Цицианов - Владимир Лапин

Гибель Цицианова вызвала приостановку в боевых действиях. Осенью 1807 года, после перемирия, длившегося несколько месяцев, война возобновилась. Русские попытались взять крепость Эривань, но эта попытка закончилась полным провалом. Преемник Цицианова на посту главнокомандующего Иван Васильевич Гудович очень не любил своего предшественника и поэтому из кожи вон лез, чтобы «затмить» его. Гудович не удержался от выпада в его адрес даже в прокламации к эриванцам от 4 октября 1808 года: «Жители Эривани! Вы не берите в пример прежней неудачной блокады крепости Эриванской. Тогда были одни обстоятельства, а теперь совсем другие. Тогда предводительствовал войсками кн. Цицианов из молодых генералов, не столь еще опытный в военном искусстве, а теперь я имею счастье командовать победоносными войсками моего великого и всемилостивейшего Государя Императора, водив уже более 30 лет сильные Российские армии»[797]. Лучшим способом для доказательства собственной состоятельности было взятие Эривани, от стен которой Цицианову пришлось уйти ни с чем. Однако старинная крепость действительно оказалась крепким орешком: ее гарнизон проявил удивительную стойкость. Гудович объяснял свою неудачу отсутствием осадной артиллерии и недостатком сил для действенной блокады крепости. Но отступление от Эривани потребовало оставления и других территорий. 17 ноября 1808 года Гудович «предписал» генерал-майору Небольсину: «…как штурм Эриванской крепости был неудачен, то и решился я оставить здешнюю область, чтобы не довести солдат до изнурения, не могши более держать их при блокаде крепости на оружейный выстрел, хотя и ныне держу крепость в тесной осаде, почему и вам порученный отряд не может держаться в Нахичевани»[798]. Оправдываясь в своих неудачах, Гудович не упустил случая негативно отозваться о предшественнике. Во всеподданнейшем рапорте от 8 сентября 1807 года он напомнил, что Цицианов даже летом не смог обеспечить свои войска пропитанием, а в письме канцлеру Румянцеву указал: «Князь Цицианов имел при блокаде Эриванской крепости одного только неприятеля, имея тыл свободный, и тут он, потеряв много людей старых солдат и весь почти обоз, едва мог ретироваться во внутрь Грузии, претерпев под Эриванью недостаток в провианте, в дровах и фураже, где дров совсем нет, а фуража весьма мало»[799].

После этих неудач русское командование, не располагая достаточными силами для наступления, придерживалось оборонительной стратегии. Персы также готовились к будущим боям и потому ограничивались набегами на пограничные территории. Усилившееся в эти годы лавирование азербайджанских ханов между Россией и Персией, трактуемое русскими генералами как характерное для персиян «двоедушие», коварство, ветреность и т. д., во многих случаях объяснялось трезвым пониманием того, что обе противоборствующие державы не могут обеспечить их безопасность, несмотря на все уверения. «Акты Кавказской Археографической комиссии» содержат записку Мустафы-хана Ширванского, в которой тот пеняет на фактическое невыполнение русской стороной обещаний защитить их от внешней угрозы. Персы разорили земли этого российского подданного и увели около двух тысяч семейств «в свои пределы». В мае 1806 года карабахцы буквально умоляли русское командование спасти их от угрозы разорительного нашествия[800]. Почувствовав, что со смертью Цицианова «русская рука» ослабла, азербайджанские владетели, соскучившиеся по феодальным распрям, вернулись к прежним своим развлечениям: запылали пограничные селения в Шекинском и Ширванском ханствах, а в Тифлис полетели взаимные кляузы. Попытки представителя коронной власти подполковника Тихановского примирить стороны не увенчались успехом, равно как и «уговоры» самого Гудовича[801].

Летом 1810 года персидская армия перешла пограничную реку Араке, но была наголову разгромлена отрядом генерала Котляревского, многократно уступавшим ей по численности. Войска под командованием Паулуччи разбили персов у крепости Ахалкалаки, провалом закончился и рейд иранской конницы в долину Куры. Однако это не спасло Карабах и другие земли от разорительных набегов. Неспособность царских генералов защитить Азербайджан от персов, недовольство населения реквизициями, антироссийская пропаганда мусульманского духовенства привели к тому, что некоторые местные правители или открыто перешли на сторону противника, или отказывались содействовать русским властям. Самым серьезным испытанием стало восстание в Кубинском ханстве в 1810 году. В 1811 году персидские эмиссары и бежавшие в Дагестан азербайджанские ханы сумели привлечь на свою сторону горцев. Многотысячное ополчение, составленное из аварцев, лакцев и табасаранцев, разгромило на реке Самур отряд генерала Гурьева, но затем потерпело поражение у города Куба. В 1812 году русский отряд численностью в 400 человек при поддержке Каспийской флотилии оборонял Гюмушеванскую косу, на которой искали спасения более тысячи семейств из Талышского ханства. Несмотря на осенние холода, яростные атаки противника и нехватку продовольствия, защитники косы держались до последнего. В октябре 1812 года персидские войска сосредоточились около укрепления Асландуз для вторжения на территорию Азербайджана. Генерал Котляревский собрал имевшиеся в его распоряжении небольшие силы и в двухдневном сражении наголову разбил армию Аббас-Мирзы, а 1 января 1813 года решительным приступом взял крепость Ленкорань[802]. Эти поражения заставили Персию пойти на подписание Гюлистанского мирного договора, который закреплял за Россией территориальные приобретения в Восточном

Закавказье. Русско-персидская война 1804—1813 годов сделала отношения с вольными обществами и владетелями Дагестана внутрироссийским делом, при всей формальности суверенитета России над этим краем.

Несмотря на столь внушительные результаты, эта война не стала последним столкновением Ирана и России. Персия не желала смириться с потерей своих позиций в Закавказье. Закавказские мусульманские владетели тяготились данными ими клятвами в верности Александру I и вели переговоры с шахом. Император, желавший дать стране «отдохновение» после Наполеоновских войн, старался не провоцировать Персию. Поэтому «правительство, имея ясные доказательства злодеяний и существования тайных сношений с Персией, в весьма снисходительных выражениях упрекало ханов и напоминало об обязанности руководствоваться лишь правами, им предоставленными»[803]. При этом Россия тоже считала временными рубежи, определенные Гюлистанским договором. Одно из свидетельств того — демонстративная неторопливость при установлении точной линии границы[804].