Избранное - Леонид Караханович Гурунц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Любо было смотреть на нашу корову, когда она вечером возвращалась с пастбища. Шла она медленно, важно, гордо раскорячив задние ноги, между которыми мощно темнело огромное вздутое вымя.
Но у этой тихой, многородящей буренки была точка, ахиллесова пята, которой лучше не касаться. Любила наша корова при дойке красть молоко — не все отдавала, завела своего рода НЗ, который хранила для потомства.
Бабушка, доившая комолую, знала о ее воровских приемах и не пыталась досаждать ей, урывая у нее последнюю каплю.
Но как-то бабушка захворала и вместо нее комолую стала доить тетушка. Она, видать, перебрала, коснулась той пяты, и нашу буренку словно подменили. Сперва она храпнула, хищно раздув ноздри. Потом подойник полетел в сторону, молоко разлилось.
Я стоял поблизости и едва узнал нашу буренку: это уже была не тихая комолая корова, а сама грозная, слепая ярость.
На тротуаре
Весна рано приходит в этот город и почти всегда застает меня здесь. На этот раз она опередила меня…
Я иду по улице, вдыхая аромат раскрывшейся азалии. Что азалия, если по весне здесь цветет пшат, которого так много во дворах и вдоль тротуаров, пшат, источающий самый нежный, самый тонкий запах в мире!
Но что это? Посреди нового тротуара образовался небольшой шатер толстого, растрескавшегося асфальта, и люди осторожно обходят его.
Я подхожу ближе. В разорванной толще асфальта блеснула буйная молодая поросль. Это она, прорываясь к солнцу, поднимала на своих плечах тротуар.
Ясаман — обидчивое дерево
Кто живет на нашей улице, тот, верно, видел этот небольшой сад, огороженный голубой затейливой оградой. Много разных деревьев растет в этом саду, и среди них ясаман, белая сирень.
Жители нашей улицы знали все деревья наперечет, знали даже их привычки: когда выбрасывает свои белые свечи каштан, когда покрываются ранним, нежным цветом абрикос или вишня, различали очень схожие между собою запахи ели и азалии, и, конечно, все вместе любовались сиренью, красавицей ясаман, которая как бы делилась с людьми своей щедрой красотой, овевая сад и всю улицу густым, сильным, ни с чем не сравнимым запахом своих цветов.
Я переехал на эту улицу недавно, успел полюбить сад, но у меня была обида на садовника, который, по-моему, по-разному относился к своим подопечным. Его долг охранять сад, все девяносто деревьев за оградой, не отдавая предпочтения никому из них. Старый, почтенный садовник, о нем в нашем городе идет добрая слава, а вот, поди же, какой несправедливый. На его глазах мальчишки, которые нет-нет да и проникали в сад, безнаказанно ломали ветви ясаман, обирали ее цветы. Даже многие юноши, становясь на ограду, обрезали белую метельчатую кипень сирени и тут же на виду у всех преподносили своим девушкам, а садовник будто и не замечал.
Я решил при первой же встрече высказать ему свое неудовольствие.
Садовник не обиделся, он только улыбнулся и повел меня в сад, к тому самому дереву, которое больше всего обижали мальчишки и влюбленные.
— Ясаман — обидчивое дерево, — сказал он. — Если его не замечают, не срывают цветы, на другой год уже не цветет. — И садовник показал на обрубленный сук, который вместо одной ветки выбросил густую метелку молодых побегов.
Я извинился, и с тех пор у меня с садовником мир и согласие. Я теперь не огорчаюсь, когда юноши ломают ветки сирени для своих любимых, и, чего греха таить, в пору цветения и у меня на столе не переводится сирень, которую я рву в том же саду.
Сейчас на дворе весна, цветет сирень, она уже благоухает и над моим столом.
Я благословляю тебя, ясаман, твою щедрость, твою благородную обидчивость.
Ясаман — обидчивое дерево!
Все ей нипочем
Все нипочем нашей речке, все ей под силу. В минуты гнева — не струится, а скачет среди скал, громыхая большими камнями, грозя раздвинуть гранитные берега. Шальная горная наша речка, бегущая невесть куда и невесть откуда…
Сегодня она необыкновенно тиха. Снег растаял, а весенние дожди еще не разыгрались. Течет тихо, мирно, в ней и небо, и облака; повернутое вниз головой, удлиненное, несуразное дерево, какая-то нарядная пичужка на ветке, тоже смешно опрокинутая вверх тормашками.
Она может стать и такой, тихой и умиротворенной — хоть глядись в нее как в зеркало.
Течет она, отражая и солнце, и небо, и нарядную пичужку на ветке — весь окружающий мир, — не отражая лишь самое себя.
Случай в Ялте
Это ни на что не похоже! Ведь договорились же, клялись друг другу раньше шести утра не стучать на машинке, щадить сон товарища, коллеги по ночным бдениям — это было в доме творчества писателей в Ялте, — ан нет, нашелся отступник, который чуть свет — а светает здесь, на юге, сами знаете, ранее раннего — садится за машинку и… пошел трещать. Коллегой называется, в грош не ставит ни сон товарища, ни данный зарок, нарушает все клятвы…
Во время завтрака плохо выспавшиеся писатели с укором и обидой смотрели друг на друга, стараясь угадать: кто все-таки этот отступник? Но тщетно — все одинаково были обижены, никто не опускал глаз перед осуждающим взглядом товарища. Никто себя виновным не считал!
И все-таки каждый думал про себя: «Хоть ты и великий артист, дорогой коллега, но совесть все-таки у тебя есть, не съел же ее до дыр, с завтрашнего дня угомонишься, дашь своему товарищу поспать, не поднимешь его чуть свет своей трескотней».
Но напрасно обольщали себя надеждой: отступник и на другой день как ни в чем не бывало в свой час начинал стучать.
И решили писатели выследить, изобличить негодника. И выследили. Негодником оказался… дрозд-пересмешник, который с удивительной точностью передавал все нюансы нехитрой работы машинки — движение каретки, речитатив клавишей со всеми паузами!
Близко сияли огни…
Изюбр бежал от преследователя.
Минутой раньше он безмятежно обгладывал гладкие, подмерзшие побеги.
Тайга — друг и враг ему. Она укрывает его от невзгод, но она насылает на него и беду.
Как молнии сверкали между деревьями раздвоенные изюбровые копытца. Еще мгновение — и он потонул в белом сумраке тайги.
Изюбр умерил бег, отдышался. Казалось, он ушел от преследования. Но когда повернул голову, то увидел: за ним несется на лыжах охотник.
Долго бежал изюбр, роняя пену, но, как только оглянется назад, видит: за ним неотступно идет
