Имя Твоё - Михаил Богатов

Неизвестно о чём думает Андрей, юноша с именем апостольским, и почему из машины не выходит, не покидает её, ежели она только что разве средство передвижения есть, и теперь сделало это средство то, к чему предназначено творителями её, доставило человека, куда тот отправляться намерен был, самому ещё зачем неясно, и вообще удивительно это, что человек окружил себя средствами, точности легко достигающими, а сам так и остался в неопределённости своей человечьей пребывать; и всё труднее и неожиданнее человеку пребывание его в мире им же порожденных средств сказывается; вот и Андрей наш сидит, в оцепенении будто, и будто недостаточно ему того, что всё так вышло, как и хотел он, расстаться с Марфой ранее хотел, приехать к другу теперь хотел, а до того жизнь свою с девушкой этой необычайной до конца дней своих связать хотел, вот и получилось у него всё: с Марфой расстался ранее, к другу теперь прибыл, и, для себя неожиданно, с Марфой связался, и если не до конца жизни, то уж до того времени точно, конца которому нет и края не измерить, хотя Марфа об этой связи не ведает, ежели только Господь ей о том не сообщил, в сновидении, к примеру, как это с ней случилось уже единожды, по меньшей мере, почему бы и не более раза, но это возможно лишь при том условии, что сам Господь это был, и это при том, что Господь ныне ведает, что в душе Андрея творится, когда сам Андрей о том ничего не знает; но с чего это Господу в душе какого-то юноши искать что-то или же, напротив, вкладывать в неё что-то, разве что юношу этого зовут как апостола, ученика самого Господа, но и выходит тогда, что Господь лишь с теми, кто имена такие носит, дело иметь желает, а помимо Петров, Иаковов, Иоаннов, Андреев, Филиппов, Фом, Варфоломеев, Матфеев, Иуд и Симонов его никто более и не интересует, стало быть, чем более людей на земле размножается, тем легче Господу, дабы имена мальчикам давали не апостольские, и когда не будет ни одного юноши с именем таким, потерять должен Господь интерес к мужской части рода людского, ежели еще Иисусы какие не найдутся, а затем обратится Господь ненадолго к женской части рода людского, покуда в нём Марии всевозможные не перевелись, о коих он и будет заботиться; но что же это за мысль глупая, Господь ведь обо всех заботится, а если уж так хочется или так не хочется, то ни о ком вообще он не заботится, а иначе бы к Марфе он не явился, хотя с чего это мы решили, что Господь это непременно был, может кто пониже рангом, ангел, да ещё и пошибу не лучшего, а кроме того у Марфы тоже имечко ничего себе, и хотя отец её начальственный так её именовал, дабы в детях своих засвидетельствовать укорененность собственную корнями дубовыми в земле русской, о коей, о дубовости отца то есть, уже говорилось нами, однако бывает так иногда, что эти корни из земли русской неожиданно к Заветам Новому и реже Ветхому ведут напрямую, но рано нам, воистину рано вспоминать историю новозаветную, с Марфой связанную, а на улице, напротив, поздно уже, достаточно для того, чтобы фары машины погасив, ничего вообще вокруг себя не видеть, а включив, видеть лишь то, что непосредственно ими освещается, и не более. Сидит Андрей в своем средстве точном с мыслями неопределёнными и к Бруту уже сходит он сейчас, а зачем, сам того не ведает, и тот, после расставания с Марфой Андреевого, только и знай себе, о Марфе, будто назло, выспрашивает и выспрашивает, душу будто намеренно растравляет, а потому покинет быстро Андрей дом Брута, друга своего, и в машину снова сядет свою, приключение необычайное испытает он, зачем к другу ездил, не понимает вовсе, может за этим и поехал, чтобы испытать встречу необычную, случится которая вот-вот, но пока он снова один оказывается, с мыслями своими непоределёнными, об одном лишь ему говорящими, что нельзя так дальше, а как именно так, не говорящими, и даже лень ему следить за этими мыслями своими, и, в машине сидя, сам он машинальным становится, и это единственная для людей надежда, помимо Господнего присутствия, конечно, что средствами своими точными они настолько жизнь свою размытую застят, что на собственную неопределённость смогут уже внимания не обращать нисколько, но пока этого почему-то не происходит, на все старания несмотря, а лишь машинальностью, будто забвением себя самих, иногда быт их заполняется, и иногда даже весьма надолго, вместо определённости беспамятство обретают, будто проклятие вместо благословения, хотя люди существа такие, что благодать Божию с чистым сердцем за проклятие принимают, и самому же Господу, и себе подобным жалуются на то неимоверно; вон, Андрей наш нисколько не жалуется, но лишь продолжает он в машине сидеть, и начинает хулиганить даже несколько, выключателем щёлкать, фары машины выключающим и включающим, так, что прямо перед ним земля то освещается, то во тьму уходит, и глядит Андрей в это безлюдное мерцание перед собой, и фары дорожку вдоль дома выхватывают влажную, и часть газона, который зеленеет уже, к Пасхе будто специально, но это ему не интересно нисколько, а интересно отсутствие людей вокруг чуть более, хотя самое интересное человеку в жизни этой есть пожалуй неопределенность его собственная, которая, и Господа интересовать должна, особенно если эту неопределенность свободой назвать, что чаще всего и делается, а вот что с этой свободой делать чаще всего не называют; вот и Андрея его свобода собственная в ступор некоторый вводит, который мы машинальностью за слов неимением нарекли только что, и сидит свободный юноша с именем апостольским в машине, свободой своей парализованный, и светом фар мерцает, будто знак кому подает, сам того не ведая, хотя кому тут его подавать, ни одной души живой окрест, район такой, да ещё и вечер не самой обычной Пятницы. Но, несмотря на свою машинальность, оказалось, что Андрей весьма внимательно в света фар окоём вглядывался, ибо вздрогнул он от неожиданности, нельзя сказать испугался, когда, будто из ниоткуда, человек возник прямо перед машиной, а не испугался Андрей потому, что из ниоткуда никто не появляется, а шёл, видимо, этот человек по дорожке, и с машиной тёмной сравнялся, а тут вон, у оной фары зажглись, и не испугался тот, кто в свете фар оказался потому лишь, что, вероятно, когда ещё издали шёл, внимание не мог не обратить на то, что в машине есть кто-то, кто бесцельно или же с целью свет ей ближний включает и выключает, либо потому, что человек этот ко многому привычный был, ведь этого человека Андрей знал, не хорошо, но знал, ибо встречался с ним раз несколько в жизни прошлой, и даже свет выключил, дверцу открыл и позвал: отец Георгий, здравствуйте, ибо не знал Андрей, что священников надо особо приветствовать: благословите, отче, или: отец Георгий, а потому просто поздоровался. Подходит отец Георгий, в черном одеянии своём к машине, и говорит: приветствую тебя, Андрей, и Андрей приглашает его к себе, говоря, что совета у него испросить желает, и принимает отец Георгий приглашение, ибо не торопится никуда, потому что некуда, либо не может отказать в просьбе, к нему обращённой, либо интерес какой сам испытывая. Садится он в машину к Андрею, и Андрей даже не смотрит на священника, ибо собой занят, хотя, коли знал бы, что отец Георгий умер уже довольно давно как, довольно достаточно, чтобы по улицам не ходить вот так вот запросто, посмотрел бы непременно, да и в машину вряд ли бы по рассеянности своей позвать осмелился, но не ведает Андрей о том, что схоронили отца Георгия зимой ещё, ибо с Марфой перестал общаться до смерти священника, а с отцом Георгием лишь она Андрея и связывала дотоле, и, ежели бы мысли его или безмыслия нынешние Марфой смутно не заполнились, то и не дал бы он о себе знать отцу Георгию, а просто про себя бы поздоровался, хотя и вспомнил бы о Марфе, пусть и ненадолго. И прежде, чем совета обещанного испросить, интересуется Андрей у отца Георгия, почему не на службе тот, а отец Георгий отвечает, что его сегодня отпустили там; и это в пятницу перед Пасхой, Андрей удивляется, не зная, что она Страстной именуется, но помня, что Иисуса в день этот распяли, фильмы глядел всякие, где это в конце обычно показывают, до воскресения, хотя в некоторых фильмах воскресения не воспоследует, и такие фильмы Церковь не жалует, хотя вообще не очень-то любит она библейские экранизации, и жаль этого Иисуса всегда Андрею в фильмах неимоверно, а до того Андрей еще Библию детскую читал, с картинками, ему бабушка оную даровала на восьмилетие его. Да, перед Пасхой именно меня и отпустили, говорит отец Георгий таким тоном, себе не свойственным несколько, что Андрей понять бы мог, что не желает на эту тему отец Георгий более распространяться, но не замечает этого Андрей, ибо в себя погружён, и потому не важно ему нисколько, почему отца Георгия он встретить смог, важно лишь, что встретил, и может чем ему священник поможет, а если нет, то просто есть с кем поговорить, и от этого легче стать должно непременно, Андрей знает об этом психологическом свойстве, у него в университете психология на втором курсе была, уже через большой срок после того, как он Библию бабушкину читал в детстве и картинки смотрел, и потому должна психология вернее быть, ведь после Библии она людям встретилась и встречается, но оказался предмет во всем бесполезный, и Библия, и психология, понял Андрей, ибо человека он раскрыть, когда то требуется, не способен, а ясность наводит лишь тогда, когда человеку ничего не надо и так всё ясно до чёртиков, и потому теперь Андрей не обращает внимания никакого на то, что отец Георгий добавляет: к тому же тебе, сын мой, и мне, не менее твоего, помощь теперь требуется.