Избранное - Леонид Караханович Гурунц

Теперь копытца уже не высекали молний. Израненные, они оставляли на снегу розовые следы.

Преследуемый, изюбр вышел из тайги. Близко сиял огнями поселок.

Изюбр остановился, вскинул красивую голову с кусочком заеди на дрожащей усатой губе, испуганно посмотрел на огни, на шумный поселок и… ринулся вперед. Туда, где огни, где люди, ища спасения от браконьера.

Чайки над Севаном

Они были очень красивы, чайки над Севаном. То падая в кипящие воды, то взлетая высоко, они носились над нашими головами будто для того, чтобы еще раз блеснуть перед нами своим пилотажем, неправдоподобно белым подбоем крыльев.

Как подобает в таких случаях, за борт полетели куски хлеба. Чайки мгновенно исчезали в волнах и тут же взмывали, зажимая в клювах добычу. Особенно ловкие хватали хлеб на лету. А те, которым не доставалось ничего, все равно, ликуя, чертили воздух, гортанно, с клекотом, кричали.

Еще через минуту-другую чайки стали отставать, их становилось все меньше и меньше, и наконец они вовсе исчезли.

— Как странно. На море чайки летают за пароходом далеко. Могли бы долететь до другого берега, — заметил один из пассажиров.

Капитан, немного обидевшись, возразил:

— Не могли. Чайки мерят море не длиной, а высотой. Высоте же Севана позавидует и океан.

Виноградный ус

Щедр виноградный куст. Но сколько бы ни висело на нем добрых гроздей, ветки не гнутся, не никнут под их тяжестью.

Вглядитесь и увидите почему. Ветку с виноградом надежно охраняет неприметный глазу вьющийся ус, который, цепляясь за опору, накрепко обвивая ее, поддерживает лозу. Засохший усик даже через много лет выдерживает тяжесть.

Когда за пышным армянским столом первый тост поднимают во славу виноградной лозы, я хочу, чтобы не обошли добрым словом и этот маленький ус.

Завязи, схваченные морозом

Пришла весна, несмело прошлась по земле, трогая на ней каждую былинку, и от этого прикосновения все вокруг оживало, цвело, ярилось.

От ласки пробудились и деревья, весь сад, вспыхнув бело-розовым пламенем. Но ударил мороз — в жизни чего только не бывает, — он убил завязи. Деревья остались бесплодными. Сад опустел.

У меня был друг. Жизнь часто обижала его, обходила стороной. Одни сочувствовали ему, другие советовали:

— Пустое, не переживай!

А он жил, принося людям свое большое необласканное сердце, и умер в безвестности, как те завязи, схваченные морозом.

Соболи

В соболином заказнике переполох: соболи вырождались, становились хилыми, их делалось все меньше и меньше, того и гляди вовсе исчезнут.

Отстрел разрешался далеко от заказника, на недоступных кручах гор, браконьерство было полностью изжито, но все равно соболиный род в заказнике заметно убывал.

Администрация сбилась с ног, что за беда стряслась над соболями — разгадать не могли. И наконец поняли: жертвой отстрела на трудных охотничьих тропах становились самые сильные и выносливые соболи, потомство же шло от слабых и хилых, оттого и выводились в заказнике соболи. В науке это называется отрицательной селекцией.

Прекратили отстрел сильных соболей на дальних подступах заказника, и соболиный род снова ожил.

Идет нерест

Рыба шла косяками, волна за волной, заполнив тихую таежную реку от берега до берега. Шла, поблескивая жаберными тычинками и ярко-серебристой чешуей. Рыбаки знают: на нерест рыба облачается в брачный наряд…

Идет промысловая рыба, и все неводы мира, от ставных ловушек и кошельковых сетей до мальчишечьей закидной удочки с живцом, отступают перед ней.

В это время школьники переносят свои пионерские костры подальше от берегов. Взрослые, проходя мимо реки, стараются не шуметь, а машины пробираются впотьмах с погашенными огнями и без гудков…

Есть неписаный закон у рыбаков: во время нереста рыбу не тревожить.

Белый вожак

Мощные, витые рога, устремленные вверх, белая бородка. Белая шубка на всем его теле, чуть-чуть бурая под брюшком… Козел был как козел, какого мы привыкли видеть в горах, во главе отары овец.

Мы знаем, власть белого вожака в стаде непререкаема. Овцы бездумно следуют за ним, и вожак никогда не подводит их: он всегда со стадом, всегда впереди его, открывая ему и новые пастбища, и безопасные пути.

Но этот нарядный хлыщ в белой шубе, которого мы увидели на мясокомбинате, не искал для ведомых зеленого пастбища или безопасных путей. Совсем для другого он употреблял свою власть.

Овцы на мясокомбинате неохотно идут в электрическую бойню, где их убивают током. Они упираются, недоброе чувство сковывает их.

Для облегчения этой процедуры кто-то придумал такой прием: впереди легковерных овец пускали козла… За услугу козел вознаграждался сахаром.

И не знал сластена, что, щедро облагодетельствованный сахаром, он презрительно назывался козлом-провокатором.

Путь тебе чистый…

Серые внимательные глаза токаря смотрят на кончик резца. Взвихрилась металлическая стружка. Поймав блеск дня, она с мягким звоном отрывается от резца.

Первая операция окончена. Грубая заготовка, поступившая из кузнечной, идет дальше — на новые станки.

На девятой или десятой операции деталь начинает обрастать неизбежными спутниками. На нее наденут полюса… Наконец ее водворят в статор. С этой минуты она будет именоваться генератором. Это — последний этап превращений.

Умные руки литейщиков, кузнецов, токарей осуществили замысел конструкторов, чертежников…

И вот вбит последний гвоздь в ящик, в котором заботливо упаковано электрооборудование. Зорик Кешишян, репатриированный армянин, еще совсем недавно чистивший сапоги у господ на чужбине, благоговейно сдерживая дыхание, выводит:

«Москва… Братск…»

Путь тебе чистый, генератор!

Альбатрос

Есть такая океанская птица — альбатрос — красивая, бесстрашная птица, неутомимый паритель, овеянный песенной романтикой.

Когда альбатрос не в полете — беспомощен и неумел, его даже трусливые гагары клюют. У альбатроса слабые ноги. Чтобы взлететь, он подползает к береговому обрыву и камнем падает вниз. Только в полете, расправив свои узкие длинные крылья, он становится таким, каким живет в песне…

Друг мой в работе — зверь, великан. Но его всю жизнь били. Били крикливые завистники. Друг злился, и эта злость придавала ему силы. От ударов у него как бы вырастали крылья. Как у альбатроса, когда он в полете.

Журавли

Летят журавли. И ночью и днем. И днем и ночью. В дождь и в вёдро.

Днем они летят без песни, крыло к крылу, словно отдыхая, а ночью… Слышите?

— Курлы… Курлы…

Это журавли посылают свое курлыканье вперед, и головной журавль улавливает отражение звуков и уводит стаю в сторону от препятствия.

Трудно журавлям. Особенно трудно головному. Он первый принимает на себя ветер, он должен быть сильным!

Белый гребень волны

У берега моря лежит валун, обточенный до совершенства. Белый гребень воды, набежав на камень, на мгновение обнял его и снова с легким плеском ушел в море. А камень будто еще ярче засиял, стал еще совершеннее.

Посмотрел молот