Чайки за кормой (сборник) - Сергей Шапурко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Товарищи! – возвысил голос Тормашкин. – Сейчас, в это сложное время, мы должны еще плотнее сомкнуть наши ряды! Очистившись от скверны, партия Ленина и Ста… и Маркса возродится, как птица Феликс, простите, Феникс и поведет народ к новым победам!
Первый секретарь приостановил речь, поскольку в этом месте должны были быть аплодисменты, перерастающие в овацию, но этого не последовало. В возникшей тишине были слышны азартные выкрики из конца зала – рядовые члены партии играли в «железку».
Оратор нахмурился, но выступление надо было как-то заканчивать, и он громко крикнул:
– Слава КПСС!
Послышались жидкие, словно поездной чай, хлопки.
В огромный, как Красноярский край, зал заседаний осторожной походкой вошел Красносеев. Партийный народ уже начал расходиться. Владлен Борисович приблизился к Тормашкину.
– Извини, Григорий Петрович, за опоздание. Работал с крестьянским населением.
– Ничего страшного, Владлен Борисович. Главное только сейчас начнется. А почему ты с чемоданом?
– Да, так… – замялся второй секретарь.
– Ну, и интуиция у тебя, Борисыч! – восхитился Тормашкин.
Красносеева затрясло.
– Тут вот какое дело… Пойдем в мой кабинет, – сказал первый секретарь.
Владлен Борисович на ватных ногах проследовал за ним в его служебные хоромы.
– Садись, Владлен. Вчера у меня был человек из Москвы. Наделенный полномочиями, соответственно. Тема вот какая… Ты же знаешь, что у нашей партии много инвалютных средств было размещено за рубежом?
– Слышал, конечно, – ответил Красносеев, слегка успокоившись, поскольку речь о немедленном аресте уже не шла.
– Так вот. Центральный комитет решил некоторые счета передать городским и областным комитетам. За преданность, за верность делу, так сказать. Короче говоря, нам достался счет на Пикре. Это остров такой.
– Я знаю, – сказал Владлен Борисович.
– Это хорошо, что знаешь. Ты туда и поедешь. Так что вещи ты не зря захватил. Полетишь сегодня вечером, билет я уже заказал.
– А… а… мне деньги там отдадут?
– Я уже связывался с тамошним банком. Доллары заказаны. Вот тебе номер счета и реквизиты. Перевести деньги в Прибреженск мы не можем – все банки контролируют демократы. Так что единственный выход: снять их там, на острове, наличными. Для выполнения этой операции другой кандидатуры, кроме тебя, у меня нет.
– Я же за границей ни разу не был!
– Вот и побываешь. Короче, хватит тут ломаться! Задание тебе дается государственной важности, неужели не понял? Истекающая кровью Отчизна ждет от тебя подвига! – нервно крикнул первый секретарь и слегка осекся – понял, что немного переборщил с патетикой.
– Ну, если так стоит вопрос, – сверкнул глазами Красносеев, – Я готов!
Он искренне любил партию, он уважал Тормашкина – тот получил партбилет на месяц раньше него, и верил им обоим.
– Вот и хорошо. В целях сохранения секретности домой тебе возвращаться не следует. Вещи у тебя с собой, – Тормашкин кивнул на чемодан, – жене позвони, скажи, что едешь ненадолго в командировку. Куда – не говори. Посидишь пока тут, у меня в кабинете. Питание я тебе организую. А вечером моя машина отвезет тебя в аэропорт.
Тормашкин направился к выходу из кабинета, но на полпути остановился и, сдвинув к переносице свои черные кавказские брови, сказал:
– Ты, Владлен, товарищ надежный, но береженного – Бо… КГБ бережет. За тобой будет приглядывать товарищ из органов.
– Григорий Петрович! Ты же меня с комсомола знаешь!
– Знаю, Владлен, знаю. Но это – не моя инициатива. Тут, понимаешь… – Тормашкин замялся и, чтобы выбраться из щекотливой ситуации, примирительно сказал, – А ты тут пока классиков почитай. Освежи знания.
На широких и длинных, как беговые дорожки, полках стояли книги с произведениями Ленина, Маркса, Энгельса и их последователей.
Оставшись один, Красносеев загрустил. Очень не хотелось лететь на какой-то Пикр. Да и недоверие старого товарища по партии настроение не улучшило.
Чтобы как-то оторваться от грустных мыслей, он взял с полки томик Ленина и раскрыл его. Но что-то мешало погрузиться в чтение.
– А партбилет! Его же надо спрятать! – спохватился Красносеев.
Он быстро вышел в приемную и попросил у секретарши иголку с ниткой. Та недавно побывала в парикмахерской, о чем говорили ее свежезавитые волосы и кумачовые ногти, и настроение у нее было преотличное. Она выполнила просьбу второго секретаря и, игриво улыбаясь, спросила:
– На Пикр летите?
– А откуда вы… Впрочем, понятно, – неизвестно почему сконфузился Красносеев.
Поездку за рубеж он, пламенный коммунист, воспринимал как что-то безнравственное, может быть, даже позорное, как то, что было не к лицу настоящему партийцу.
– Покупайте на все командировочные колготки. Сейчас – это жуткий дефицит. Хотя, с другой стороны, а что сейчас – не дефицит?
– Я, собственно говоря…
– Валюту на питание не тратьте! Купите здесь рыбных консервов и суп в пакетиках. Можно даже картошки взять. Кипятильник прихватите обязательно! Еду можно варить в туалетном бачке в гостинице.
Красносеев стоял перед опытной секретаршей, как школьник перед учительницей, и с гадостным удивлением впитывал в себя новые знания.
– Обязательно возьмите водку и икру! Фирмачи клюют на них, как…
В этот момент зазвонил телефон и секретарша, вздохнув, взяла трубку.
Красносеев незамедлительно вернулся в кабинет.
«У своих же работников, которые под боком у нас, дурь из башки выбить не можем! Позор!» – подумал Владлен Борисович.
Он вспорол подкладку пиджака и, просунув туда партбилет, стал ее зашивать. Именно так, по его глубокому убеждению, должен был поступить член КПСС, выезжающий за рубеж.
Работа спорилась, но непривычка дала о себе знать – Владлен Борисович больно уколол себе палец.
– Чертова книжица! – крикнул он в сердцах и тут же испугался.
С портрета на него осуждающе смотрел бородатый Маркс.
Он наскоро перекрестил рот и перепугался еще больше. Ему даже показалось, что красное знамя в углу кабинета заколыхалось, а бронзовый Ленин, стоящий на столе, недовольно нахмурился.
– Совсем задергался я в последнее время, – грустно промолвил Красносеев и без энтузиазма закончил работу.
Вечером за Владленом Борисовичам пришла машина и отвезла его в аэропорт.
Глава 3
Еще будучи в кабинете Тормашкина, Красносеев позвонил домой. Жена приняла сообщение об отъезде супруга с присущей всем чрезмерно полным женщинам спокойствием. Владлен Борисович хотел позвонить еще одной женщине, но как-то не решился.
Этой женщиной была Люба Кривлякова, секретарь городской комсомольской организации Прибреженска. Два года назад, когда она находилась в кабинете Владлена Борисовича, на его вопрос о роли комсомола в воспитании советской молодежи, она ни с того ни с сего сняла блузку и юбку и, как-то загадочно улыбнувшись, набросилась на обомлевшего Красносеева. Почувствовав упругое и свежее женское тело рядом, он, не выходя из психологического ступора, физиологически не оплошал. Люба и в дальнейшем регулярно отдавалась ему с той страстью, на которую способны лишь настоящие комсомолки. Их роман напоминал американские горки – от их взаимного падения (У Любы был очень ревнивый муж) у обоих захватывало дух, а на вершине появлялось облегчение и ожидание нового падения. На темы «Зачем они все это делают» и «Когда это закончится» они не обмолвились ни единым словом.
Пройдя регистрацию в аэропорту, Красносеев проник в сигарообразное чрево авиалайнера. С солидностью почесав рыжую растительность на подбородке, он сверился с билетом и занял свое место. Рядом уже сидел неприметный гражданин средних лет в сером костюме. Он невнимательно читал газету и слегка тряс головой. Его шею сдавливал замызганный галстук неопределенного цвета. Гражданином был Кирилл Львович Оглядкин, опытный чекист, направленный Тормашкиным приглядеть за вторым секретарем. Кирилл Львович своим внешним видом мало напоминал суровых и волевых работников органов, какими их представляли себе советские люди по образам, созданным социалистическим кинематографом. Но за это его и ценили: неприметность – важное качество для контрразведчика. Единственный недостаток – трясущаяся голова – появился у него после того, как десять лет назад его вызывали в Москву. По какому делу, он так и не узнал. Продержали его тогда в коридоре до самого вечера, потом вышел человек с бегающими глазами и сообщил, что он, гражданин Оглядкин, ПОКА может быть свободен. После этих «гражданин» и «пока» голова у него и затряслась. Приехав домой, в Прибреженск, он сильно изменился. До этого веселый и общительный, он стал избегать любых массовых мероприятий, включая демонстрации и дни рождения соратников. На работе ласково заглядывал в глаза начальству и выполнял любые приказы и просьбы. Дошло до того, что он развелся с женой и сжег все, написанные им, лирические стихи. Однако бившееся внутри пламенное и беспокойное сердце лишь на время замедлило ритм. С приходом перестройки Оглядкин вышел из «спячки». И сразу же оказался, учитывая специфический опыт работы, многим нужен. Поручение Тормашкина показалось ему на тот момент наиболее перспективным, и он согласился поехать в командировку.