий смерть.

Беспомощные, безоружные, мы впервые ощутили весь трагизм тыла. Врачи и сестры носятся по палатам, они щелкают выключателями, гася свет. Мы посылаем проклятие врагу, налетевшему на спящий Мадрид. Особенно возбуждены зенитчики и летчики. Каждому из них кажется, что наши где-то медлят сейчас, и пусти их к батареям, самолетам — они бы проучили врага. Но вскоре в палате стало тихо. Тишина и за окнами. Самолеты, сбросив свой смертоносный груз, улетели. Но мы долго не можем уснуть и лежим молча. Спит только мой маленький сосед Пэпэ, раненный в руку. Он что-то бормочет во сне и неожиданно на всю палату пронзительно кричит:

— Наступайте на этот пулемет!.. Не надо бояться!..

Палата молча прислушивается к коротким словам, рожденным воспаленной фантазией шестнадцатилетнего бойца. А он не успокаивается и всю ночь ведет в бой свое воображаемое подразделение.

Вот и пятый день. Я возвращаю Хулии прочитанные книги. Из госпиталя я забегу домой, где меня ждут друзья и родные. Правда, я не стучу еще кулаком по столу, как обещал врач. Но карандаш уже перенесен из левой руки в правую, и я это демонстрирую медперсоналу при обходе палаты. Сегодня я выписываюсь. Мы обмениваемся адресами с товарищами по палате. У меня список почти всех крупных городов Испании и многих деревень. Мы серьезно обещаем друг другу предпринять экскурсию по этим городам и селам сразу же после последнего выстрела на фронтах. Я уношу с собой фотографии товарищей по палате. Мой сосед Педро снят с двумя своими сыновьями. На этой фотографии он изображен во весь рост.

— Видишь, — говорит он, даря мне эту реликвию. — Я не всегда был таким, как сегодня. — И, указывая на сыновей, замечает: — Они еще отомстят за отца.

Нужно быть чортовски сильным, чтобы уйти отсюда с сухими глазами. Педро резко поворачивается к нам спиной. Мы стараемся не глядеть на него. Педро плачет. Я дохожу до дверей и поднимаю кулак:

— Вивва республика!

Вся палата поспешно и взволнованно отвечает:

— Вивва!

В кармане у меня свидетельство госпиталя о том, что я оправился от ранения и годен для службы на фронте. Правда, рука еще на повязке, но это не больше чем на два-три дня. Дома я провожу несколько часов. Моя старшая сестра нагружает меня трогательными подарками для моих друзей по батальону. Ее маленькие ученицы — сестра была директором педагогического института, а сейчас в ее учебном заведении живут и учатся дети бойцов — связали нам шерстяные носки и перчатки. Мать подкладывает в мою тарелку лучшие куски, словно она хочет накормить меня до самого окончания войны.

— Мама, пощади, — говорю я ей, — поверь, завтра я опять захочу кушать.

Я с трудом поднимаюсь из-за стола. Вся семья хочет проводить меня до казармы, где я должен сесть в машину, идущую в Лас-Навас. Я отговариваю родных. Наконец, отражена и эта семейная атака. Я иду в штаб, предъявляю свидетельство о выздоровлении и, получив место в машине, мчусь по направлению к Гвадарраме. Непрерывная канонада сопровождает нас в течение всего пути. В Лас-Навасе меня поражает полное отсутствие людей на улицах. В штабе полка я встречаю командира полка товарища Маркоса. Он дружески жмет мне руку и, улыбаясь, сообщает:

— У меня приготовлены для вас две звездочки.

Две звездочки — это знак лейтенанта. Командир полка поздравляет меня с повышением и, точно оправдываясь, объясняет:

— Обстановка не позволяет, к сожалению, произвести все с необходимой по уставу торжественностью.

Обычную церемонию посвящения в чин командир полка заменяет несколькими деловыми и товарищескими пожеланиями. Он передает мне содержание приказа военного министра и прикрепляет к рукаву моего комбинезона две звездочки.

— А пока что оставайтесь в штабе. — И он коротко рассказывает о начавшейся два часа назад ожесточенной артиллерийской подготовке.

Я чувствую по тревожному лицу Маркоса, что он говорит далеко не все. Я упрашиваю его отпустить меня в окопы. В конце концов, он дает свое согласие.

— Теперь вы человек многосемейный, — говорит на прощанье Маркос, — и у вас немаленькая семья — пятьдесят человек. Заботьтесь о них.

Один из штабных командиров идет со мной к домику, превращенному в оружейный склад, и передает распоряжение командира списать с меня винтовку и выдать автоматический пистолет. Эта процедура, — пока я расстаюсь с винтовкой, оружием бойца и сержанта, и получаю пистолет, — занимает добрых двадцать минут. Потом я спешу по хорошо знакомой мне дороге к окопам четвертого батальона. Здесь стелется дым, земля вскопана бесчисленными воронками от снарядов, в горле першит от непривычного после длительного перерыва запаха серы. Орудийный грохот нестерпим. В бой ввязываются пулеметы.

Прежде чем я успеваю различить в далеких окопах моих товарищей, проходит полчаса быстрой ходьбы. Кто-то машет мне красным платком; меня узнают по белой повязке, выделяющейся на синем комбинезоне. Я бегу к окопам. И вдруг я слышу, как по чьей-то команде грянула шуточная песенка, на мотив пионерского марша «Саммос пионерос». У самого окопа друзья подхватывают меня на руки и влекут вниз. Певцы прыгают на одной ноге и держатся за ухо, — так у нас исполняют эту веселую песенку. Луканди обнимает меня, в руках у него еще красный платок. Это он размахивал мне. Страшный артиллерийский грохот не мешает всем шумно выражать свои чувства. Только Попэй серьезен и не участвует в веселье. Наш «профессор чистоты» еще больше растолстел и неописуемо грязен. Он сидит в воронке, вырытой снарядом. Воронка наполнена водой, но Попэй невозмутим в своей новой роли связиста. В руках у него телефонная трубка. Он безмолвно кивает мне в знак приветствия.

— Тебе везет, — кричит Фелисе. — С госпитальной койки прямо в бой.

Луканди берет меня за рукав и отечески говорит:

— Поздравляю со звездочками, товарищ лейтенант.

Мы пробираемся по окопу. Капитан приводит меня к моему взводу. Под свист пуль и разрывы снарядов Луканди представляет меня бойцам как их нового лейтенанта.