Чайки за кормой (сборник) - Сергей Шапурко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– К-к-кто это может быть? – едва слышно проговорил Григорий Петрович.
– Возмездие! – мстительно рявкнул Красносеев.
– Да брось ты!
Стук повторился с удвоенной силой.
– Иди открой, – приказал Тормашкин. От испуга кожа на его затылке стянулась и доставляла неудобство. Он даже потрогал то место рукой, чтобы проверить не постригли ли его каким-нибудь образом налысо.
– Сам иди, – зло ответил Владлен Борисович. Авторитет первого секретаря горкома для него рухнул раз и навсегда, и подчиняться ему он больше не желал.
В дверь начали ломиться так энергично, что на столе стал слегка раскачиваться бюст Ленина. Тормашкин заметался по кабинету. Он то хватал портфель и прижимал его к себе, как малыш – плюшевого мишку, то прятал его в шкаф, затем вновь вытаскивал. В конце-концов он поставил его возле стола и напряженно затих.
Когда дверь уже была готова сорваться с петель, он вновь схватил портфель и, зажав его под мышкой, подбежал и открыл замок.
Первый секретарь едва успел отскочить, как с ревом в кабинет ворвалась рыжеволосая женщина. От нее нестерпимо пахло какими-то ужасными духами и неприятностями. Она первым делом влепила Григорию Петровичу оглушительную пощечину, от чего последний покачнулся и выронил свою ношу. Затем фурия схватила партфункционера за волосы и резко дернула их на себя. Тормашкин завизжал, как циркулярная пила. Все действие сопровождалось экспрессивными выражениями, которые представительница «слабого» пола применяла очень искусно.
Это было не возмездие, как несколько минут назад предположил Красносеев, а законная жена товарища Тормашкина Анастасия Владимировна. Надо сказать, что Григорий Петрович, несмотря на свой возраст, был ходок. Причем, неудачный ходок. Очень часто жена его ловила с очередной комсомолкой, и любвеобильному первому секретарю приходилось туго. Помимо телесных повреждений были и другие неприятности – чтобы как-то загладить вину, приходилось делать супруге незапланированные подарки. Со временем Анастасия Владимировна просекла свой интерес и подвела под похождения мужа материальную базу. Когда же товарищ Тормашкин, задушенный поборами, брал себя в руки и временно игнорировал противоположный пол, супруга вступала в сговор с какой-нибудь смазливой девушкой, и конвейер возобновлял свою работу. И Григорию Петровичу, вновь пойманному и побитому, приходилось в очередной раз запускать лапу в партийную кассу.
Сегодня же Анастасия Владимировна, не дозвонившись мужу на работу, почуяла добычу и, поймав такси, примчалась в горком партии. Закрытая дверь укрепила ее надежды на скорый поход в ювелирный магазин.
– Где она?! – кричала разгневанная супруга, таская за волосы Григория Петровича.
– Нету, нету никого! Отпусти! – визжал Тормашкин. Если бы коммунисты города увидели его в такой невыгодный момент, многие, возможно, усомнились бы в организаторских и пропагандистских способностях первого секретаря. А многие так вообще вышли бы из партии.
Красносеев продолжал стоять у окна, с презрением наблюдая за семейной сценой. Анастасия Владимировна увидела его и вскрикнула:
– Что?! Как?!
Она отпустила волосы мужа и негромко спросила:
– Козлик, ты уже до мужиков опустился?
В битве наступил перелом. Тормашкин гордо взметнул черные кавказские брови, пригладил пятерней растрепанные волосы и крикнул:
– Как ты могла подумать?!
– А что я еще могла подумать? Телефон не отвечает, дверь в кабинет закрыта…
– У нас совещание!
– У двоих?!
Скандал разгорелся с новой силой.
Красносеев спокойно обошел большой стол, ловко подхватил лежащий на полу портфель и вышел из кабинета.
Тормашкин, поглощенный борьбой с женой, этого поначалу не заметил.
Глава 8
Уже быстро идя по коридору, Владлен Борисович начал лихорадочно рассуждать. Практически он оказался в положении человека, которому подкинули младенца. И хоть портфель не испускал душераздирающих воплей, и ему не требовалось менять пеленки, с ним явно надо было что-то делать.
«Коль в городе не осталось честных коммунистов, у меня только один путь – в Москву. Приду в Центральный Комитет и сдам деньги. Если партия уже находится на нелегальном положении, эти средства очень пригодятся для подпольной борьбы. Ничего! Еще посмотрим! Нас, коммунистов, просто так не победить».
На первом этаже Красносеев столкнулся с бодрым старичком в серой брезентовой куртке. Это был Матюков Михаил Потапович, семидесятилетний сторож горкома. Серые немигающие глаза ветерана смотрели на Владлена Борисовича тихо и ласково. Седые усы безвольно, как у опустившегося кота, свисали перпендикулярно полу. Дряблые щеки старика двумя инжиринами висели по бокам. Шершавая, как наждачная бумага, кожа лица отливала бронзой. Загар ему подарило не солнце, а жизнь.
Потапыч слегка приобнял Красносеева за талию и проникновенно промолвил:
– Дело в следующем: с работы, вот, меня поперли. Да и старуха, тожеть, житья не дает….
– Ну… ну, и что?! Чем я могу тебе помочь? – сказал второй секретарь, нетерпеливо отстраняя руку старика, – не видишь, я тороплюсь!
– Вижу, как не видеть, – спокойно проговорил бывший сторож, и неожиданно добавил. – Возьми меня с собой, товарищ Красносеев.
– Куда?!
– А хоть куда. Дело в следующем: у тебя чемодан есть? Есть! Значит, куда-то едешь. Ну, вот и меня с собой возьми. Здесь меня больше ничего не держит.
– Какой же это чемодан?! Портфель это.
– Дело в следующем: разница не существенна. Все одно – поклажа. А если поклажа, значит – дорога, – тем же уравновешенным тоном продолжал вещать старик, но тут неожиданно сорвался:
– Нагадили мне в душу на старости лет! Неужто не понимаешь?! Забери с собой!
Владлен Борисович неожиданно сам для себя призадумался. Он знал старика давно. Хороших и плохих качеств у того было примерно поровну. Ярым коммунистом он не был, но и в антисоветчиках не числился. На войне побывал, но наград много не имел – так, пару медалек таких, которые всем давали. Службу свою при горкоме исполнял исправно, но бывал и в пьянстве замечен. В целом характеризовался как положительный.
«А что? До Москвы путь не близкий, помощник не помешает. Про деньги ему не скажу. Пусть думает, что везу документы».
– Я – в Москву, в командировку. Бумаги важные везу. Если совсем нечем заняться, можешь со мной поехать.
– Спасибо тебе, Борисыч, за то, что приютил старика. Пойти мне некуда… А так хоть на старости лет в путешествие съезжу. А Ленин в Москве лежит?
– Да, в Мавзолее.
– Хорошо! Я его с детства посмотреть мечтал!
– Вот что, дед, заканчивай разговоры. Ноги в руки и на вокзал – времени у нас мало.
– Как скажешь, Владленушка! Я к походу завсегда готов.
Дед заскочил в сторожку, подхватил свою реликтового вида котомку и, стараясь попадать в ногу, увязался за Красносеевым. Вверяя свою судьбу Владлену Борисовичу, Матюков, сам не зная того, пошел на некоторый риск.
На улице была южная весна – грязная и неромантическая. Мешковатые облака затрудняли солнцу процесс обогрева города.
Надо было спешить, и Владлен Борисович, стоя на тротуаре, так энергично замахал руками проезжающему мимо автомобилю, что водитель, не раздумывая, нажал на тормоз.
– На железнодорожный вокзал! – возбужденно крикнул Красносеев, садясь в машину.
Потапыч, подхвативший динамику второго секретаря, плюхнулся на заднее сидение.
Водитель слегка подивившись яростной, как шахтерская забастовка, атаке, осмотрел неожиданных пассажиров и, как приговор, огласил:
– По штуке с каждого!
– Идет! Только поехали быстрее! – рявкнул Красносеев.
Больше шофер голоса не подавал, устремив авто к легкому заработку.
За окнами машины мелькал Прибреженск. По давно не убираемым улицам метался озабоченный народ. Граждане, видимо, полагали, что своими перемещениями они обезопасят себя от тяжелых ударов переходного периода.
На раскладушках, поставленных прямо на тротуарах, лежали в пятый раз перепродаваемые джинсы и куртки, завезенные Красносеевым с Пикра.
– Сколько стоит?
– Прошу пятнадцать.
– Три.
– Э-э-э… Давай!
Вся страна, ставшая одним сплошным базаром, болезненно входила в рынок.
Владлен Борисович презрительно посмотрел на бурлящее, как Первый съезд народных депутатов, торжище и тихо сказал:
– Лучше бы на заводах трудились.
– Чего, Владленушка? – заискивающе спросил Потапыч.
– «Чего, чего», работать надо, а не ваньку валять! – зло крикнул второй секретарь.
Вокзал был недалеко, как и все в небольшом приморском городе, – доехали быстро. Поезд на Москву отправлялся через пять минут, в кассе билеты были.
«Кто за правое дело, тому – зеленая улица!» – удовлетворенно подумал Владлен Борисович.
Глава 9
Тормашкин, кое-как отбившись от необоснованных нападок жены и выпроводив ее из кабинета, устало опустился в кресло. Щеки его пылали, как угли пионерского костра. Было по-мужски стыдно и обидно. Увесистая слеза руководящего работника уже была готова появиться на свет.
