Vox Humana: Собрание стихотворений - Лидия Аверьянова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Довожу до Вашего сведения, что 5 / XII в ВОКС зашла американка, журналистка и писательница Эрнестина Эванс – гостья леди Педжет. Она требовала быть немедленно принятой т. Вильм. Но тов. Вильм в это время в ВОКСе не было и я ей сказала, что она занята Болгарской делегацией и что я могу передать т. Вильм то, что желает. Гр-ка ЭВАНС ответила, что со мной она не желает говорить, что я всё равно ей ничего не устрою, что в прошлом году ей тоже ничего не показали, продержали ее полдня в ВОКСе, много обещали и ничего не устроили.
В данном случае она лжет, так как в Октябре прошлого года ей было устроено посещение Радио-Центра, она была принята Вами и только не удалось устроить беседу с тов. Эдельстоном из Массового Отдела Ленсовета.
Вернувшись из соседней комнаты, где я говорила по телефону, я застала ее сидящей на моем стуле и разглядывающей мои записи. Спокойно и вежливо я попросила ее пересесть на другой стул, на что она грубо заявила, что чувствует себя и на этом месте удобно.
На мой совет посетить некоторые музеи, она заявила, что все наши музеи она знает от начала до конца, и не намерена больше их посещать.
Все это она говорила повышенным тоном, размахивала руками перед моим лицом и вообще, все ее поведение было непозволительно и безобразно грубо; ушла она, не попрощавшись и с ворчанием.
М. Выговская (подпись)
<4>
7 / XII – 36 г.
Уполномоченному ВОКСа тов. ОРЛОВУ М. А.
Считаю своим долгом довести до Вашего сведения, как работница ВОКСа и как советская гражданка, о возмутительном телефонном разговоре с представительницей Английской Массаж Мюриел Педжэт:
5 / XII позвонили из Английской Миссии и попросили к телефону тов. Вильм. Я ответила, что ее данный момент в ВОКСе нет, тогда меня спросили, могу ли я говорить по-английски и к телефону подошла леди Педжэт. Она спросила, где т. Вилм, на что я ответила, что она ушла в Интурист. Леди Педжэт сообщила, что у нее сейчас гостит американская писательница Эрнестина Эванс, которая хочет посмотреть Институт народов Севера. Она потребовала немедленно отыскать тов. Вильм в Интуристе и очень резким тоном сказала, что Ин<ститут> Народ<ов> Севера «должен быть» устроен сегодня и чтобы ей немедленно о результатах сообщить в Миссию. Всё это было сказано очень наглым тоном.
Е.Оверко
ПРИЛОЖЕНИЕ 3. РОМАН В СТИХАХ
Мемуарный очерк Л.Л. Ракова «Роман в стихах» печ. по: Лев Львович Раков. Творческое наследие. Жизненный путь / Автор– составитель А.Л. Ракова. СПб.: Государственный Эрмитаж (Серия: «Хранитель»). С. 140-149.
В примечания внесены минимальные изменения, продиктованные структурой данного издания.
Однажды, придя из Университета к себе в Эрмитаж, в кабинете Античного отдела (где я служил ученым секретарем) я нашел на столе письмо. На конверте было написано – «лично». Раскрыл я это письмо безо всякого интереса, но потом страшно удивился, найдя там стихи. Названия они не имели. Стихи были следующими:
Ты Август мой! Тебя дала мне осень,Как яблоко богине. Берегись!Сквозь всех снегов предательскую просиньВоспет был Рим и камень римских риз.
Ты Цезарь мой! Но что тебе поэты!Неверен ритм любых любовных слов:Разбита жизнь уже второе летоЦезурою твоих больших шагов.
И статуи с залегшей в тогах тенью,Безглазые, как вся моя любовь,Как в зеркале, в твоем отображеньеЖивой свой облик обретают вновь.
Ручным ли зверем станет это имяДля губ моих, забывших все слова?Слепой Овидий – я пою о Риме,Моя звезда взошла в созвездьи Льва!
По скромности я решил, что кто-то из друзей мило разыграл меня. Но кто? Перебрав всех знакомых, я остановился на мысли, что это придумано сотрудницей ГАИМКа [32] М. Но разговор с нею по телефону сразу же убедил меня в полной ошибочности предположения.
Придя на службу на следующий день, я опять обнаружил письмо с такой же надписью «лично». Надо ли говорить, что там были стихи:
Дворец был Мраморным – и впоруСобытью. Он скрывал Тебя.Судьбой командовал Суворов –И мы столкнулись – Ты и я.Нева? Была. Во всем разгоне.И Марс, не знавший ничего,Тебя мне подал на ладониБольшого поля своего.С тех пор мне стал последним кровомОсенних листьев рваный стяг,И я, у дома Салтыкова,Невольно замедляю шаг;Как меч на солнце пламенеюИ знаю: мне не быть в плену:Оставив мирные затеи,Любовь ведет со мной войну.
На следующий день я уже с беспокойством подходил к столу. Конечно, лежит письмо и разумеется «лично».
Фельтен для Тебя построил зданье,Строгое, достойное Тебя.И Нева бежит, как на свиданье, –Спутница всегдашняя твоя…Вставлен в снег решеток росчерк черный,Под ноги Тебе, под голос пург,Набережные кладут покорноБелый верх своих торцовых шкур…И, Тобой отмеченный, отнынеМне вдвойне дороже город наш –Вечный мир второй Екатерине,Нам воздвигшей первый Эрмитаж!
Каждый вечер я советовался с родными, кто бы мог быть автором стихов? С какой целью он их мне посылает? Если за розыгрыш, не слишком ли он затянулся? И зачем письма отсылаются на службу? Вдруг ими заинтересуется спецчасть? Вдруг, вызовут в местком — что это, мол, за странная корреспонденция? Ведь не мог же на самом деле в меня влюбиться человек ни разу не поговоривший толком, ни разу не выявивший себя так или иначе…
Опять я звонил разным знакомым и, предупредительно хихикая, говорил, что я уже всё равно догадался, что благодарю за прекрасные стихи, но прошу прекратить их присылать: ведь я их не заслужил… В ответ я слышал то встречную шутку, то выражение недоумения, а то и колкость.
Обнаружить автора стихов не удавалось. А на служебном столе каждый день меня ждало новое письмо.
Не услышу Твой нежный смех —Не дана мне такая милость.Ты проходишь быстрее всех —Оттого я остановилась.
Ты не думай, что это — я,Эго горлинка в небе стонет…Высочайшая гибель моя.Отведут ли Тебя ладони?
Очень беспокойной стала моя жизнь: какая-то женщина постоянно следит за мною, а я не подозреваю ее присутствия:
Стой! Я в зеркале вижу Тебя.До чего Ты, послушай, высокий…Тополя, тополя, тополяПроросли в мои дни и сроки.
Серной вспугнутой прочь несусь,Дома сутки лежу без движенья –И живу в корабельном лесуВысочайших твоих отражений.
Иногда характер ассоциаций в стихах был далек от того, что являлось родным и важным для меня, и факт их посвящения мне лишний раз казался очевидным недоразумением:
К вискам приливает кровь.Всего постигаю смысл.Кончается книга Руфь –Начинается книга Числ.
Руки мне дай скорей,С Тобой говорю не зря:Кончается книга Царей,Начинается книга Царя.
Какого вождя сломив,В какую вступаю ширь? –Кончается книга Юдифь,Начинается книга Эсфирь.
Не помню, что было встарь.Рождаюсь. Владей. Твоя.Кончается книга Агарь –Начинается жизнь моя.
Но потом снова расцветали родные туземные образы:
Других стихов достоин Ты.Развязан первой встречи пояс:Нева бросалась под мосты,Как та Каренина под поезд.На эту встречу ты подбитБыл шалым ветром всех созывов…И я схватилась за гранит,Как всадник держится за гриву;И я… но снова о Тебе…Так фонарем маяк обводят.Так выстрел крепости, в обед Доверен вспугнутой погоде.Так всякий раз: Нева. Гранит,Петром отторгнутые земли…И поле Марсово на щитОтцветший свой меня приемлет.
Подчас в стихах появлялись оттенки, свидетельствовавшие о том, что автору были известны заветнейшие мои интересы. Об этом ему могли рассказать только самые близкие из моих друзей. Разглашение подобных симпатий также внушало беспокойство: ведь во вторую половину тридцатых годов самое похвальное внимание к такой, например, теме, как история русского флота, понималось как нечто весьма неблагонамеренное. А что, как не андреевский флаг, имел в виду автор в следующих строчках:
